Рот смотрел вокруг, медленно скользя взглядом по пустому бездонному небу, зависшему над вершинами пальм.

– Так было во времена моего детства, в южной Калифорнии. Лето было именно таким: сходить в кино, если есть на что, потом стоять где-нибудь в сторонке, рассматривая девчонок, которые ни за что на тебя не взглянут. Ведь у тебя нет машины, или ты не умеешь играть в баскетбол – все равно почему… Лучшие девчонки в твоей жизни – те самые старшеклассницы, что никогда не смотрели на тебя второй раз.

Рот по-мальчишески провел по носу тыльной стороной пальца. Взглянув на меня, он вдруг улыбнулся:

– Соня Мелинкофф – так ее звали… Реши она выйти за меня замуж – и я заправлял бы машины до конца жизни. Впрочем, не думаю, чтобы когда-нибудь пожалел об этом. – Опустив взгляд, он снова посмотрел на пальмы. Улыбка медленно пропала. – Будьте осторожнее, общаясь с Джули. Она вполне лояльна по отношению ко мне, но если придет время и она решит, что это больше не в ее интересах, она предаст – не то чтобы не подумав дважды, нет – скорее вообще не задумываясь. Она уже говорила, что думает, будто я это сделал? То есть убил Мэри Маргарет. Что, нет?

– Почему вы так решили?

Я сказал просто так, не будучи уверен, что в точности известно Роту и что именно он хотел узнать.

– Так говорила или нет? – дружелюбно улыбаясь, настаивал Рот, так, словно в этом не было ничего особенного, словно на самом деле он подразумевал эту черту во всех, по крайней мере в тех, кто занимался одним с ним бизнесом и преследовал в первую очередь личный интерес.

– Нет, не говорила. – Это не было ложью и не выглядело правдой. По крайней мере всей правдой. – Она не говорила, что думает, будто вы убили жену, – добавил я, стараясь увязать смысл сказанного Джули с контекстом разговора, состоявшегося в первый день нашего знакомства. – Она говорила, что вы действительно могли совершить это в состоянии аффекта. – Прежде чем Рот успел ответить, я спросил, не меняя интонации: – Так ли произошло на самом деле? Действительно ли она сделала что-то ужасное и довела вас?

Я все еще не был уверен. Иногда казалось, я видел лишь то, что Стэнли Рот оставлял на поверхности, – касавшееся его взглядов, склонностей и обычных фактов биографии. Возможно, этим всегда ограничивается наше знание о любом человеке – поверхностным суждением или мнением, которое мы ошибочно принимаем за собственное. Ощущение пришло внезапно, став почти открытием.

Я в первый раз осознал: вместо того чтобы оказаться человеком более мудрым и более сложным, чем мир, созданный им на экране, Стэнли Рот мог просто делить с аудиторией одно и то же заблуждение, слепую веру в счастливый финал и в то, что зло никогда не уходит прочь безнаказанным.

И я понял другое: возможно, именно это доказывало правоту Джули Эванс, предположившей, что Стэнли Рот действительно мог убить жену, если она совершила что-то ужасное, вызвала приступ ярости и заставила Рота поверить, что ей нет прощения.

Прежде чем Рот начал убеждать в своей невиновности, мне пришлось напомнить:

– Но вы ударили ее, и вы говорили мне, как после сделанного аборта подумали, что она заслуживает смерти.

Взглянув на меня, Рот выругался в пространство, потом развернулся и вошел в бунгало.

– Слушайте, – сказал он, опускаясь в стоявшее возле стола кресло, – если хотите выйти из этого дела – убирайтесь к черту. Только прекратите спрашивать, я ли это сделал. Вам тысячу раз сказано: я этого не делал. Нужно повторить еще?

– Вы говорили не тысячу раз! – резко возразил я. – Если быть точным, всего три раза: первый – в день, когда мы встретились, второй – два дня назад, во вторник, когда я познакомился с результатами анализа ДНК. Только что был третий раз.

С недовольным видом Рот бессильно опустил руки и вытянул ноги. Как мне показалось, он пробурчал что-то себе под нос.

– Я не делал этого, – произнес он неожиданно вяло. – Я понимаю, факты говорят не в мою пользу. Не знаю, каким образом на одежду попала кровь, и не понимаю, откуда взялась эта рубашка. Я не прятал ее в корзину.

