Первые мои магические схватки произошли на Иоракау, планете птицеподобных кондов. Кем я был тогда, если воспользоваться здешней градацией искусства сверхъестественного? Мастером заклятий или того ниже? Уж, во всяком случае, не гроссведуном. Конечно, я превосходил кондов и по физической и по астральной силе. К тому же оказался я в местности дикой и малолюдной, где столь же дики и малочисленны были колдуны. Однако, я-то был совсем одинок! Не найдись у меня в то время советчиков и помощников, участь моя была бы плачевна. Очень многое я почерпнул от Овиту, моего напарника по долгим странствиям, а затем и от жрецов Кошру.

Потом моим магическим образованием занялись люди: Тополь на Земле, братство Увилбене Ласа и Ведмедь на Тегле. Это были хорошие учителя, и теперь я другой, совсем другой. Чем я уступал местным колдунам, так это своим неумением создавать нежить. Зато других навыков у меня было, хоть отбавляй. Правда, большинство из них были смертоносны, а условия турнира запрещали убийство, хотя я не сомневался, что кто-то из моих соперников как бы случайно нарушит правила. Да и как определить, насколько серьезен вред, нанесенный тобой гроссведуну, поднаторевшему в лечебной магии? Сломать такому ногу — это серьезный вред или пустячок? Правда то или нет, но я слышал рассказ о неком Бусыре, отрастившем себе ногу, взамен оторванной медведем, всего за неделю. Но, как бы то ни было, смертельные для обычного человека раны и увечья для опытного колдуна были в большинстве случаев не опаснее мелких порезов.

В назначенный день и час все мы собрались в просторном дворе замка Великого Герцога, семнадцать гроссведунов Его Высочества, бывший верховный колдун и я. Мы стояли в центре двора. С балкона на нас взирали сам герцог, члены его семьи и высшие сановники, зрители более мелкого ранга толпились внизу, вдоль стен. То, что я теперь — приемный сын Великого герцога, как-то не ощущалось. Зато, пользуясь передышкой, я исследовал присутствующих. Большинство было обычными людьми, но четыре человека явно обладали навыками колдовства. Три — на низком уровне, а четвертый оставался мне непонятен. Слишком хорошо защищался.

Пока я думал о нем, герцог провозгласил начало поединков. Первый этап оказался довольно простым: претенденты по очереди создавали иллюзии, стараясь произвести впечатление на высокий суд и прочих зрителей, выражавших своё отношение к мастерству исполнителей то свистом, то громкими криками. Потом следовало сразиться парами, где победитель первого этапа бился с аутсайдером, занявший второе место — с предпоследним, и так далее. Победители парных поединков должны были встретиться между собой. Исходя из того, что нас было восемнадцать, в следующих турах кому-то выпадала передышка. С герцогом этот нюанс мы как-то не оговорили.

Творили иллюзии по очереди, в алфавитном порядке. По двору катались серебряные колеса, останавливаясь в считанных сантиметрах от ахающих зрителей, расчерченный круг покрывался полчищами шипящих змей, место которых вдруг занимал цветущий хрустальный сад. Бурю оваций сорвал Бусыр, сотворивший одалиску в полупрозрачном наряде. Она неумело пыталась исполнить танец живота, от чего зрители разразились восторженным ревом. Мой же танк, натужно ревущий и крутящийся посреди двора, был встречен недоуменным молчанием.

Как вам уже понятно, я занял почетное восемнадцатое место, вследствие чего мне выпало биться против Бусыра, гроссведуна, последние пять или шесть лет сопровождавшего военные отряды. Он поднаторел в уничтожении нежити и лекарских делах, о прочих его умениях мне не было ничего известно.

Надо сказать, что среди вышедших на поединки только трое имели королевский патент, то есть формально могли претендовать на вакантное место. Но герцог накануне шепнул мне, что это ерунда, дать патент в его власти. Или не дать. Зная особую благорасположенность правителя к моей персоне, гроссведуны не могли не понимать, что единственный их шанс — не дать мне выиграть. Измотать меня в поединках. Отсюда и массовость их участия. Нетрудно было предположить, что между собой они будут играть в поддавки.

