– Баргузинский горный исправник мне говорил тогда, что и люди у тебя гибли,— подал голос Ризер из глубины кресла.

– Двое. Сами виноваты — напились в стельку,— спокойно сказал Жухлицкий.— О чем это я?.. Ах, да! Был у меня там один жеребец по кличке Арапка. Страшенной силы конь. Мы его ставили коренником, чтобы он брал с места. Представьте себе, Франц Давидович: огромные сани, а на них котел, стальная махина такая. И вот Арапка упрется, раскачается и кэ–э–эк рванет! Это ж доисторическая какая–то сцена, торжество голого мяса над железом. Мамонты и зубры!.. Ведь главное — только с места сани сорвать, а там уж остальные лошади подхватывают…

– Этот ваш мамонт и зубр, он ведь еще и водку пил, а? — кисло спросил Ризер.

Жухлицкий захохотал.

– Пил, Франц Давидович, пил! Бутылку водки вольют ему в глотку,— только после этого сани тянул. С пьяных глаз так, бывало, рванет, что ай да ну!.. Я тогда сгоряча, помню, дал слово поставить ему золотые зубы, когда у него свои сотрутся…

Ризер хихикнул.

– Ну–ну?

– Не дождался он золотых зубов,— грустно сказал Жухлицкий.— Сдох…

– Надорвался, конечно?

– Кто его знает… Сдох и сдох…

– Сэкономил хозяину несколько золотников металла,— ехидно заметил старик.— Цены нет такому коню!

Жухлицкий добродушно рассмеялся, словно бы не заметив колкости в словах Ризера.

– Ну, посмеялись, пошутили, теперь можно и к делу.— Ризер сделался серьезен и немного печален.— Мы ведь с Мухловниковой приехали к тебе с просьбой… Чтобы ты засвидетельствовал своей подписью факт заключения между нами арендного договора…

– Помилуйте, но почему же именно ко мне? — с веселым изумлением воскликнул Жухлицкий.— Ведь вы должны были слышать, что я, к большому моему сожалению, не пользуюсь особым доверием Дарьи Перфильевны.

– Да–да, она и не хотела к тебе ехать, но…— Ризер сокрушенно развел руками.— К кому прикажешь обращаться? Не к Советам же! Шушейтанов и прочие недостаточно солидны для такого дела, а сказать прямо — просто мелочь. Нет, единственный промышленник, имеющий достаточный авторитет и вес,— это ты. Твоя подпись бесспорна, как казначейский билет.

– Что ж, Франц Давидович, я польщен столь высоким вашим мнением о моей скромной особе.

– Значит, согласен? Спасибо, дорогой Аркадий, спасибо! Я знал, что ты не откажешь. К тому же сам, понимаешь, это ведь не за просто так — ты будешь иметь некоторый, скажем, профит.

– Приходится соглашаться, коль уж обещают профит,— Жухлицкий встал.— А теперь, Франц Давидович, идите помойтесь. У меня как раз баня с утра топится — гость приехал.

– Что за гость? — живо заинтересовался Ризер.

– Э–ээ… а вот это секрет,— весело сказал Жухлицкий.— Познакомлю вас за ужином. Держу пари, он вам будет интересен.

– Хм,— Ризер недоверчиво покачал головой.— Интересен… Нынче, Аркадий, любой интересен — то ли он ножом тебя пырнет, то ли ружье наставит…

Был на исходе пятый день пути от Дутулура. Медные спицы солнечных лучей полого прошивали тайгу. Пересвистывались в древесной хвое невидимые птахи, порой через тропу сигали бурундуки, а то и белка, шустро взбежав по стволу, разглядывала сверху своими бусинками молчаливых всадников и устало шагающих лошадей.

Зверев ехал по обыкновению впереди и поэтому первым увидел человека, неподвижно подстерегающего за поворотом тропы. Человек был столь странен и дик на вид, что молодой инженер невольно натянул повод и проворно сунул руку за пазуху. Среднего роста, но необыкновенно могучий, слегка сгорбленный, с головой, казавшейся огромной из–за косматых волос и бороды, он напоминал медведя, вставшего на дыбы. Вся одежда — рубаха не рубаха, а какой–то балахон из мешковины длиной до колен.

Человек медленно двинулся навстречу. Когда он подошел совсем близко, Зверев заметил, что половина лица у него словно бы изодрана когтями, но это не сильно заметно за буйной бородой, что бос он и грязен неимоверно.