Верится с трудом. Положим, мне удалось поверить, но что решит суд присяжных? Результаты экспертизы не обсуждаются, и это настоящее проклятие адвоката. Зато прекрасный шанс для обвинения.

Рот утверждал, что спал в другой комнате, поскольку собирался на съемки и должен был рано встать. Стэнли Рот не ночевал в комнате, где убили Мэри Маргарет, но окровавленную рубашку обнаружили в плетеной корзине, стоявшей именно в его комнате, у входа в ванную. И кровь принадлежала Мэри Маргарет.

Мрачно насупившись, Рот сунул руки в карманы и поерзал в кресле.

– Довольно глупо, не правда ли? Сначала я убил Мэри Маргарет, перерезав ей горло, а потом, несмотря на то что у меня хватило ума надежно избавиться от орудия преступления, спрятал рубашку, испачканную ее кровью, в корзину для грязного белья у моей собственной ванной!

Смысла в этом не было, по крайней мере с его точки зрения. В этом состояло доказательство, которое Рот искал, в надежде что оно должно так же убедить всех остальных.

– Это очевидно! – настаивал Рот. – Неожиданно воодушевившись, он вскочил на ноги. – Хотите еще? – Рот задал вопрос, смешивая для себя вторую порцию виски с содовой. Когда я отказался, он даже переспросил: – Уверены?

Вернувшись к креслу, Стэнли не стал садиться и остановился, опершись рукой о спинку. Пригубив виски, Рот погрузился в свои мысли, прикидывая, как лучше использовать обстоятельство, о котором только что сказал. Перед его режиссерским взором одна за другой проходили самые разные сцены.

– Я не мог сделать ничего столь глупого. Но кто-то положил рубашку в корзину. Меня нарочно подвели под обвинение в убийстве Мэри Маргарет. Это не было случайной идеей, посетившей убийцу после совершения преступления. Все заранее спланировано. Прийти ночью не только для того, чтобы убить Мэри Маргарет Флендерс, но чтобы в этом преступлении обвинили Стэнли Рота. – Последнюю фразу Рот нарочно произнес от третьего лица. Обернувшись и держа ладони сложенными вместе, он мрачно смотрел на меня. – Вы хотя бы рассматривали такую возможность? Что настоящей причиной убийства Мэри Маргарет было желание обвинить меня в этом преступлении? Возможно, весь сценарий написан, чтобы устранить меня.

– Но кто? – спросил я. – Кто мог пойти на такой риск: убить вашу жену, убить Мэри Маргарет Флендерс лишь для того, чтобы обвинили вас? Если они хотели вас устранить, почему не убили?

Не говоря ни слова, Рот выдвинул ящик стола, достал из него маленький затертый ключик, отпер другой ящик, двойной, находившийся справа внизу. Потянувшись вниз, Рот достал оттуда рукопись, судя по толщине, состоявшую примерно из ста страниц текста. Сунув стопку бумаги под локоть, он встал. Я заметил название, мелькнувшее на белом ярлычке, приклеенном к синим корочкам. Название состояло из двух слов.

– «Блу зефир»? Вы делаете фильм о студии?

Сменив спортивную рубашку на ветровку, Рот взял бейсболку с длинным козырьком и темные очки.

– Поднимайтесь, – сказал он, направляясь к двери с рукописью, зажатой под локтем. – Поедем прокатимся.

Рот оказался у выхода прежде, чем я успел ответить.

– Возьмем вашу машину, – сказал он, как только я подошел к двери. – Пускай репортеры на улице думают, что вы уезжаете, а я остаюсь здесь.

Когда машина выехала из ворот, Рот согнулся в три погибели на переднем сиденье. В этой нелепой позе, с надвинутой на самые глаза бейсболкой он проехал несколько кварталов. Затем, выпрямившись и посмотрев, нет ли кого сзади, попросил меня остановиться. Выйдя из машины, он подошел к моей двери.

– Ничего, если я поведу? – Мы поменялись местами, но прежде чем отъехать от бордюра, Рот передал мне рукопись. – У меня есть копия. Лежит в надежном месте. Возьмите этот экземпляр и прочитайте. Над рукописью я работал пять лет, каждую свободную минуту. Она – лучшее, что мне удалось, – уверенно сказал Рот. – Возможно, лучшее из всего, что создано кем-либо.