— Тут тебе помогут Каддир и его люди.

Ллаурон посмотрел в огонь камина пламя горело как-то неуверенно.

На лице Рапсодии тоже отразились сомнения.

— Если бы я планировала операцию с Акмедом и Грунтором, они выманили бы гладиатора и никому не пришлось бы маяться вопросом, как избежать ненужного внимания к моей особе. Не думаю, что они оставили бы меня одну.

В глазах старика появился змеиный блеск.

— Тогда возвращайся в Илорк и предложи им пойти с тобой, Рапсодия.

Рапсодия холодно посмотрела на Ллаурона. Они оба понимали, что рассчитывать на своих друзей Рапсодия не может. Грунтор не сумеет пробраться в цирк, а если Акмед попробует это сделать и его схватят в Сорболде при попытке похитить ценного раба, это может привести к войне с Илорком.

Заметив лед в глазах Рапсодии, Ллаурон заговорил мягче:

— Не падай духом, Рапсодия. Неужели гладиатор сильнее илиаченва’ар? Тебя учила фехтованию знаменитая лиринская воительница, тебе подчиняется свет звезд и огонь, не говоря уже о музыке. Ну а если и это не поможет, у тебя всегда остается твой быстрый ум и неотразимая улыбка, они выручат из любых затруднений. Не следует недооценивать свою собственную силу. Ты слишком долго действовала как часть Трех.

Рапсодия ничего не ответила, но продолжала смотреть ему в глаза. Наконец Ллаурон поднял руки, сдаваясь.

— Ладно, я позабочусь о том, чтобы Каддир ждал тебя у бараков. Они придут тебе на помощь, как только ты захватишь гладиатора. А теперь еще раз взгляни на план цирка. Вот здесь альков, где ты спрячешься. В город лучше входить отсюда, здесь это сделать проще всего, да и уходить тоже, в особенности если вам придется тащить потерявшего сознание гладиатора.

— А с чего ему терять сознание? — удивилась Рапсодия.

Ллаурон подошел к столу.

— Об этом я позаботился. — Он показал Рапсодии небольшой мешочек и вытащил из него флакон с прозрачной жидкостью. — Вдохнув пары, он через несколько секунд потеряет сознание. Кстати, будь поосторожнее. Здесь достаточно, чтобы он не приходил в сознание до самого Тириана. Постарайся расходовать жидкость разумно. — Ллаурон засунул флакон в мешочек и протянул его Рапсодии.

— Благодарю вас, — коротко сказала она.

— Постарайся, чтобы он открыл рот, перед тем как сделает вдох, тогда действие жидкости будет более эффективным.

— И как мне этого добиться? Напугать? Или рассмешить?

Глаза Ллаурона блеснули, и Рапсодии это совсем не понравилось.

— Я уверен, ты что-нибудь придумаешь.

В ответ Рапсодия лишь поплотнее завернулась в плащ.

— У меня вызывает сомнения мой наряд.

— Перестань, он подумает, что ты целительница. В цирке так одеваются все. Кроме того, после жестокой схватки гладиатора больше всего на свете будет интересовать помощь целителя. Он не откажется от массажа. И потом, у тебя нет никаких причин беспокоиться о своей добродетели. — В голосе Ллаурона появились интонации, ужасно не понравившиеся Рапсодии. Он заговорил тише, словно прочитал ее мысли. — Гладиаторам запрещено вступать в сексуальные отношения перед боем, а после они и сами уже ничего не хотят. Ты будешь для него лишь парой рук, облегчающих боль и страдания. Или ты считаешь, что обладаешь особой привлекательностью, которая заставляет мужчин обращать на тебя внимание?

— Нет, — призналась она.

— Тогда тебе не о чем тревожиться. Взглянуть на обычаи других народов иногда бывает очень полезно. И вообще я считаю, что тебе следует оставить меч.

— Я уже об этом подумала. — Рапсодия вновь повернулась к темному окну. — Он у Элендры.

Она ощутила, как в воздухе повисло напряжение; так бывало и с Эши, когда он не хотел показать, что недоволен.

— Ладно, кажется, план составлен. Только помни: если заблудишься в цирковом комплексе, двигайся в ту сторону, откуда идет тепло, оно приведет тебя к горячим источникам, бьющим возле арены. На всякий случай я до самого последнего момента ничего не стану говорить Каддиру, чтобы никто не узнал о твоей миссии. Кстати о Каддире: я должен посетить некоторых его пациентов, ставших жертвами еще одного бессмысленного рейда.

