Зоргаген расхохотался. Кисло улыбнулся и Жухлицкий.

– Кстати, Аркадий Борисович, кого это вы подсунули вместо себя? Вы же убийца, господин Жухлицкий.

– Ну, хватит болтать! — Меховщик стал серьезен.— Или вы раздумали?

За окнами уже рассвело. Где–то неподалеку свежим утренним голосом прокукарекал петух. Замычала корова. Лениво и добродушно брехнул пес. От этих будничных мирных звуков как бы некая пелена спала с глаз, и происходящее здесь, в полутемной прокуренной комнате, предстало во всей своей злой нелепости: вчерашний покойник, меховщик с повадками палача, и он, Алексей Зверев, обменивающий человеческие жизни на золото. Абсурд, абсурд!..

Выслушав объяснения Зверева относительно тайника в избе Турлая, Жухлицкий позвал казаков и велел отвести его в подвал.

– Не падайте духом, Алексей Платонович,— дружески напутствовал он.— Как только золото будет здесь, вас сразу же освободят. Захотите — даже вместе позавтракаем.

– Меня приглашали на ваши поминки, но я тогда отказался. В следующий раз пойду на них с большим удовольствием.

И Алексей, отворив ударом ноги дверь, вышел из комнаты.

Его впихнули в клетушку, где уже сидели Дандей и Васька.

– Алексей Платонович! — ахнул Купецкий Сын.— Госп… гражданин окружной инженер… Вас–то как сюда? Да как они насмелились–то, как рука поднялась!

– Дворцовый переворот, власть переменилась, Василий Галактионович,— бодро ответствовал Зверев, поздоровался с Дандеем и снова повернулся к Ваське: — А где Очир?

Васька недоуменно заморгал и оглянулся, словно хотел увидеть где–то здесь Очира.

– Так это… того… не знаю я.

– Разве его тут не было?

– Не…— Васька поскреб затылок, и вдруг его осенило: — Значит, это вы ночью стреляли?

– Стрелял,— Зверев махнул рукой.— И я стрелял, и другие стреляли…

– Дела–а…— Васька покрутил головой.— Выходит, поймали вас?

– Выходит, поймали.

– Очир с вами был?

– Со мной.

– Ага, ага,— Купецкий Сын посоображал немного, присвистнул.— Эге, так он убег!

– Кто убег?

– Так Очир же! Ночью, слышу, казаки во дворе ругаются. Убег, говорят, косоглазый черт. Пострелял всех направо–налево и убег…

– Вот как? — Зверев возбужденно прошелся по тесной клетушке.— Стало быть, они меня бессовестно надули…

– Кто, Алексей Платонович? — неуверенно спросил Васька.

Зверев с минуту смотрел на него, словно пытаясь что–то вспомнить, потом рассмеялся.

– Скажите, Василий Галактионович, похож я на миллионера?

– Н–не знаю… может, и похож…

– Разумеется, похож! Ведь я только что выложил за спасение одной горемычной души около полутора миллионов рублей. Это по дореволюционному курсу. Ну, а по нынешним ценам, конечно, еще больше.

– Х–хосподи! — тихо охнул Васька.— Полтора миллиона!.. Это… это… если даже червонцами посчитать, и то, поди, десять больших мешков денег получится, а?.. И за спасение души… Какая ж она должна быть, душа–то эта, а?

– Обыкновенная человеческая душа, Василий Галактионович. Самая обыкновенная. Умеющая веселиться, страдать, лукавить, обманываться… Словом, обыкновенная и… неповторимая… Кстати, вы не помните, за какую цену был, так сказать, продан Иисус Христос?

– Э–э… за тридцать этих самых… серебряных.

– Ай–яй–яй, подумать только — всего за тридцать! — Зверев сумрачно усмехнулся.— Как страшно все подорожало…

Васька, не найдя что ответить, лишь хихикнул и стал зябко кутаться в многострадальную турлаевскую борчатку.

За стеной послышалось жутковатое завыванье, шорох, кто–то забормотал, словно молился горячо, исступленно, потом вдруг всхлипнул и умолк.

– Те самые… которые на Полуночном…— пояснил Васька, поймав недоуменный взгляд Зверева.

– Понятно…— Алексей посмотрел на Дандея.— Но ведь вы, кажется, к этому не причастны?

– Моя виноват нет,— глухо отозвался тот.— Моя олень ходи… Дома баба умирай…

– Да–да, я знаю… Мне Турлай говорил…— Зверев в волнении покусал губы.— Вас давно надо было отпустить домой. Мы с Турлаем говорили об этом, но… постоянно какие–то нелепые случаи… и в результате…

Он развел руками и сконфуженно умолк. Васька завозился в своем углу, шмыгнул носом и робко потянул Зверева за полу тужурки.