Конь, всхрапнув, испуганно попятился.

– Стой, дьявол! — прошипел Зверев, пытаясь удержать его на месте и не сводя глаз с лесного чудища.

Между тем тот. одной рукой ухватился за повод, вторую медленно протянул к Звереву и словно бы с усилием разжал пальцы. На широченной заскорузлой ладони тускло сияла пригоршня золотых крупинок.

– Что тебе нужно? — хрипло и почему–то шепотом спросил Зверев.

Незнакомец некоторое время молчал, набычив голову, горящие его глаза так и буравили из диких зарослей волос. Потом раскрыл рот и судорожно затрясся, силясь что–то сказать. Глядеть на него было тяжко.

– К… к–к… к–купец… продай…— косноязычно и с трудом выговорил он наконец.— П–продай…

– Чего тебе продать? — растерянно спросил Зверев.

– Ш–шш–шелк… б–бархат… К–кажи товар… ш–шелк… шелк,— повторял он, сотрясаясь всем телом и продолжая протягивать золото.— Б–бери… все б–бери… Я д–дочери… на п–приданое…

«Сумасшедший»,— понял инженер и вдруг поймал себя на том, что все еще сжимает рукоятку пистолета. Накатившая неловкость, чувство пронзительной жалости заставили его торопливо выдернуть руку из–за пазухи.

– Отец, я не торгую,— мягко и серьезно сказал он.— Нет у меня ничего, не купец я, понимаешь? Может, хлеба дать тебе?

Человек молча шагнул в сторону и безучастно застыл, сгорбившись еще больше и уронив руки. Глаза его, вмиг погаснув, пропали за кустистыми бровями. Крупинки золота, проскальзывая между корявыми негнущимися пальцами, одна за другой падали на землю и бесследно тонули в желтой хвое.

– Ты из Чирокана, отец? — Зверев наклонился с седла, преодолевая какую–то смутную жуть.— Пойдем с нами, а?

Старик не шелохнулся, словно и не человек он уже был теперь, а замшелый кряжистый пень, с незапамятных времен стоящий здесь у тропы.

Зверев оглянулся на Очира, пожал плечами и тронул коня. У места, где тропа поворачивала, он обернулся. Старик исчез, лишь причудливые тени мешались там с рваными пятнами вечернего света. Да и человек ли то был? Может, таинственный дух сумеречной этой тайги? Призрак, являющийся усталым путникам? Или бесприютная душа скитальца старателя, убиенного тут в стародавние годы? Вздохнула тайга под порывом налетевшего ветра, ожили тени, горестно и мудро закачали деревья далекими вершинами…

Тайга кончилась вдруг — словно толпа молоденьких лиственниц выбежала на край обрыва и разом остановилась, разглядывая в немом восхищении глубокую скалистую долину и атласную ленту реки, что далеко внизу блистала среди зелени холодными переливами.

Зверев придержал коня. В первый раз за весь долгий путь Очир не остался сзади охранять хвост каравана, а подъехал и стал рядом.

Солнце уже готовилось ускользнуть за щербатые, изъеденные временем гребни дальних гор. Ярый вечерний накал размахнул малиновые крылья мало не на полнеба. Розовый, чуть с дымкой свет заливал долину. Зверев замер: такой красотищи он не ждал. Гряды чугунно–серых скал, встающих вдоль берега Чирокана, приводили на память суровые лики сказочных спящих великанов. Казалось, не косые тени от садящегося солнца и не вековые шрамы, избороздившие их, а невыносимая мука от зрелища человеческих мерзостей заставила судорожно исказиться эти каменные лики, испустить однажды тяжелый вздох, смежить устало веки и навсегда отрешиться от суетного мира людского.

Сам поселок Чирокан растянулся вдоль берега. Может, был он грязен, убог, завален дерьмом и дрянью, но расстояние стирало все это. Игрушечно чистенькие и одинаковые домики поблескивали крохотными оконцами, обещая привет и приют под каждой кровлей. Отличались от прочих величиной два чинных двухэтажных дома и несколько аккуратных бараков, стоящих чуть на отшибе. Топились печи,— наверно, хозяйки готовили ужин, бренчали подойниками, окликали непоседливую ребятню. И, дополняя этот домовитый уют, вероятно, мычали во дворах коровы, похрюкивали свиньи, тыча мордами в корыта с сытным пойлом. При виде дымков, пышно встающих в безветренном воздухе, Звереву даже почудился аромат свежеиспеченного хлеба.