— Какой там… Ну, разве что те, кто был в Чечне. Так Березин там не был, он вообще всегда был особняком… А так — рабочий день закончился, ноги еле таскаешь, и сразу домой, ко щам.

— Но у вас дежурят по четыре человека, — сказал Чурилин. — Значит, был и четвертый?

— Дежурим по-разному, — назидательно сказал дежурный. — По усиленному режиму или по обычному. В тот раз по усиленному.

— Кто у них был четвертым, там записано? Я же просил вас узнать.

— Сейчас… все сразу не упомнишь… Вот, Артикулов Анатолий. Как раз он был четвёртым.

— В тот день были приводы? — спросил Чурилин, кивая и записывая.

— Сейчас посмотрю… Да так, по мелочи. Трое азеров, в смысле азербайджанцев. Ну это обычно, если дежурим возле рынка… Больше никого, а что?

— Фамилии этих задержанных есть?

— Сейчас… Я за вами не успеваю… Значит, пишите! Исмаилов Гасан, торговец. Мешади, тоже Исмаилов, его брат… Потом, наоборот, Гасанов Новруз. Приехали его, то есть Гасана, навестить… Потом Кравцов их отпустил, проведя воспитательную беседу насчёт режима пребывания в столице Российской Федерации и сделав последнее предупреждение по поводу регистрации, а также просрочки разрешения на торговлю… Вот всё, что здесь есть. Негусто, конечно. А что, не так что-нибудь?

— Всё так… — пробормотал Виктор Петрович, заканчивая разговор, потом положил трубку, достал термос с чаем и бутерброды, с утра заготовленные женой. Не мешало бы подкрепиться… Потом спохватился и снова позвонил в свое управление.

— Зоечка, — сказал он извиняющимся голосом и с набитым ртом. — Совсем забыл… Может, несущественно, но на всякий случай. Мало ли… Там прошла моя заявка на прослушивание? Ещё нет… Ну можно так работать, я спрашиваю? Да не тебя спрашиваю, конечно… Тогда добавь туда еще одного, на всякий случай. Значит, сотрудник того же сорок четвертого отделения Анатолий Артикулов. Отчества не знаю… Не думаю, что с такой фамилией их в этом отделении много. Пусть мои ребята найдут его домашний… И послушают. Им тоже надо чем-то заняться. А так меня ни для кого нет. Поняла? Ну и умница.

Валета арестовали рано утром, когда он ещё спал. Дверь взломали, ворвались трое омоновцев в чёрных масках, свалили, скрутили. Вместе с понятыми быстро произвели обыск, потом стали копать в саду и с ходу, будто знали, где искать, нашли пистолет ТТ и снайперскую винтовку.

Валет лежал носом в пол, с заломленными назад руками. Он ничего не понимал. Павел Романович должен был заранее предупредить. Он же обещал…

Утешало лишь то, что его все равно должны доставить к Каморину. Там все разъяснится…

Но на допрос его доставили к другому следователю — из областной прокуратуры, и только на второй день, когда готовы были результаты дактилоскопии и баллистической экспертизы.

— Так что, Агапов Валентин Иванович, будем отпираться?

Следователь был молод, худощав, смотрел с торжествующим презрением.

— Винтовку и пистолет подложили, — пробормотал Валет, пряча глаза. — Мне их один кореш предлагал купить, дал, сука, подержать, я отказался: зачем они мне?.. А он, гнида, после закопал у меня, подкинул, значит…

Следователь смотрел насмешливо и изучающе.

— Хоть бы поостроумнее что-нибудь придумали, Агапов! Какой еще кореш, если на оружии только ваши отпечатки.

— Значит, он свои стёр, — растерянно пробубнил Валет.

— Свои стер, а ваши оставил? — продолжал измываться следователь. — И как это ему удалось?..

— А, вспомнил, он в перчатках был, — сказал Валет.

— Хотите сказать, что, когда он протягивал вам винтовку, из которой были убиты заслуженные люди, его руки были в перчатках?

— Ну, зима же… — пожал плечами Валет. — Мороз стоял сильный…

— А вы, значит, брали это оружие при сильном морозе голыми руками? — потешался следователь. — А языком лизать его не пробовали?.. Вот что, Агапов, советую пригласить адвоката. Просто бред какой-то несете… А пока что распишитесь в ваших показаниях, вот здесь и здесь.

