По случаю приезда нежданных гостей в доме хозяина Чирокана готовились к праздничному ужину. Большую гостиную, в которой с самой зимы оставался какой–то могильный холодок, для придания жилого духа как следует протопили звонкими поленьями. Дюжие казаки вынесли во двор пыльные медвежьи шкуры и там нещадно взбодрили их палками, отчего те свирепо взъерошились и едва не стали рычать. Вынули из шкафов льдистый хрусталь и певучий фарфор, достали слежавшиеся полотняные скатерти и салфетки. Не пожалели и свечей — на большой стол поставили три шестисвечника, да еще четыре — по углам комнаты.

Помолодевшая Пафнутьевна колобком каталась из гостиной во двор, со двора на кухню, а оттуда — в погреба. Жарили и шкварили, как на маланьину свадьбу. Отощавший за весну и лето житель Чирокана за пять домов начинал водить носом и сглатывать слюну. Голодные детишки в отцовских картузах и драных мамкиных платках толкались у ворот, попискивали под окнами, облизываясь, копали щелки в высоченном заборе.

Тем временем Жухлицкий, Ризер и Ганскау уединились в кабинете хозяина дома. Аркадий Борисович познакомил своих гостей и все время, пока те для начала осторожно прощупывали друг друга, ограничивался односложными фразами и ничего не значащими междометиями. Ризер грел в ладонях бокал с шампанским и, как всегда в подобных случаях, прикидывался добродушным простаком. Ганскау же курил папиросу за папиросой, остро щурился сквозь дым и говорил не спеша, взвешивая каждое слово.

Но вот капитан решительно вскинул голову, и голос его сразу стал сух и официален.

– Господа, Временное правительство автономной Сибири уполномочило меня встретиться с наиболее влиятельными из здравомыслящих граждан Сибири с тем, чтобы в конфиденциальной беседе разъяснить его цели и политику, а также обратиться к ним с некоторыми предложениями делового и патриотического характера.

«Держится вполне уверенно,— отметил про себя Жухлицкий.— Видимо, некая сила за ним все же стоит».

– Господа! — чеканил между тем Ганскау.— Прежде всего, наше Временное правительство, представляющее партию социалистов–революционеров, является противником реставрации монархии в любой ее форме. Наша цель — полнейшее отделение Сибири от Европейской России и создание демократической республики на основе частного предпринимательства.

Простоватое выражение постепенно сошло с лица Ризера — он слушал уже с явной заинтересованностью, хотя и не без некоторого сомнения.

– Господа, мы с вами деловые люди, поэтому будем говорить прямо. Обстановка, сложившаяся в последние месяцы в Сибири и на Дальнем Востоке, дьявольски сложна и серьезна. Как вы знаете, мятеж чехословацкого корпуса в мае привел к упразднению Советов в Челябинске, Новониколаевске, Мариинске, Омске и ряде других мест, где восстановлены прежние учреждения местной власти. В июне чехословаки взяли Красноярск, Ачинск, а ныне успешно продвигаются к Иркутску. Если Иркутск падет, в чем я нисколько не сомневаюсь, большевики, вероятно, постараются задержать их в районе байкальских туннелей, но это им вряд ли удастся. Судьба Верхнеудинска и Читы предрешена. Добавлю, что в конце июня восстали и те чехословацкие части, которые были во Владивостоке. Находящиеся там военные корабли и десантные части японцев и англичан поддержали их. Местный Совет низложен. Пребывавшее до того в Харбине наше Временное правительство тотчас выехало во Владивосток.

Советы в Сибири накануне падения.

Тут капитан отпил шампанского, закурил и строго оглядел своих собеседников. В интересах того важного и довольно–таки щекотливого дела, с которым он был послан к сибирским миллионщикам, Ганскау вовсе не собирался вселять в них безмятежную уверенность в завтрашнем дне.

– Да, господа, Советы в Сибири накануне падения, но… только внешне, господа, только внешне! Становая жила их далеко не перебита. Обольщаться не следует ни в коем случае. Самоуспокоенность сейчас вредна, более того — гибельна! Чехословаки — фактор сугубо временный, это люди на колесах: сегодня они здесь, а завтра сядут в свои теплушки и — поминай как звали. Большевики же, господа, отсидевшись по лесам, с еще большим ожесточением вернутся дорезать тех, кого не успели пустить в расход раньше!