– Что, Василий Галактионович?

– Я тут… давно хотел спросить знающего человека, только нет такого…

– Кого — нет?

– Людей… человека знающего… и боязно опять же…

– Если только спросить, то чего ж бояться?

– Вот и я говорю… Бумаги тут у меня есть… от покойного дяди остались… По наследству они на меня вроде бы отписаны… Насчет этих самых приисков… Я ведь ради них сюда приехал… Да только закружило меня…

– Смелей, смелей, я слушаю.

– Закружило, говорю… Ось во мне, вишь, лопнула…

– Так, так…

– Дьячок был у нас в соседях, в Иркутске то ись… Он бумаги эти самые разобрал да и говорит мне — езжай, мол, Васька, в Золотую тайгу, авось там разберешься. Свет, говорит, не без добрых людей, помогут…

– Так, так… Что ж, дайте мне ваши бумаги. Я кое–что в этом понимаю — может, помогу вам.

Васька долго рылся за пазухой, сопел и бубнил под нос нехитрые ругательства. Наконец он извлек что–то похожее на грязную тряпку, но оказавшееся большим кожаным бумажником купеческого образца. Высунув от волнения кончик языка, Васька достал пачку потрепанных бумаг и со страхом и благоговением подал их Звереву.

– Вот…

Бумаги были старые, сорокалетней давности, со штампами и печатями учреждений, ведавших сибирскими горнопромышленными делами полвека назад. Перелистав их для начала, Зверев уяснил, что речь в них идет о приисках Золотой тайги, но каких именно,— сначала не понял.

«…В лето 1856 года прииск не отведен по причине неявки доверенного к приему, и отзыва им не представлено, почему прииск должен поступить втуне лежащие…»

«…По журналу совета Главного Управления Восточной Сибири, состоявшегося 29 октября — 2 ноября 1871 года, зачислен в казну и циркуляром горного отделения от 29 сентября объявлен свободным для новых заявок на общем основании…»

– Понятно, понятно,— Зверев принялся вчитываться внимательней.

1874 год. Прииск по ключу Гулакочи отведен по заявке некоего Нарцисса Иринарховича Мясного… Ему же в лето 1875 года отведен прииск Маломальский по речке Чирокан…

Алексей, оторвавшись на миг от бумаг, прикинул, где могли стоять заявочные столбы и каков был размер всего отвода. Получалось, что прииск Маломальский — это примерно то самое место, где ныне стоит поселок Чирокан. Дело становилось любопытным, и Зверев снова углубился в документы.

1878 год. Нарцисс Иринархович Мясной передает Маломальский прииск в аренду купцу Борису Борисовичу Жухлицкому за попудную плату в 3500 рублей с каждого пуда добытого золота и одновременно продает прииск Мария–Магдалининский тому же Борису Борисовичу Жухлицкому за 25 000 рублей.

Зверев вскинул голову, спросил быстро и резко, как, бывало, у себя в Верхнеудинске, в канцелярии окружного инженера:

– Ваш дядя, Нарцисс Иринархович Мясной, когда он скончался?

– В этом… в восьмидесятом году. Как сейчас помню, моя матушка сказала на поминках…

– Подождите, об этом потом,— Зверев опять перелистал бумаги.— Больше у вас нет никаких документов?

– Не… Там еще завещание…

– Вижу. Так… так… Составлено оно на ваше имя, а опекуншей до достижения вами совершеннолетия назначается ваша матушка… Все законно… Итак, вы с матушкой получали обусловленную в арендном договоре попудную плату с прииска Маломальский?

– Н–не… Помню, матушка говорила, что ей отписали, будто бы прииск этот, дядин то ись, закрылся… Золото будто бы на нем кончилось… Бумага даже какая–то была…

– Вас с матерью одурачили самым наглым, самым хамским образом! — зло сказал Зверев.— Прииск этот работается до сих пор. Мы с вами находимся сейчас как раз на нем. Нынешний Чирокан — это бывший Маломальский, запомните это! Блаженной памяти батюшка Аркадия Борисовича попросту изменил название прииска — разумеется, дал кое–кому взятки, и — концы в воду. Дело, в общем–то, шитое белыми нитками, но он, видимо, рассудил, что для бедной вдовы и этого за глаза достаточно. И он, знаете ли, оказался прав… Поздравляю вас! Во–первых, вы — именно вы! — являетесь законным владельцем Чирокана. А во–вторых, вы, очевидно, являетесь миллионером, если посчитать всю сумму попудной платы, набежавшую за сорок почти лет, и… если сумеете взыскать ее с Аркадия Борисовича,— усмехнулся Зверев и, подумав, добавил: — Впрочем, революция ваши взаимные расчеты и претензии сделала недействительными.