Эши удивленно заморгал, увидев враждебность в ее серебристых глазах, в которых отражалось пламя костра. Он ждал, что она объяснит ему свою неожиданную реакцию, но Элендра лишь молча его разглядывала. Прежде чем снова заговорить, он смущенно откашлялся.

— Да, я перестал скрываться, чтобы занять королевский трон. Но главное, я намерен уничтожить ф’дора. Ракшас мертв. Каддир мертв. Теперь остался только демон. Я надеюсь, что, узнав обо мне, он выйдет из укрытия и я смогу его прикончить.

— И ты думаешь, что справишься с ним в одиночку? А ты весьма самоуверенный молодой человек.

Эши провел рукой по затылку, пытаясь пригладить волосы.

— Да, я уверен в себе, но не глуп. Мой отец почти всегда находится поблизости, и я надеюсь вскоре присоединиться к Рапсодии. Мы с Ллауроном и она со своими болгами — получается неплохая команда. Мы обязательно победим ф’дора.

— Твой отец? Я не поверила в то, что он действительно мертв. Рапсодия мне ничего не сказала, но я заподозрила, что тут дело нечисто.

— Так было нужно.

Элендра грустно рассмеялась.

— Ладно, — едва слышно произнес Эши, — может быть, точнее будет сказать, что так было нужно ему.

— Точнее и честнее, учитывая, кому пришлось заплатить за его решение.

— Ты права, — отвернувшись, не стал спорить Эши. — Но в определенном смысле он и правда умер. Ллаурон расстался со своей человеческой сущностью, отправив ее на вечный покой. Впрочем, я не стану тебя обманывать. В действительности его смерть была самым настоящим представлением, которое он устроил, чтобы выманить своих врагов и разбудить спящего внутри него дракона при помощи стихий эфира и огня — как это произошло со мной. Сейчас он почти всегда находится рядом, но держится в тени, наблюдает, ждет, когда ф’дор сделает следующий шаг. Однако сегодня его здесь нет. Я не позволил ему присутствовать на нашей встрече.

— Не позволил? Это что-то новенькое.

Эши посмотрел на Элендру: костер отбрасывал на ее лицо мерцающие блики, в глазах воительницы застыло напряжение. Голос его отца всегда менялся, когда он упоминал ее имя, но раньше Эши не обращал на это внимания. Он постарался говорить как можно спокойнее и мягче.

— Наверное. Просто теперь я уверен в правильности своего выбора. Меня научила этому Рапсодия.

— До или после того, как ты позволил ей сжечь твоего отца живьем? До того, как она рассказала всем членам ордена филидов, а заодно и правителю Роланда «правду» о смерти Ллаурона — о том, что он потерпел поражение в поединке, на который его вызвал Каддир?

Эши прищурился, дракон начал злиться и давал о себе знать.

— Зачем ты это говоришь? Ты хочешь заставить меня что-то сделать, Элендра? Учти, ты ступила на опасный путь.

Элендра наклонилась вперед и ответила:

— Я пытаюсь решить, правильно ли я поступила, когда разорвала свою связь со Звездным Горном и отдала Роуэнам осколок звезды, чтобы они поместили его в твою растерзанную грудь. Или я имею дело еще с одним отродьем Энвин и Гвиллиама, без зазрения совести манипулирующим другими людьми. Помоги мне понять, Гвидион. Объясни, почему ты причиняешь невыносимую боль женщине, которую я люблю, как собственное дитя. Кстати, считается, что ты тоже ее любишь.

Эши слушал ее, и все его существо захлестывала едва переносимая ярость, но он изо всех сил старался держать себя в руках, в глубине души понимая, что Элендра права.

— Никогда не сомневайся в моей любви к ней. Никогда.

В его интонациях Элендра уловила разноголосый шепот дракона.

Она и глазом не моргнула, хотя почувствовала присутствие древней рептилии.

— Если ты любишь Рапсодию, почему ты ее обманул? Ты хоть чуть-чуть представляешь себе, что означала для нее смерть твоего отца? Или ты забыл о том, как она страдала и что потеряла?

Гнев, пылавший в душе Эши, уступил место глубокой печали: он вспомнил, как Рапсодия сидела у мертвого камина и смотрела в пустоту. Вот она подняла голову, а потом быстро ее опустила и сдвинула медальон, чтобы он не помешал Эши нанести ей смертельный удар. У него заболело сердце, и к горлу подступил комок.

