Надо подготовить XVI съезд, так чтобы он, в отличие от XV, XIV и XIII, был бы съездом партии, а не фракционного аппарата. Перед съездом партия должна выслушать все наличные фракции, на которые ее раздробил режим последних лет. Свистунов, громил, фашистов, с общего согласия, отправлять на работу на новых советских хозяйствах, без применения к ним 58-й статьи.

А так как до настоящего раскрепощения партии надо еще пройти немалый путь, то ввести тайное голосование при всех выборах на XVI съезд.

Вот строго практические предложения. На почве этих предложений мы были бы согласны даже и с правыми договориться, ибо осуществление этих элементарных предпосылок партийности дало бы пролетарскому ядру возможность по-настоящему призвать правых к ответу, и не только правых, но и центристов, т. е. главную опору и защиту оппортунизма в партии.

Вот какие выводы вытекают из... Днепростроя.

Л. Троцкий

Алма-Ата,

12 сентября 1928 г.

Дорогой друг.

Почти все газетные отчеты о Конгрессе получены. Не хватает еще тезисов по гнилому докладу гнилого Куусинена. По-видимому, над этими тезисами все еще мудрят, чтобы придать им "бодрый" вид. Общая картина Конгресса все более выясняется, но от того не становится утешительнее. Гвоздем Конгресса является, конечно, не эклектическая, наспех сработанная программа, которую придется радикально переделать, а резолюция по поводу оппозиции. Ничего другого мы и не ждали. Для нас было ясно, что руководство попытается перекрыть дела рук своих самой тяжелой "могильной плитой". Теперь эта попытка совершена. Предвидение стало фактом. Надо делать выводы.

Некоторые общие замечания по поводу Конгресса я сделал в предшествующем письме. Сейчас хочу их пополнить. Речь, конечно, не идет здесь о подведении полных итогов. Эта работа потребует от всех нас значительного времени, ибо нужно будет сказать все, чего требуют интересы коммунистического движения и чего Конгресс не сказал. Здесь я хочу ограничиться некоторыми бесспорными, как мне кажется, соображениями, вытекающими из центральной резолюции Конгресса об оппозиции.

Каков был расчет руководства в отношении оппозиции накануне "эры" репрессий? Ликвидировать оппозицию коротким ударом. "Головку--100 человек -исключим, 20 вышлем и конец". Ошибка для бюрократов типическая: переоценка силы аппаратного воздействия.

Дополнительный расчет при этом был сознательно провокационного характера: "Довести" репрессией и клеветой головку оппозиции до таких действий или заявлений, которые, хотя бы задним числом, оправдывали расправу над нею в глазах рабочих масс и пролагали бы непроходимую грань между оппозицией и рабочим ядром партии.

Обе части расчета не оправдались. Тысячи исключений, сотни арестов и высылок. Конца, однако, не видно, ибо оппозиция продолжает выступать устно и печатно. Капитуляции имеют индивидуальный характер. Снизу есть приток свежих элементов. С другой стороны, и провокация не подействовала. Оппозиция не сдвинулась на путь "ультиматизма", по отношению к партии, не повернулась к ней спиной, а когда наметился "левый" сдвиг, сказала: готовы по-чест-ному помочь партии, т. е. пролетарскому ядру, превратить левый сдвиг в правильный большевистский курс.

Тем временем последовал июльский поворот вправо, который обнаружил полную беспочвенность примиренчества и сделал совершенно безнадежной перспективу разбить ряды оппозиции и изолировать руководящую головку.

В этих условиях собрался Конгресс. В активе ИККИ были: жесточайшие мировые поражения, грубейшие просчеты, вытекающие из ложной линии, необходимость накануне Конгресса судорожно менять политику во Франции и Англии в сторону оппозиции, двойной зигзаг во внутренней политике-- точно на заказ -- как раз накануне съезда. (Этот февральско-июльский зигзаг ужасно похож на показательную диаграмму к платформе оппозиции.) Положение для ЦК ВКП создавалось архинеблагоприятное. Пойти на попятный, т. е. открыть оппозиции двери и тем исправить ошибку XV съезда, давшего совсем не те результаты, какие ожидались, могло бы только сильное и авторитетное руководство, способное думать о завтрашнем дне. Но слабый ЦК, политически скомпрометированный, лишенный морального авторитета, нуждался в "сильных" средствах. То, что сильные средства вымогались у Конгресса, Бухариным, Куусиненом и Мануильский, т. е. тройкой, олицетворяющей всякую слабость, имело в своем роде символический характер. Азартная резолюция по поводу оппозиции -- ва-банк-является наиболее ярким выражением слабости и идейной опустошенности руководства.

