В свободные часы я пишу воспоминания, подбил меня "а это тов. Преображенский, живущий в Уральске (мы с ним находимся в самой живой переписке). Цель этих воспоминаний -- дать младшим революционным поколениям картину идейного развития старшего поколения на фоне основных материальных и идейных процессов развития страны. Обе намеченные мной работы находятся, разумеется, в самом начале, так как за эти четыре месяца я больше читал, чем писал. Но торопиться нет основания, так как я не думаю, что "новый курс" знаменует собой близкое изменение в нашем положении, если не будет каких-либо непредвиденных обстоятельств. Поскольку новый курс намечает задачи, он несомненно приближается по ряду вопросов (далеко не по всем) к нашей постановке. В политике решает, однако, не только что, но и как.

Между тем "новый курс" делает попытку разрешить новые задачи (как не половинчато поставленные) старыми приемами и методами, несостоятельность которых совершенно очевидна. Здесь Вы совершенно правы, когда говорите о невозможности проводить новые задачи через тех людей, которые нового курса не хотят и будут в лучшем случае действовать не за совесть, а за страх. Тем не менее новый курс вызовет крупнейшие последствия. Он снова ставит, независимо от желания авторов нового курса, перед партийной массой ребром все основные вопросы. Нельзя, конечно, надеяться на то, что проработка этих вопросов пойдет очень быстрым темпом, но она пойдет. Мы всегда считали, и не раз это говорили (например, на февральском пленуме 1927 года), что процесс сползания никак нельзя себе представлять в виде сплошной линии, спускающейся вниз. И сползание происходит ведь не в безвоздушном пространстве, а в классовом обществе с глубокими внутренними трениями. Основная партийная масса совсем не монолитна, она просто представляет собой в огромнейшей степени политическое сырье. В ней неизбежны процессы внутреннего оформления и дифференциации под давлением классовых толчков как справа, так и слева. Мы входим сейчас в глубоко критический период партийного развития. Те острые события, которые имели место за последний период, и последствия, которые мы с Вами несем, являются только увертюрой к дальнейшему развитию событий. Как оперная увертюра предвосхищает музыкальные темы всей оперы и придает им острое и сжатое выражение, так и наша политическая увертюра только предвосхищала те мелодия, которые в дальнейшем будут развиваться в полном объеме, то есть при участии медных труб, контрабасов, барабанов и других инструментов серьезной классовой музыки. Развитие событий с абсолютной бесспорностью подтверждает, что мы были и остаемся правы не только против шатунов и сум переметных, то есть Зиновьевых, Каменевых, Пятаковых, Антоновых-Овсеенок и ему подобных Смердяковых, но и против дорогих друзей "слева", то есть демократических централистов, поскольку они склонны были увертюру принимать за оперу, то есть считать, что все основные процессы в партии и государстве уже завершились... Нет, мы партии еще очень и очень понадобимся. Не нервничать по поводу того, что "все сделается без нас", не теребить зря себя и других, учиться, ждать, зорко глядеть и не позволять своей политической линии покрываться ржавчиной личного раздражения на клеветников и пакостников -вот каково должно быть наше поведение. Из Вашего письма совершенно ясно, что Вы и не нуждаетесь в этом совете.

Крепко жму Вашу руку и желаю всего хорошего.

[Л. Троцкий] 26 мая 1928 г.

Дорогой т. Юдин!

Письмо Ваше от 11 мая я получил вчера, 25 мая: это очень короткий, прямо-таки исключительный срок. Сегодня я Вам ответил телеграммой, в которой обещал написать Настоящее свое обещание выполняю.

Письмо Ваше я читал с большим интересом, так как оно дорисовало мне фигуру Сафарова наиболее свеженькими, еще, так сказать, непросохшими черточками. Сафаров теперь рвет и мечет против иностранной левой, в рядах которой есть и будет еще много путаницы, преувеличений, отступлений и всякой вообще кружковой чепухи; людей, которые могли бы плыть против течения, не сбиваясь с основного пути, там не так уж много. Но любопытно, что именно Сафаров в ноябре прошлого года дал за границей бешеный толчок в сторону ультралевизны. Сафаров из Константинополя приехал в Берлин в тот период, когда в Москве производился разгром нашей группы. На берлинских совещаниях Сафаров провозгласил наступление термидора. Его формула была: "Без пяти минут двенадцать", то есть пять минут остается еще до полного государственного переворота, -и эти пять минут надо (Использовать для бешеной кампании. Товарищ, прибывший из Берлина, рассказывал мне, как там наши ближайшие друзья были поражены ультралевой, архидецистской постановкой вопроса со стороны Сафарова. Но так как он был там из русских самым авторитетным, то от него и был воспринят иностранцами ультралевый заряд. Те два документа -- инструкции за границу, которые были напечатаны в "Правде" 15 января, имели своей задачей выровнять линию, вывихнутую Сафаровым.