Трудно сказать, произвели слова капитана желаемый эффект или нет,— Ризер, сложив на животе толстенькие ручки, благодушно кивал время от времени, словно ему сообщали нечто очень приятное, а Аркадий же Борисович слушал хоть и весьма внимательно, но как бы только из вежливости.

– Большевиков, господа, голыми руками не возьмешь,— жестко заявил Ганскау.— Они сильны, дерутся фанатично, надо отдать им должное, и число их сторонников уменьшается отнюдь не катастрофически. Вот вам факты!

Капитан встал и, твердо вышагивая по кабинету, бросал короткие энергичные фразы, словно докладывал на военном совете:

– Декабрь семнадцатого года. Иркутск — восстание юнкеров. Подавлено… Забайкалье — атаман Семенов берет Борзю и Оловянную, но в марте Лазо разбивает его под Даурией и вынуждает отступить в Маньчжурию…

Январь–февраль восемнадцатого года. Красноярский уезд, Камень, Ишим, Тобольск, Омск — всюду вооруженные выступления. Безжалостно подавлены… Март. Амурская область, Благовещенск — на борьбу с Советами поднялся атаман Гамов. Разбит и ушел в Сахалян, на китайский берег Амура… Апрель. Опять Забайкалье — атаман Семенов вторично берет Оловянную и движется на Читу.

Снова разбит и снова бежит в Маньчжурию… Май. Приморье, станции Пограничная и Гродеково — в борьбу вступают отряды полковника Орлова и главы уссурийского казачества атамана Калмыкова. Увы, фортуна к ним оказалась не более благосклонной, чем к вышеупомянутым двум атаманам… Полагаю, господа, все ясно?

Ганскау стоял посреди комнаты, засунув руки в карманы брюк, не спеша покачивался с пятки на носок.

– Ясно–то ясно,— брюзгливо отозвался Ризер.— Не ясно только, на что вы–то надеетесь, господа Временное правительство?

Жухлицкий молчал, нервно поигрывая пальцами.

Ганскау понимающе усмехнулся: толстосумы приуныли, однако окончательно запугивать их в его расчет не входило.

– На что надеемся? — Капитан помолчал, словно пребывая в некоторой нерешительности.— Хорошо, я кое–что вам открою. Но попрошу учесть — все это сугубо между нами. Не для разглашения, боже упаси!

Он боком присел на подлокотник и, несколько наклоняясь вперед, заговорил хоть и не понижая голоса, но с тем оттенком глубокой доверительности, который один уже стоит нелегального шепота:

– Господа, высадка наших союзников во Владивостоке — это не половина и даже не четверть дела. Это, господа, лишь самое начало больших событий мирового ранга.

Я сегодня уже имел честь говорить Аркадию Борисовичу о том, что американцы заключили с нами концессию на разработку естественных богатств Сибири. Аналогичные предложения имеются от Японии и других наших союзников. Вы, конечно, понимаете: заключая с нами подобные экономического характера договоры, которые в наш век связывают гораздо крепче, чем ветхозаветные клятвы на крови, союзники наши тем самым втягиваются в настоящую, серьезную войну против Советов. Надо быть слепым, чтобы не видеть этого…

Золотопромышленники переглянулись и дальнейшее выслушали с неподдельным вниманием.

– Господа, прекрасно известный вам Никита Тимофеевич Ожогин является ныне финансово–экономическим советником нашего правительства, поэтому данные предложения исходят главным образом от него. Генеральная мысль такова: антибольшевистский фронт в Сибири и на Дальнем Востоке слишком разношерстен, отсюда — распыление сил и средств. Солидные деловые люди не могут позволить себе финансировать деятельность всех и вся — то есть и Гамова, и Семенова, и Калмыкова, и Колчака.

Из этих несомненно искренне преданных нашей общей идее сил требуется выбрать наиболее респектабельную и соответствующую западным понятиям о демократии. Таковыми к востоку от Урала являемся мы, и никто больше.