Было и еще обстоятельство, требовавшее "бесповоротного" решения. В партии и рабочем классе нарастает сильный протест против ссылок, превращающих пресловутую "самокритику" в полукомедию, полупровокацию; лишенное авторитета руководство хочет заранее спрятаться от нарастающей волны протеста за решение Конгресса. "До следующего Конгресса ничего, мол, сделать не можем". Хотя всем известно из опыта этих четырех лет, что, когда нужно, решения Конгресса отменяются легче, чем решения губисполкома.

Остается вопрос: как пошел на такое решение Конгресс? А этот вопрос имеет две стороны: а) состав и уровень Конгресса, б) положение, в которое он поставлен.

Конгрессу говорят: судьба Коминтерна зависит от судьбы СССР, судьба СССР связана с руководством правящей партии. Поддержите это руководство до конца, закройте глаза и голосуйте.

Если бы VI Конгресс был на высоте своих задач и учел бы опыт V Конгресса, когда группа Зиновьева уже проделала над Коминтерном такого рода эксперимент, Конгресс понял бы, что задача состоит не в спасении "престижа" данного руководства, а в том, чтобы помочь правящей партии восстановить руководство, способное справиться с историческими задачами. Но здесь и встает вопрос о самом Коминтерне и об уровне VI Конгресса, каким он вышел из правоцентристской лаборатории последнего пятилетия.

Из доклада Пятницкого мы узнали наконец, что в Коминтерне числится четыре миллиона членов. Из них в партиях--один и три четверти миллиона, в комсомоле -- два с половиной миллиона. Цифры эти на первый взгляд кажутся не столь уж обескураживающими. Но тут же выясняется, что из общего числа членов партии на СССР приходится 1,2 миллиона, а на все остальные партии мира менее 600 тысяч. На комсомол СССР приходится свыше 2 миллионов, а на комсомол всех остальных стран мира менее 200 тысяч. Таким образом, все партии капиталистического мира составляют около одной третьей части Коминтерна, а две третьих составляет ВКП. Мировой комсомол, кроме СССР, составляет около одной двенадцатой части КИМа. Последняя цифра имеет совершенно убийственный характер; прогресс движения, прогресс революционной идеи всегда характеризуется притоком молодежи. Ибо, не в обиду бюрократам и филистерам будь сказано, молодежь есть барометр своего класса. Если принять во внимание названные, наконец, во всеуслышание размеры Коминтерна и КИМа, а также степень их всесторонней зависимости от ВКП, то нетрудно понять, насколько затруднена Коминтерну, в нынешнем его состоянии, самостоятельная позиция по отношению к каждому очередному руководству ВКП.

Факт таков, что по отношению к ленинскому руководству первые конгрессы были неизмеримо самостоятельнее, чем Пятый конгресс -- по отношению к зиновьевскому руководству и Шестой -- по отношению к Бухарину и Мануильскому. Достаточно напомнить, что во время Третьего конгресса Ленин со всей тревогой обсуждал со мной (во "фракционном" порядке) вопрос о том, какой тактики нам держаться в случае, если мы окажемся на Конгрессе в меньшинстве по основному стратегическому вопросу момента. А эта опасность нам грозила. Мануильский ныне отнюдь не рискует остаться в меньшинстве. Для того чтобы достигнуть такого счастливого результата, пришлось в течение пяти лет систематически дезорганизовать руководства компартий и обезглавливать их.

В Германии отстранен от работы ЦК Брандлера. Затем исключен ЦК Маслова-Рут Фишер. Оба эти ЦК были далеко не безупречны. Руководство могло выработаться из них только в процессе большого опыта. Но каждый из них был головой выше ЦК Тельмана.