Из Берлина Сафаров прибыл в Москву и попал прямо с поезда на наше совещание с Зиновьевым и другими. Прослушав тогдашнюю осторожно капитулянтскую речь Зиновьева, Сафаров обрушился на него с бешенством. В его речи было все: и "без пяти минут двенадцать" (эта формула повторялась из пятого слова в десятое) и прямое обвинение Зиновьева в том, что осторожным выдвиганием "отрыжек троцкизма" Зиновьев хочет вернуть себе партбилет. "Мне на таких условиях партбилета не надо",-- истошно вопил Сафаров.

[...]

Наша публика была очень довольна выступлением Сафарова. Но так как я лично к нему присматривался не раз, то я предупреждал товарищей: погодите, мол, он еще не был в обработке... И действительно, на другой день его нельзя было узнать... Владимир Ильич, когда выдвигалась кем-либо кандидатура Сафарова для какого-нибудь ответственного поручения, говаривал: "Сафарчик налевит, Сафарчик наглупит". Это у него было вроде прибаутки. Но у людей, которые любят левить, в известном возрасте наступает перелом и они правят с такой же слепой односторонностью, как раньше ле-вили. Сафаров есть карикатурная разновидность бухарин-ского типа, который сам по себе достаточно карикатурен.

Что касается политической философии Сафарова, то, как Вы сами правильно указываете, она не стоит выеденного яйца. По существу вся его установка есть спекуляция на хозяйственные и международные затруднения, то есть та самая спекуляция, в которой эта публика так облыжно обвиняла нас с 1923 года ("пораженчество"). Противопоставление сталинского центра правому крылу не Сафаров выдумал. Мы предсказывали, что группировка может пойти по этой линии по мере того, как у центристской головы будет образовываться не только и не столько в партии, а главным образом за ее пределами устряловский хвост. Мы говорили о том, что этот хвост ударит по голове и что это вызовет большие перегруппировки в партии.

Если б не было предшествующей работы критики и предупреждения, ныне проверенных фактами, то удар хвоста по голове -- хлебозаготовки и проч. и проч.-- вызвал бы неизбежный сдвиг вправо. Очень дорогой ценой мы предотвратили это. Надолго ли? Совсем неизвестно. Главное затруднение -- и внутреннее, и международное -- впереди. Но тут уж Сафаров предлагает возлагать все упования на "революционность нашего рабочего класса", это самое спокойное, что и говорить. Революционный рабочий класс будет сам по себе, а руководить хлебозаготовками и многим другим будут люди, "не видящие классов",-- сами по себе. А Сафаров будет утешаться революционностью рабочего класса и ждать главную опасность в том, что Троцкий, осуждая ошибки Суварина, не считает его окончательно погибшим для коммунизма. Просто ему надо как-нибудь отпихнуться от своего вчерашнего дня,-- он готов отпихнуться и от соломинки. Это нисколько не помешает ему утонуть: с комфортом или без комфорта, затрудняюсь сказать, скорее без комфорта.

Нынешний "новый курс", к которому надо присматриваться очень внимательно, делает попытку разрешить важнейшие задачи, нами гораздо раньше и гораздо принципиальнее поставленные, старыми приемами и методами, несостоятельность которых совершенно очевидна. Чтобы осуществить новые задачи, нужно, во-первых, ясно и отчетливо формулировать их, беспощадно осудив старую установку; нужно, во-вторых, обеспечить подбор людей, которые понимают эти новые задачи и хотят их разрешить не за страх, а за совесть. В "Правде" от 16 мая напечатана совершенно поразительная статья А. Яковлева "К урокам Смоленска". Из этой статьи я приведу только один, напечатанный жирным шрифтом вывод Яковлева, одного из руководителей ЦКК: "Мы должны решительно изменить свое отношение к тем членам партии и сознательным рабочим, которые знают о безобразиях и молчат .." Ведь одна эта фраза стоит десятка ультралевых и левейших платформ. Изменить -- "изменить" -из-ме-нить -- отношение к тем, которые знают о безобразиях и молчат. То есть до сих пор их хвалили и поощряли, а теперь будем их клеймить. Кто же их жалел и поощрял? И можно л,и думать, что те, которые поощряли умолчание о безобразиях, и поощряли не случайно, а были, очевидно, в этом заинтересованы, вдруг начнут после фельетона Яковлева не поощрять, а клеймить и преследовать? Вот это есть серьезный ответ Сафарову, на его фаталистически меньшевистскую ссылку на имманентную революционность рабочего класса, при наличии которой совершенно безразлично -- поощряется ли или преследуется умолчание о безобразиях. . [...]