Наконец поезд тронулся. Запыхавшийся Шардин еле успел вскочить в вагон.

Обнаружив, что в этом вагоне находятся дочь и невестка Тариэла Шервашидзе, он счел неудобным не подойти к ним. Знал, что острый язычок Каролины не пощадил бы его за такое невнимание.

С огорченным видом вошел Шардин в их купе.

— Пропал я! — сказал он Тарашу. — Должны были принести мне к поезду планы нашей школы, но, как видно, опоздали.

Тараш бросил на него соболезнующий взгляд.

Каролина переглянулась с Тамар. Она-то поняла, какие именно планы расстроились у Шардина.

Вдруг учитель ринулся в свое купе, принес цветы и поднес их дамам.

Поезд шел по мосту через Ингур. Сидя у окна, Тараш задумчиво смотрел на крепость Сатанджо.

Шардин развлекал дам.

— Известно ли вам, что Сатанджо — это итальянская крепость Сан-Анджело?

— Да, я слышала, что ее построили венецианцы, — подтвердила Каролина.

В окне проносились чинаровые и пальмовые рощи, камышовые болота.

Стада буйволов лежали в тине.

Лениво поворачивая головы, они кротким взглядом провожали поезд.

Шардин заговорил о железнодорожной линии, связавшей Очамчире с Тбилиси, восхвалял успехи цивилизации.

Потом он снова вышел, и дамы сейчас же начали рассказывать Тарашу о его романтических похождениях.

Каролина только что собиралась сообщить по этому поводу новую сплетню, как открылась дверь и появился Шардин, нагруженный бутылками коньяка и бенедиктина. За ним проводник нес жареную курицу, хачапури и фрукты.

Накрыв на стол, Шардин полушутя, полусерьезно взялся выполнять обязанности тамады. Выпив по очереди за здоровье присутствующих, он перешел к патриотическим темам. Особый тост выпил за Колхиду.

— Да здравствует древняя Колхида, возродившаяся в наши дни, как феникс! — провозгласил он.

Похвалил коммунистов, назвавших эти места Колхидской долиной.

— Колхида должна воскреснуть. И пусть не оскудеет былое изобилие колхидских полей и лесов!

Колхида — благословенная страна, многократно воспетая греческими авторами, — разглагольствовал изрядно подвыпивший тамада. — Кто только не побывал здесь! Кого не приводили в восторг это небо, это море, эти леса, богатства наших недр, наши песни, наша отвага! Фрикс бежал сюда с золотым руном и по велению оракула принес его в дар алтарю Арея.

Говоря это, Шардин, как ученик, смотрел в глаза Тарашу Эмхвари, точно взглядом просил: «Если что спутаю, поправь».

Каролина притворилась совершенно невежественной (она любила дурачить Шардина, щеголявшего своими знаниями).

— А кто такой этот Фрикс? — спросила она, делясь с Тамар хачапури, предложенным ей Алшибая.

— Фрикс? Он был сыном беотийского царя, не так ли? (Взгляд на Тараша.)

— Почему же он очутился в Колхиде?

— Он убежал от мачехи, не так ли?

Тараш, занятый куриной ножкой, молча кивнул. Шардин, осушив стаканчик коньяка за здоровье Татии, продолжал:

— Фрикс бежал из Эллады со своей сестрой Геллой. Когда они пересекали нынешние Дарданеллы, Гелла упала в море и утонула…

На минуту Шардин прервал рассказ.

— Эту курицу зарезали сегодня утром, — обратился он к Тамар. — Кушайте смело.

Затем продолжал свой экскурс в историю.

— Оракул объявил колхидскому царю Аэту; «Когда чужеземцы похитят золотое руно, ты покончишь с собой». Не так ли?

Тараш опять кивнул головой.

— И повелел царь Аэт перебить в Колхиде всех иноземцев. Тогда греки сложили прекрасную легенду, будто царь привязал к жертвеннику Арея огнедышащих быков, золотое же руно охранялось драконом, не так ли?

Тараш подтвердил и эти слова Шардина. Почувствовав, что его начинает мутить, Шардин вышел в коридор и долго не возвращался.

После его ухода в купе воцарилась тишина. Каролина сидела непривычно молчаливая.

Почему вы загрустили? — спросил ее Тараш.