Где же Павел Романович, тоскливо думал Валет, расписываясь там, где показал следователь.

Каморин появился только на вторые сутки, присутствуя на допросе вместе со следователем облпрокурату-ры. Вопросов задавал немного и сам казался несколько растерянным. Адвокат, которого братки нашли довольно быстро, больше качал головой, читая протоколы первых допросов.

— За что вы их убивали, Агапов? — спросил Каморин. — Что плохого вам сделали эти старые люди? А этот врач «скорой»? Вы хоть осознаете, что вы натворили? — Голос его при этом дрогнул.

— Да понимает он всё! — сказал молодой следователь, чья фамилия, оказывается, была Злобин. — Всё он прекрасно понимает!

Адвокат, старый, рыхлый еврей Замойский, считавшийся лучшим в Сосновске, посмотрел на него поверх очков, оторвавшись от чтения.

— Я протестую против такой формы ведения допроса, Олег Сергеевич! — прохрипел он. — И буду настаивать, чтобы моему подзащитному сначала была сделана психиатрическая экспертиза.

— От этого он никуда не денется, — сказал Каморин, пристально посмотрев на подследственного.

Ну слава те, облегченно подумал Валет. Вот оно, то самое, о чем они договаривались. И о чем, возможно, Павел Романович успел договориться с адвокатом.

— Тогда прервем допрос, — пожал плечами Злобин. — И отправим его к нам, в Челябинск… Но если окажешься вменяемым… — Он потряс протоколом прошлого допроса перед лицом Валета. — Ответишь по полной программе! Ты понял?

— Это давление на подозреваемого! — снова сказал, как прокашлялся, Замойский.

Злобин только отмахнулся:

— Ваше право… Просто невозможно промолчать, глядя на этого монстра…

— Полегче, — сказал ему вполголоса Каморин. — Потом на суде он скажет, будто мы его запугивали.

И снова пристально посмотрел на Валета.

— Вам, Павел Романович, все карты в руки, — сказал Злобин, когда подследственного увели и адвокат последовал за ним. — Просто нет слов, до сих пор не можем понять, как вы его вычислили.

— Всё в материалах предварительного следствия, — сухо сказал Каморин. — С которым, судя по всему, вы плохо ознакомились…

— Просто не было времени… — развёл руками Злобин. — Всё быстрей, быстрей… На контроле министра. Сорвали с одного, бросили на другое. Знаете, как это бывает в запарке. Но его расколоть ничего не стоит. Видимо, не ожидал, что попадётся. И никак не придёт в себя. Полная уверенность в своей безнаказанности и неуловимости. Как будто атрофирован инстинкт само сохранения… Откуда это у него? Такое впечатление, что вы застали его врасплох…

— А откуда у вас эта самоуверенность, Олег Сергеевич? — спросил Каморин. — Чему уж так радоваться? Несчастный парень. Наверно, не менее несчастен, чем те, кого он застрелил. Вы хоть знаете, что он прошёл Чечню, где был награжден? Что был там ранен и у него одни благодарности за участие в боях? А вернулся — оказался никому не нужен… И в результате попал в руки подонков, предложивших ему заняться тем, что у него лучше всего получается… А вы уже все за всех решили. В том числе за суд.

— Думаете, его чеченские подвиги зачтутся при вынесении приговора? — спросил притихший Злобин.

— Ничего я не думаю… — сказал Каморин, поднимаясь и давая понять, что разговор закончен.

— Пожалуй, скажу там у себя, что вы вполне можете обойтись без меня, — сказал Злобин, подумав. — Ну что я буду путаться у вас под ногами…

Каморин промолчал. Запер дело в сейф. Вопросительно посмотрел на Злобина.

— Всё понял, — сказал тот. — Не буду больше мешать. До завтра.

Вечером Каморин пришёл к Нине на «Скорую». Остановился в дверях, увидев ее некогда прямую, теперь согнутую спину над столом. Почувствовав его взгляд, она обернулась.

— Я его нашёл, — сказал Каморин, — нашёл этого маньяка. Или подонка, не знаю, как сказать.

Все присутствующие замерли, глядя на него. Нина поднялась с места.

С минуту смотрела на него, будто онемела.

— Нашёл… — повторила она, как эхо.