— Да благословят тебя боги. — Гвидион взял протянутую чашку и держал ее, пока Рапсодия наливала сливки. Потом он сделал глоток и ухмыльнулся: — Превосходно, благодарю тебя.

Рапсодия вздохнула, делая вид, что ее переполняем отчаяние.

— Он ненавидит мой чай, но хотя бы пьет кофе.

— Твой чай он тоже любит, он рассказал тебе об этом века назад. Он все в тебе любит. Очевидно, все это означает, что завтра утром еду буду готовить я?

— Ты совершенно прав, — серьезно ответила Рапсодия. — Я решила, что мы будем меняться каждое утро, и тогда у другого появится шанс немного поспать.

Он сделал еще пару глотков.

— Ты шутишь? Я никогда не видел тебя спящей, постоянно что-то убираешь, поешь — уж и не знаю, чем ты занималась целых три часа. Ты уже встала и оделась, а до рассвета еще два часа — снаружи темно, Эмили.

— Ну, еще несколько таких ночей, и я не сумею рано встать. Я думала, что проснусь не в постели, а в дымящемся кратере. Мне необходимо спать, чтобы выжить. — Рапсодия с интересом наблюдала, как Эши краснеет и поспешно прячет лицо за чашкой. — Кофе слишком горячий?

— Нет, спасибо, все в порядке.

Ее смех прозвучал, как звон колокольчиков, всколыхнув весь Элизиум.

— О, Сэм! Ты покраснел!

Гвидион поставил пустую чашку на поднос.

— Да, причем всем телом. Хочешь проверить? — Она засмеялась и сбросила его руку со своего колена, — Положите это на место, миледи, — строго проговорил Гвидион.

Однако она уже встала, не обращая внимания на его протянутые руки.

— Нет, извини. — Рапсодия отошла еще на несколько шагов. — Скоро нам нужно отправляться на Совет, а я очень хорошо разгадала твою уловку.

— Это не уловка, а королевский эдикт.

— Ну, тогда я должна разочаровать твой… м-м… эдикт, — заявила Рапсодия, — поскольку нас ждут десятки тысяч людей. Боюсь, они заметят наше отсутствие.

Эши провел рукой по растрепанным волосам.

— Теперь я понимаю, почему у Энвин не было ни одного шанса в борьбе с тобой, — проворчал он. — Ты жестока. Пожалуйста, Эмили, вернись в постель. Пропади пропадом Совет, у меня будет ужасное настроение, если ты откажешься.

— Извини, — повторила она, но ее улыбка получилась сочувственной. — Насколько я понимаю, нам обоим не избежать паршивого настроения на Совете. Однако я намерена принять ванну — прошу прощения, королевскую ванну. Хочешь ко мне присоединиться?

— Да! — Наступила драматическая пауза. — Надеюсь, ты не пошутила?

— Ты гадкий мальчишка. Пойдем. — Она взяла его за руку и вытащила из-под одеяла.

Гвидион обнял ее за плечи, и вдвоем они направились в ванную.

— Гадкий? Как можно так выражаться, миледи? Уверяю вас, что мои намерения…

— Полны благородства, это я уже слышала. Хочешь перед уходом получить по голове книгой?

— Неплохая мысль, — задумчиво пробормотал Гвидион, взял том, который Рапсодия швырнула в него вчера, и спрятал его за спину. — Так будет безопаснее.

Рапсодия рассмеялась, выхватила книгу из его рук и бросила на заметно выросшую гору одежды.

— Пойдем, — сказал он, и его глаза хитро сверкнули. — Сделаем нашу собственную свечу Кринеллы.

— Да?

Его губы коснулись ее волос.

— Ну, ты же знаешь, воду в огне.

Гвидион расслабленно лежал в теплой воде и вздыхал. Вода начала уходить через сливное отверстие — еще одно замечательное изобретение Гвиллиама. Вместе с водой уходили тревоги и одиночество последних шести месяцев. Гвидион посмотрел на стоявшую у зеркала жену и вновь вздохнул. Он был счастлив.

Обнаженная Рапсодия разглядывала себя в высоком серебряном зеркале. Особенно внимательно она изучала живот, и ее лицо приняло меланхолическое выражение. Гвидион схватился за края ванны и встал, с него капала вода. Он подошел к Рапсодии сзади и со смехом обнял, но она ловко выскользнула из его рук.

— Возьми полотенце. — Она поцеловала Гвидиона и повернулась к зеркалу.

Он вновь прижал ее к себе и поцеловал в затылок.

— Нет, я предпочитаю вытираться огнем, — пробормотал он, наслаждаясь прикосновением ее теплой кожи.