Рапсодия встала.

— Вам нужна моя помощь? Я прихватила целебные травы, да и новая лютня при мне.

— Нет-нет, их раны не слишком серьезны, к тому же сейчас они спят. И помни: мы хотим сохранить твое присутствие здесь в тайне. Кто-нибудь видел, как ты вошла через потайную дверь?

— Нет, я уверена, что нет. Я соблюдала осторожность.

— Кто знает, что ты отправилась ко мне?

— Только Элендра. И Гвен.

— Хорошо. А теперь иди поспи, моя дорогая, завтра тебе рано вставать. — Ллаурон поцеловал ее в щеку, вышел из комнаты и аккуратно закрыл за собой дверь.

Рапсодия еще долго сидела неподвижно, глядя ему вслед. Что-то очень тревожило ее, но к окончательному выводу она прийти не смогла. Она понимала, что, если Ллаурон ошибся хотя бы в какой-то части плана, для нее это закончится катастрофой, но сейчас Рапсодия не могла думать о будущем.

Она сняла плащ и прозрачные шарфы, составлявшие наряд девушки-рабыни, и, думая об Эши, надела ночную рубашку. Он бы непременно пошел вместе с ней, более того, его бы просто не удалось отговорить, именно поэтому Рапсодия ничего не рассказала ему о своей миссии.

Она улеглась в постель и накрылась одеялом, думая о доме. «Райл хайра» — «Жизнь такая, какая она есть» — гласит древняя лиринская мудрость. «Эвет ра хайра мир льюиайн» — «Но ты должен ее улучшить» — таков ее собственный девиз. Если она сумеет спасти детей, и даже гладиатора, выделить из их крови кровь демона, благодаря чему Акмеду удастся выследить ф’дора, затем исцелить ребятишек, возможно, она сможет рассказать обо всем Эши и избежать ненужной боли. Рапсодия вздохнула и постепенно погрузилась в сон, и вновь кошмары вернулись к ней, ведь дракон давно перестал защищать ее покой.

Северные пустыни за Хинтервольдом

Она стояла у окна, прислушиваясь к стонам северного ветра, мечущегося среди горных кряжей. Огонь в огромном камине догорал, и в ее жилище стало темно. Слабые всполохи пламени отражались в толстом оконном стекле, отчего ее медно-красные волосы искрились и на гладкой прозрачной поверхности возникали танцующие золотые узоры, закрывающие промерзшие голые пики за окном.

Еще одна ночь одиноких бдений, ничем не отличающаяся от бесконечной череды ночей последних нескольких столетий в окружении лишенных жизни гор.

Пророчица посмотрела на потускневшую от времени подзорную трубу, на поверхности которой резвились слабые отблески огня. Она закрыла глаза и ощутила, как мощно влечет ее сила, дремлющая в артефакте. Она открыла один глаз и вновь поднесла к нему окуляр, просматривая волны Времени, пытаясь найти приятные воспоминания, которые согрели бы ее в долгую зимнюю ночь, но обнаружила лишь холод молчаливых укоров. Она опустила подзорную трубу.

— Мое пламя.

Она резко повернулась при звуках мягкого приятного голоса с легкой хрипотцой. Ее блестящие голубые глаза оглядели огромное помещение со змеиной быстротой, вертикальные зрачки расширились, сильнее забилось трехкамерное сердце.

— Здесь, милая.

Она осторожно положила подзорную трубу на алтарь и подошла к камину. Пламя встрепенулось и затанцевало, предвкушая ее близость.

— Да заберет тебя Пустота, — прошептала она. — Ты осмелился прийти ко мне? После стольких лет?

Из глубин холодного темного огня послышался негромкий смех.

— Ну, моя дорогая, не будь такой капризной. Я пришел, как только смог. И ты это знаешь.

— Через четыреста лет? — резко бросила она, поправляя тяжелое платье. — Ты приходишь, когда это нужно тебе. Зачем пожаловал на сей раз?

Пламя весело подмигнуло, но в голосе послышалась далекая угроза.

— Я скучал по тебе. — Она резко повернулась в ореоле шелестящего древнего шелка. — Скоро настанет время. И я подумал, что ты должна быть готова.