— Держитесь! — крикнул старшина. — Сейчас начнётся такое, что навсегда…

Катер стремительно упал в яму и носом врезался в водяную стену. Двигатель надрывался. Корпус судна вздрагивал. Казалось, ещё секунда — и всё взорвётся и рассыплется. Старшина крутил штурвал то вправо, то влево. Катер наконец выпрямился, помедлил, словно раздумывая, и стал носом к волнам. Потом, как норовистый конь, фыркнул два-три раза и ринулся вперёд. Он то карабкался вверх по гладкой стене водяного вала, то опять проваливался в яму, и перед ним вновь возникала гладкая стена. Это повторялось много раз: белое — зелёное, зелёное — белое. Потом краски потускнели. Только катер поднимался и падал, падал и поднимался. И на небе качалась яркая звезда.

Саша нервно засмеялась.

— Что с вами? — крикнул старшина.

Саша не ответила. Она до боли в глазах всматривалась в ночь. За кормой, где-то очень далеко, или, может быть, только казалось, что далеко, время от времени вспыхивал красный свет маяка. На душе у Саши было неспокойно. Она слышала рассказы о катере, который восемнадцать дней болтался в Тихом океане; о рыболовном боте, налетевшем на подводный камень и развалившемся пополам. Неужели ей суждено утонуть? Саша зябко передёрнула плечами. Она ещё так молода…

— У вас пожевать нечего? — вдруг спросил старшина. — Ужасно хочется есть, — совсем буднично продол жал он. Ему, видимо, надоело молчать. — В море у меня всегда зверский аппетит.

Разговор о еде почему-то успокоил Сашу. Она достала из чемоданчика булку и сунула в руку старшине.

— Спасибо. Может, пойдёте отдыхать? Утро вечера мудренее…

Саша молча спустилась в кубрик.

Ночь висела над океаном. Сырая, холодная, чёрная. В ночь уходил одинокий катер.

Поздно вечером Ларин вернулся домой. Поужинав, погасил свет и, не раздеваясь, прилёг на раскладушку.

За окном ветер гнул к земле старую рябину.

«Не хотел бы я сегодня быть в море», — подумал Ларин и полез в карман за трубкой. Рука нащупала что-то мягкое. Опять этот маленький резиновый человечек? Почему он не выбросил его сразу же? Ларин закурил и, закинув руки за голову, стал глядеть в потолок. Сон не приходил. Человечек… Маленький. Резиновый… А почему не взял её на работу? Похожа на Лину?

Он тогда заметил её сразу же, как только вошёл в лабораторию. Она стояла среди молодых сотрудников института. Вслед за ним вошла в кабинет и смущённо улыбнулась. Лина, и только. Но мёртвые не воскресают.

— Что вам нужно?

Он спросил это резко, слишком резко.

— Я по объявлению…

— Чтобы утонуть?

Она говорила что-то, доказывала, убеждала. Он плохо понимал её. Голос, глаза, жесты — всё, как у Лины. Но это была не Лина. Он, кажется, сказал ей: «Уходите». Она нагнулась за чемоданчиком и выронила из кармана спортивной куртки резинового человечка.

Это было три дня назад. «А может, и не было встречи? Может, приснилось?» Он пошарил в кармане — человечек был на месте.

Ларин закрыл глаза; против воли нахлынули воспоминания.

…Июльский зной плывёт над Амуром. Тёплая вода плещется о борт лодки. Ларин, сидя на вёслах, не спускает с Лины глаз. Она в полосатом купальнике, стройная, загорелая. В синих глазах под чёрными бровями тоже зной. «Лина, Лина», — зовёт он. Она садится рядом с ним. Вёсла брошены. Лодку несёт течение… Эх, вернуть бы то время. Но поздно! Поздно!..

Трубка потухла. Ларин поднялся с постели, прикурил, походил по тёмной комнате. Потом раздвинул шторы на окне и долго глядел на переливающиеся огни бухты. Они качались на ветру, и казалось, что это тысячи людей с фонарями в руках ищут что-то во тьме.

Ларин задёрнул штору и снова прилёг. И опять вспомнилось прошлое, всё ещё близкое сердцу.