Встав на вершину одного из ромбов, начертанных внутри большого круга, я выслушал инструкции. Покинуть круг, упасть на землю, повернуться к сопернику спиной — поражение. Выйти за пределы ромба, если противник остался внутри своего — тоже поражение. Потерять благорасположение зрителей — поражение. Последний пункт был слишком туманным, чтобы тратить время на его обдумывание.

Когда прозвучал сигнал к началу поединка, я без всяких предисловий послал невидимый сгусток энергии прямо в солнечное сплетение своего соперника. Наверно, ему показалось, что его лягнула дикая лошадь. Он сложился пополам, после чего завалился набок. На этом сражение и закончилось. При угрюмом молчании публики меня объявили победителем. Я явственно ощущал вокруг холод и настороженность. Даже те, кто искренне болел за меня, ожидали вовсе не такой победы. Запоздало я сообразил, что вот так и теряют благорасположение зрителей. Зритель желал увидеть не мой триумф, а зрелище, а я его этого лишил.

Я пронаблюдал следующие три боя. Внешне всё выглядело красиво: колдуны метали друг в друга молнии, взметали пыль перед носом соперника, оставаясь при этом на положенном расстоянии в десяти метрах один от другого. Зрелищность усиливалась тем, что все эти молнии могли наблюдать зрители, лишенные дара прозревать астрал. Но я видел, что всё это игра.

Пока что никто не повторил мою ошибку и не применил энергетического удара. Участники старались запугать друг друга иллюзиями, вывести из равновесия, напустить на соперника не смертельную, но весьма неприятную нежить. И если некоторые всего лишь развлекались, другие боролись всерьез. Одному из сражающих гроссведунов в задницу вцепилась сотворенная за его спиной нежить в виде огромной многоногой ящерицы и вытащила несчастного за круг. Проигрыш. К раненому подскочили лекари, а я смотрел на слезы, навернувшиеся на глаза ведуна. Слезы обиды, а не боли. Это был один из трех патентованных колдунов.

Я тем временем вникал в мысли зрителей, быстро познавая неписаные, но неумолимые правила турнира. Просто одержать победу, неэффектную и непонятную для зрителей, разрешалось только один раз. Амнистия невыдержанности, так сказать. Второй раз такое не прощалось. Претендент терял благорасположение зрителей и снимался с турнира. Мои более продвинутые соперники приберегли свою возможность на крайний случай, я же по неопытности израсходовал свой шанс, едва начался турнир.

После первой серии поединков осталось девять победителей. Снова объявили состязание, в котором победителя определяли зрители. Мне это не понравилось, но таковы уж правила. В этот раз предстояло пробить щит. Обычный щит из арсеналов герцогства. Во избежание обмана щиты распределили по жребию. Не возбранялся удар рукой, но все, по понятным причинам, предпочли астральную силу. Щиты, числом девять, укрепили на столбах в десяти шагах от нас. Выступали вновь по-одному. Кто-то пытался пронзить свой щит магическим копьем, кто-то изобразил иллюзию клещей, с помощью которых ломал край щита, кто-то решился прожечь металл силой огненного взгляда. Большинству удалось добиться лишь трещин, лишь один гроссведун проделал в щите брешь в четверть диаметра. Ему восторженно аплодировали.

Я выступал последним. Протянув обе руки вперед, и приняв надлежащее (свирепое) выражение на потребу зрителей, да еще при этом, завывая, словно злобный ветер в пустой трубе, я свой щит заморозил. Металл на холоде — я говорю о настоящем холоде — становится хрупким. Это школьная физика, о которой на Сегеде понятия не имеют. Нарочито ленивой походочкой я приблизился к щиту и выбросил вперед руку с тремя сложенными вместе пальцами. Щит раскололся пополам. Зрители ликовали.

Как победителю представления, в следующем туре мне выпала пустышка, то есть отдых. Что ж, если нет правды на Земле, то хоть где-то она существует.