— Держитесь за скобу!

Он скрылся в будке и захлопнул за собой дверь. В ту же минуту из круглого отверстия в полу хлынула морская вода. Она вырывалась с шумом, клокотанием и, перекатываясь от одной стенки к другой, быстро заполняла башню. Вот вода поднялась до груди, до шеи, до глаз и наконец накрыла Соболева с головой. Он дышал ровно и спокойно. В лёгкие входил чистый, свежий воздух. Регулятор подавал его столько, сколько было необходимо.

— Как самочувствие? — вдруг отчётливо услышал Соболев голос Ларина.

Вася закивал головой: хорошо, мол.

— Я буду задавать вопросы, — продолжал Ларин. — Если «да», — поднимите правую руку, если «нет» — левую. А теперь проверим вашу плавучесть. Закон Архимеда не забыли? Тело, погружённое в жидкость… Другими словами, на вас сейчас действует подъёмная сила, равная весу вытесненной вами жидкости. Так ведь?

Соболев кивнул; это — было ему знакомо: ещё в детстве, играя на Волге в пятнашки, он, чтобы дольше удержаться под водой, выпускал из лёгких весь воздух.

— Тогда отпускайтесь!

Стоило разжать руки, как неудержимая сила вытолкнула Соболева к потолку. Он нырнул, снова ухватился за скобу и вопросительно уставился на инженера.

— Сейчас мы столкуемся с Архимедом, — весело поблескивая глазами, сказал Ларин. — На полу лежат свинцовые грузила, возьмите и повесьте парочку к поясу по бокам.

Соболев так и сделал. Теперь меньше тянуло вверх, но удержаться на месте он всё же не мог, ноги помимо воли оторвались от пола.

— Вот упрямый старик, — засмеялся Ларин. — Подвесьте, тёзка, ещё пару пластинок. Ну, теперь как? Хорошо? Попробуйте всплыть.

Соболев чуть присел, слегка оттолкнулся и плавно, «солдатиком» пошёл вверх. Когда сила толчка ослабла, он повис в воде.

— Хорошо ли поступает воздух? — спросил Ларин. — Тяжело дышится? Приходится как бы всасывать воздух? Не беспокойтесь, к этому надо привыкнуть. Тут ничего не поделаешь. Дыхание под водой не совсем такое, как на поверхности. Теперь плывите по кругу. Так, так… У вас голова и плечи клонятся книзу. Немного прогнитесь в талии. Хорошо. Рыба управляет своим телом, учитесь и вы. Теперь руки к бёдрам. Пользуйтесь ими как горизонтальными рулями. Выше, выше голову. Сейчас лучше?

Соболев утвердительно кивнул. Он плавал по кругу, переживая небывалое ощущение полёта.

— Вы уже пятнадцать минут под водой. На первый раз, пожалуй, хватит.

Ларин натянул маску и впустил в будку воду. Когда будка наполнилась, он легко открыл стеклянную дверь и снял с головы Соболева слуховые трубки. Вода в башне начала убывать. Не дожидаясь, пока она вся уйдёт, пловцы поднялись в лабораторию. Переодевшись, Ларин поудобнее устроился в кресле и окутался клубами табачного дыма.

— Поплавать бы в океане, — мечтательно сказал Соболев.

— Ещё надоест, — улыбнулся Ларин. — Под водой у нас много дел. Одно плохо — курить нельзя под водой, — произнёс он с сожалением. — Как вы думаете, Вася, можно придумать что-нибудь?

«Вот чудак, — подумал Соболев. — Разве там до курева?» А вслух сказал:

— Надо изобрести подводную трубку.

— А что ж, неплохо. Идея!

— Василий Михайлович, а зачем эта башня и в ней будка?

— Хотите узнать всё сразу? — засмеялся Ларин. — Сейчас удовлетворю ваше любопытство. Положим, учёному надо наблюдать за повадками рыб в естественных условиях. Как быть? Это вот теперь имеются лёгкие водолазные костюмы, а три-четыре года назад мои коллеги вылавливали рыб, выпускали их в башню в трюме судна и из будки наблюдали за ними. Дверь, между прочим, закрывается герметически. Ясно?

Соболев утвердительно кивнул головой, и оба замолчали, каждый думая о своём.