…Безбрежный океан. Солнце. Вдали в синей дымке — камчатские берега. На палубе траулера Лина — жена, друг, помощник — в костюме ныряльщика… Сквозь очки смотрят её ласковые глаза. Она махнула ему рукой и ласточкой полетела вниз… Он считает секунды, минуты… На гладкой воде пузыри. Они то с правого борта траулера, то с левого. Пятнадцать минут… двадцать… двадцать пять… Сейчас Лина вынырнет и поплывёт к судну. Но она не вынырнула… Исчезли пузыри. Он потом долго плавал под водой, но всё было напрасно. Она ушла от него навсегда. Её взял океан…

Ларин решительно встал и включил электричество. Накинул плащ и направился к двери, но, что-то вспомнив, вернулся к письменному столу, запер ящик и ключ положил в карман. Кажется, ничего не забыто. Он шагнул к двери, и в это время резко и требовательно зазвонил телефон. Ларин поднял трубку.

— Слушаю.

— Вас срочно вызывают в управление тралового флота, — сообщил ему незнакомый женский голос.

— Сейчас выхожу. — Ларин осторожно положил трубку и взглянул на часы: шёл двенадцатый час…

Несмотря на позднее время, окна управления тралового флота ярко светились.

«Что могло случиться?» — недоумевал Ларин, поднимаясь на второй этаж.

В приёмной и в кабинете начальника флота никого не было. Ларин прошёл в диспетчерскую. Дежурный сидел за столом спиной к двери. Из репродуктора доносились обрывки каких-то разговоров. Кто-то равнодушным голосом твердил позывные: «Чайка, чайка, я — волна!..» Диспетчер, оглянувшись, кивком головы указал Ларину на дверь в соседнюю комнату. Ларин вошёл. В комнате сидело несколько человек. Было сильно накурено.

— Василий Михайлович, — сразу же обратился к Ларину начальник флота, крупный, в годах, человек. — Катер «Резвый» терпит бедствие. Все суда, находящиеся в ближайших районах, — он взмахом руки очертил на карте круг, — будут искать его. Вы готовы к выходу в океан?

— Да, — кивнул Ларин. — Утром должны подвезти недостающее оборудование, и я готов. Но если…

— Оборудование доставим на самолётах, — перебил начальник флота.

— Тогда можно выходить. Как думаете? — и Ларин вопросительно взглянул на капитана траулера Ускова.

— У меня всё в порядке, Василий Михайлович. Хоть сейчас, — ответил тот.

— Тогда желаю удачи, товарищи, — сказал начальник флота, поднимаясь из-за стола.

В комнату вошёл диспетчер, доложил:

— Капитаны траулеров на связи, товарищ начальник флота.

Выходя из диспетчерской, Ларин слышал, как начальник флота говорил в микрофон:

— Всем! Всем! Всем!..

С маленьким чемоданом Вася Соболев подошёл к траулеру «Ураган».

Возле трапа, перекинутого с борта судна на берег, лежала огромная, с рыжими подпалинами на боках, овчарка. Соболев сделал шаг, чтобы подняться на судно, и тут же остановился: рыча, собака схватила его зубами за штаны.

— Пошёл вон! — прикрикнул Соболев, на всякий случай отступая назад. Собака отпустила его, но с дороги не отошла, а, наоборот, улеглась поперёк трапа, уставив на юношу жёлтые глаза. — Эй, на траулере! — крикнул Соболев.

На судне никто не отозвался, никто не вышел. Соболев поставил чемоданчик и сел. Собака не сводила с него настороженных глаз.

— Послушай, ты ведь умный пёс, — заговорил Соболев, надеясь, что скоро кто-нибудь выручит его. — Настоящий морской пёс. Мне нужно на судно попасть, к капитану… Понимаешь? Не понимаешь? А сладкое любишь? Бери, попробуй! — Вася разломил пополам конфетку, одну половинку положил себе в рот, другую бросил собаке. Она обнюхала её, но не взяла. — Вон мы какие! Не хочешь — не надо. Ну ладно, тогда я пойду погуляю, может за это время кто-нибудь подойдёт…

Соболев нагнулся за чемоданом. Собака вскочила. Она стояла пружинистая, великолепная, готовая к прыжку. Соболев выпустил ручку чемодана и медленно выпрямился.

— Слушай, пёс, это же мой чемодан. Понимаешь, мой…

Собака опять улеглась. Вася беспомощно оглянулся и увидел проходящих мимо моряков. Один из них что-то сказал, все повернули головы и засмеялись.

— Крепко пришвартовано. Молодец, Марс!

Овчарка и ухом не повела. Соболев топтался перед нею и упорно глядел на землю.