«Прошу тебя, давай быстрее».

— Да, — едва слышно произнес он. — Я очень хорошо знаю, что означала для нее смерть Ллаурона.

— В гаком случае зачем ты это сделал? Почему поддержал отца, стремившегося получить как можно больше власти, если знал, какой трагедией его смерть обернется для Рапсодии?

Эши отвернулся от костра и уставился в темноту ночи.

— Она сама сделала выбор.

— Это в каком смысле? — подозрительно прищурившись, поинтересовалась Элендра.

Эши продолжал смотреть в ночь, вспоминая Зубы и женщину, танцующую на ветру. Наконец он встал и повернулся к Элендре.

— Мне очень жаль. — Он наклонился и поднял с земли свой посох. — Если ты хотела выяснить, стоило ли отдавать осколок звезды, чтобы меня спасти, я тебе отвечу: не стоило.

Быстро развернувшись, он вышел из круга света.

— Стой, — приказала лиринская воительница, и в ее голосе прозвучала твердость, которая прежде вела за собой армии.

Эши невольно подчинился.

— А ну-ка, вернись. Это мне решать, а не тебе. Садись.

Эши улыбнулся и снова уселся на бревно.

— Ладно, а теперь объясни, что ты имел в виду. Какой выбор она сделала?

— К стыду своему, должен сказать, что получилось не слишком честно. Рапсодия просила меня только об одном — она хотела знать правду. И я считал, что не имею права ничего от нее скрывать. Ночью, перед тем как уйти, я рассказал ей о планах Ллаурона. — Он помрачнел, вспоминая тот разговор с Рапсодией. — Она поняла, что мы бессильны ему помешать, поскольку он уже запустил механизм в действие и, если она не зажжет для него погребальный костер, он умрет — по-настоящему — и ни за что. Лично я ничего не имел против: Ллаурон сам все устроил, и Рапсодия не должна была спасать его из ситуации, в которой он оказался по собственной инициативе. Но она посчитала необходимым сделать так, как он хотел, прекрасно понимая, к чему это приведет. Будь выбор за мной, я бы ее остановил, но я люблю Рапсодию и уважаю ее право принимать решения, касающиеся ее собственной жизни. Если бы я мог, я бы защитил ее от боли. — Его голос дрогнул.

Элендра задумчиво наблюдала за ним, чувствуя, что гнев постепенно уходит.

Эши впервые посмотрел на нее и заговорил немного спокойнее:

— Боюсь, такова цена правды. Некоторое время назад мы с Рапсодией побывали у Мэнвин. Так хотела сама Рапсодия, хотя и не успела объяснить мне, почему для нее это было важно. Теперь я думаю, что дело в детях демона. Среди безумной болтовни предсказательницы проскользнули обрывки плана Ллаурона. Получив эту информацию, Рапсодия стала уязвима. В каком-то смысле она оказалась в сложном положении, поскольку знала не все. Поэтому в последнюю ночь, перед тем как расстаться, я взял жемчужину, которую дал мне отец и в которой был заключен его образ. Он подарил ее мне, чтобы я помнил о нем в его человеческом облике. Я решил, что ее можно использовать с большей пользой, и потому убрал из жемчужины образ Ллаурона, а потом дал ее Рапсодии, чтобы она поместила туда свои воспоминания об этой ночи. Мы договорились, что, если захочет, она сможет вернуть их себе в тот же вечер, когда услышит от меня всю историю. Затем я ей все рассказал. В конце Рапсодия решила, что, зная о планах Ллаурона, она не сможет справиться со своей ролью и это приведет к его смерти, и она многим пожертвовала, чтобы сохранить ему жизнь, включая и свои воспоминания. Он был ее недостоин. — Эши снова посмотрел в ночь. — И я ее недостоин.

— Ну хорошо, предположим, в чем-то ты прав, — помолчав, сказала Элендра. — Но ты не объяснил мне, почему знание делало Рапсодию уязвимой. Что еще произошло той ночью?

— Боюсь, я не могу тебе сказать, как бы сильно мне этого ни хотелось, — тяжело вздохнув, проговорил Эши. — События той ночи принадлежат Рапсодии, и она имеет право узнать о них первой.

— Пожалуй, это мне понятно. А когда ты намерен выпустить на волю ее воспоминания?