Рапсодия продолжала смотреть в зеркало, раньше Гвидион никогда не заставал ее за этим занятием.

— На что ты так внимательно смотришь?

Рапсодия ответила, не отрывая глаз от своего отражения:

— Я пытаюсь понять, почему мне кажется, будто у меня вырос живот, и почему Элинсинос говорила, что во мне растет нечто злое. И еще я сомневаюсь, ты ли был со мной в ту страшную ночь в Зубах. Мне ничего не приснилось?

Увидев, какая тревога появилась в ее глазах, Гвидион ласково провел ладонью по ее волосам.

— Да, да, — ответил он, повернув Рапсодию к себе лицом и крепко обняв. — Это был я, Ариа, но проявил себя не лучшим образом. Более того, с тех самых пор, как мы стали любовниками, и до той самой ночи я не отходил от тебя ни на шаг, так что, если ты не занималась любовью с кем-то похожим на меня после моего ухода, демон определенно солгал.

На лице Рапсодии, прижимавшейся к его груди, появилась неуверенная улыбка. В его голосе прозвучал вопрос, который он никогда не осмелился бы ей задать, поэтому она сама на него ответила:

— После твоего ухода я ни с кем не занималась любовью, Сэм. Мне кажется, прошлой ночью ты не мог этого не понять. Но я по-прежнему не понимаю, откуда взялись эти странные ощущения у меня в животе. Что заметила Элинсинос?

Гвидион задумчиво посмотрел на нее, взял за руку и отвел обратно в спальню, к постели.

— Приляг, — успокаивающе сказал он, я попробую посмотреть сам.

Она молча улеглась поверх одеяла, а Гвидион сел рядом и положил ладонь на ее живот, который оставался совершенно плоским.

Воспользовавшись чувством дракона, он самым тщательным образом исследовал ее тело, но лишь убедился в том, что знал с самого начала: в ней ничего не изменилось. Он запомнил все подробности, что доступно только дракону, и мог с абсолютной уверенностью утверждать: она не беременна и в ее теле нет чужеродной жизни. Однако в крови Рапсодии ему удалось обнаружить едва заметный след порчи, исчезающий с каждым биением ее сердца, словно бесконечная циркуляция продолжала ее растворять. Кроме того, Гвидион ощутил в ней сияние, происхождение которого не сумел определить, нечто вроде рассеянной энергии, — быть может, то была связь со стихией огня. Он успокаивающе улыбнулся, надеясь изгнать страх из ее глаз.

— Расскажи мне, что говорил демон, когда это случилось, — мягко попросил он.

Она задумалась.

— Вирак, ург, кэз, — содрогнувшись, ответила Рапсодия. — И еще он сказал: «Ты должна зачать». И добавил: «Мерлус» или что-то в этом роде, и еще: «Расти».

Холодок пробежал по спине Эши.

— Теперь, любимая, у тебя внутри ничего нет.

Рапсодия задрожала.

— Теперь?

Гвидион погладил ее руку.

— Ну, ничего реального в тебе и не было. Ты знаешь, что ф’дор способен оказывать влияние на людей разными способами. Вспомни, например, солдат, которые исполняли его приказы, а потом ничего не помнили.

Она кивнула.

— Демон понял, что попал в ловушку, он чувствовал приближение смерти и попытался спастись, заронив семя сомнения, а не ребенка. Ты постоянно терзалась, и семя сомнения зрело, отравляя мозг и тело, заставляя поверить в беременность. Не забывай, Рапсодия, именно ф’доры изобрели обман. К тому же все усугублялось тем, что ты Дающая Имя и в таких ситуациях особенно уязвима. Сколько раз ты мне говорила, что предпочитаешь поверить в желаемое и заставить его произойти, чем принять мир таким, какой он есть?

«Будет только лучше, если ты даже не станешь пытаться понять».

«Наверное, ты прав. Для меня лучше решить, чем все должно закончиться, и это произойдет».

— Верно, — неохотно согласилась она.

Гвидион погладил ее по щеке.

— В определенном смысле ты сама его пригласила, о том не ведая, — ласково сказал он, стараясь успокоить. — Как только ты поверила, что демон говорит правду, у него появилась возможность войти, после чего его слова стали до некоторой степени правдой. Он завладел небольшой частью твоего сознания, и чем сильнее ты верила в неблагоприятный исход, тем сильнее он становился. Семена сомнений росли. Со временем, если бы ты окончательно уверилась в том, что он сказал правду, демон завладел бы твоей душой, он стал бы твоим властелином.