— Василий Михайлович, — вдруг воскликнул Соболев. — Пляска на экране…

Ларин круто повернулся к экрану. На матовом стекле мелькали тени. По знаку инженера Соболев выключил свет. Экран стал ярче, изображения чётче. Какие-то палочки, закорючки, ещё палочки… И писк тоньше комариного. Соболеву казалось, что это толпятся за экраном замёрзшие в холодной океанской воде импульсы и жалобно просятся погреться.

— Это катер, да, Василий Михайлович?

— Может быть, — Ларин наклонился к микрофону. — В рубке?

— Есть в рубке, Василий Михайлович!

— Когда зарегистрировано появление сигналов?

— В три ноль-ноль. По-видимому, впереди катер. Идём на сближение.

— Расстояние?

— Приборы показывают две мили с небольшим.

— Ну, тёзка, на сегодня хватит, можете идти отдыхать, — сказал Ларин и направился к двери.

Соболев вышел на палубу; там толпились матросы. Все молчали, да и говорить было невозможно: шторм усилился, океан ревел. Траулер шёл, не зажигая огней. Но вот разом вспыхнули все прожекторы и осветили седой взлохмаченный океан. Волны, тяжело ворочаясь, перекатывались вровень с палубой корабля.

— Подготовить шлюпку к спуску, — раздался хриплый бас капитана, усиленный рупором.

Шлюпка, как люлька, раскачивалась на талях. Матросские руки, вцепившись в верёвки, стали спускать её вниз. Может быть, быстрее, чем следовало. Шлюпка с размаху стукнулась о борт, затрещали доски.

— Вира — подымай! — крикнул боцман и, увидев проломленные доски, яростно погрозил океану кулаком.

В это время в рубке происходил тревожный разговор.

— Как вы думаете, что сие значит? — капитан искоса взглянул на Ларина. — Прибор показывает, что до катера осталась всего одна миля, а ничего не видно.

Это беспокоился Ларина. На траулере были мощные прожекторы, и свет их падал далеко, но нащупать катер почему-то не удавалось — под лучами бесконечной чередой дыбились и кружились лишь причудливые гребни волн.

Новиков стоял у штурвала. Ударами волн судно постоянно сбивало с курса, и Новикову приходилось туго, но он не подавал виду.

— Смотрите! — вдруг крикнул Ларин. — Катер… А рядом человек в воде. Второй!

— Лево руля! — приказал капитан.

В рубку вошёл Веригин. Лицо его было хмурым.

— Шлюпка вышла из строя.

У капитана нервно дёрнулись губы.

— Не судно, а детский сад! — гневно бросил он.

— При таком волнении шлюпка едва ли помогла бы, — примирительно сказал Ларин и, обращаясь к боцману, добавил: — Кузьма Степанович, выпустите за борт грузовую стрелу с тросом.

Боцман взглянул на капитана, но тот, сердито посапывая, молчал.

— Есть!

Траулер подходил к терпящим бедствие.

Усков взглянул на Новикова, на его покрытый крупной испариной лоб и вызвал на подмену второго штурвального.

В кубрике всё грохотало. Едва Саша поднялась, как её резко бросило к стене. «Шторм всё ещё не утих», — подумала она, придерживаясь за высокую стойку койки. За бортом ревел и стонал океан. Саша почувствовала вдруг приступ тошноты и снова прилегла, но, вспомнив о старшине, пересилила себя, включила карманный фонаряк и поднялась в рубку.

— Через два часа рассвет, — как можно беспечнее сказал старшина, увидев измученное, посеревшее лицо девушки.

— А тогда что будем делать?

— А ничего. Может, шторм утихнет со временем…

— Это долго…

Старшина пожал плечами.

— Я думаю, что нас уже ищут, — сказал он после продолжительного молчания.

— В такую погоду?

— А что погода! Моряку шторм в привычку. Только вот отклонились мы далеко.

— А ветер не стихает, — обеспокоенно заметила Саша.

— Раз подул с севера, не так скоро утихнет. Лишь бы в Курильский пролив не утащило.

Когда Саша ехала на Камчатку, моряки рассказывали ей, что Курильский пролив — «самое окаянное место на земле».

— Приятного мало, — вздохнула она.

— Спать хочется, — подавил зевок старшина. — Говорите не переставая, а то засну и утоплю вас. Или лучше дайте мне закурить. У меня в кармане пачка.

Саша достала папиросы.

— До чего же вкусно, — сказал старшина после нескольких глубоких затяжек.

Саша, держась за поручни трапа, что вёл в кубрик, рассказывала разные истории, и не столько для старшины, сколько для себя. Как ни храбрилась она, а на сердце было тревожно.