— Вспомнились девические годы: лежишь ночью в темной комнате, и вдруг услышишь вдалеке свисток паровоза… Задрожишь вся, захочется уехать с этим поездом хоть в преисподнюю…

Она замолчала и отвернулась к окну. Мерное гудение доносилось оттуда. На очамчирском шоссе несколько роллеров укатывали дорогу.

В Очамчире нашим героям пришлось пересесть в. машину.

Тотчас же появился Шардин и устроился рядом с шофером.

Каролина была довольна. «Если б он сел рядом с нами, то извел бы своей болтовней».

Шоссе местами подходит к самому морю. С правой стороны, на пригорках, выстроились в ряд мегрельские домики. На севере, на самом горизонте, дремлют бархатные горы. Мимо проносятся тополя, магнолии, мандариновые и лавровые рощи. Лениво ползут арбы.

На дороге показалась группа верховых. Мужчины впереди женщин.

— Это абхазцы едут на свадьбу, — обернувшись, говорит Шардин Алшибая.

Всадники свернули к шоссе. Выехав на тропу, ведущую к селению, они подняли пальбу из пистолетов и поскакали к домику, стоявшему на горке. С лестницы навстречу гостям спускались женщины, разряженные в яркие цвета…

Вдруг Тамар забеспокоилась: на море показался одинокий пароход. Дым, извиваясь, поднимался к облакам, и казалось, будто этот голубой корабль подвешен к небу на бесконечно длинном канате.

Тамар призналась, что ей никогда еще не приходилось путешествовать на пароходе.

— Как же так? Ведь ты выросла так близко от моря, — удивилась Каролина.

— В самом деле, это удивительно, — заметил Тараш, — но наш народ совсем не любит моря. Среди грузинских племен одни только лазы составляют исключение.

Мне кажется, вообще кавказцы не любят воды. Вероятно, это связано с религиозными представлениями. Они считают, что вода населена злыми духами.

Путешествуя по Западу, видишь, как берега рек, озер а морей кишат купающимися. А у хевсуров и сванов разве покойнику омоют тело.

Послышался треск, словно выстрелили из револьвера.

Тамар вздрогнула.

Машина остановилась. Они были около Келасурской крепости.

Шофер поднял крышку. Шардин, как ребенок, с жадным любопытством разглядывал мотор.

«Вот черт, совсем похоже на кишки животного!» — подумал он, но не высказал этого вслух.

Путники сошли на землю. Шофер отвел машину в сторону и коленчатой ручкой стал заводить мотор, дрожавший, как в лихорадке.

Тараш взял женщин под руки.

У самого берега начиналась грандиозная каменная стена. В плюще сновали ящерицы.

— Это Великая абхазская стена, — сказал Тараш. — Она тянется до самого Сатанджо, километров на сто. Когда-то в Келасури была граница между Грузией и Грецией.

— Сколько раз мы с Тамар проезжали здесь и не знали, какое это место, — заметила Каролина. — Херипс не интересуется такими вещами. Нигде, кажется, не знают о прошлом так мало, как у вас. А ведь здесь на каждой скале — печать истории.

После раздумья она добавила:

— Как видно, история наскучила вашему народу.

Море чуть заметно колыхалось. Легкая рябь, точно ветер по нескошенному лугу, пробегала по волнам. Белая кружевная полоска прибоя окаймляла изумительную по чистоте синь. Волны, точно истомленные жаждой, лизали мшистые стены крепости.

Тараш взглянул на Тамар. Ее глаза, устремленные на море, казались синее, чем всегда.

— Тут же находился дворец окумских Шервашидзе, — сказал ей Тараш. — Вот там, в бузине, еще видны его развалины…

Раздался голос Шардина.

— Машина ожила! — кричал он победоносно.

Вечной весной веяло от моря, от неба, от смарагдового сверканья магнолий и мандаринов, проносившихся мимо них. Иногда мелькали платаны, шумевшие пожелтевшими листьями. И эти золотистые пятна, рассеянные в листве, рождали тихую осеннюю грусть…

Сухуми показался Тарашу сильно изменившимся.

Пароход «Грузия» ровно в полдень отходил в Поти. Чайки с криком носились над портом. Стоял нестерпимый зной. Воздух был тяжелый, спертый.

Тараш с удовольствием вдыхал запах моря.

Ему вспомнилась Адриатика, Средиземное море, дальние рейсы.

«Каждого, кто не подвержен морской болезни, не может не волновать запах моря, силуэт корабля.