Мы достигли цели. Трудно описать то облегчение, которое я испытывал. Приз этого международного марафона достался нам. Прикрепив звездно-полосатый флаг к палаточному шесту, я подтвердил это достижение от имени 90 миллионов соотечественников. Когда я смотрел на этот бело-малиновый стяг, я испытывал гордость, которую не смогут отнять у меня никакие достижения каких бы то ни было последователей.
Мое, так сказать, умственное опьянение не помешало мне выполнить всю необходимую работу. Достигнув цели, я понимал, что прежде всего надо тщательнейше произвести все научные наблюдения. Я немедленно принялся за дело, а мои спутники начали разгружать нарты и возводить иглу.
На подходе к полюсу, насколько точно это можно было определить, наш курс пролегал по 97-му меридиану. Было 21 апреля 1908 г., полдень по местному времени. Солнце висело на высоте 11°55 над северной частью горизонта, если смотреть по магнитному компасу. Моя собственная тень — темная пурпурно-синяя полоска на снегу с плохо очерченными контурами — оказалась равной в длину 26 футам. Маркированный палаточный шест, служивший мерной линейкой, я воткнул в снег так, что 6 футов его торчали в воздухе, и он дал тень длиной 28 футов.
Несколько измерений высоты солнца дали широту на несколько минут южнее 90° — результат неизвестной величины рефракции и неточности в отсчете времени, так что она была принята за 90". (Другие обсервации на следующий день принесли схожие результаты, хотя мы передвинули лагерь на четыре мили.) Сломанное топорище, привязанное к страховочному концу, было спущено в воду по свежей трещине. Угол, который оно составило с поверхностью воды, указал на дрейф в сторону Гренландии. Температура по спиртовому термометру была -37°7 . Ртутный термометр показал -36°. Атмосферное давление по барометру-анероиду было 2983. Давление падало, предупреждая о перемене погоды. Ветер был очень слабым, он зашел по часовой стрелке, с норд-оста на зюйд, если судить по картушке компаса.
Небо было почти чистым. Темное, пурпурно-синее с жемчужным отсветом льда или серебристым его отражением, оно простиралось на восток. На западе оно было словно задымлено и обозначалось темными узкими полосами неопределенных очертаний, что указывало на сплошные льды или землю в стороне Берингова моря и активный пак.[139]
Поле, на котором мы расположились лагерем, было примерно три мили в длину и две в ширину. Толщина льда по кромке свежей полыньи— 16 футов. Самый высокий торос возвышался на 28 футов над уровнем воды. Снег лежал тонкими, похожими на перья, кристаллами без обычной корки на поверхности. Под слоем рыхлого снега толщиной три дюйма была «подповерхностная корка», достаточно прочная для того, чтобы выдержать вес человека. Под ней находились другие слои, тоже покрытые коркой, и пористый ноздреватый снег в виде грубых кристаллов. Общая толщина всего снежного покрова — 15 дюймов.
Наше иглу было возведено с подветренной стороны старого тороса высотой примерно 15 футов. В этом месте недавно наметенный сугроб предоставил нам тот самый материал, который наиболее пригоден для нарезания блоков. Пока наше укрытие обрастало стенами, я бродил по соседству, снимая показания с моих приборов и тщательно изучая местность.
С точки зрения географии можно сказать, что мы прибыли в точку, где сходятся все меридианы. Долгота, таким образом, была равна нулю. Здесь такое понятие, как время, перестало существовать.
Астрономические наблюдения на Северном полюсе (фото Ф. Кука с оригинала)
Раз нет долготы, значит, нет времени. Часовые пояса Гринвича, Нью-Йорка, Пекина и всего света сливались здесь вместе. Если уж говорить об измерении времени, я находился на вершине земной оси, где можно наступить разом на все меридианы и соответственно одним шагом переступать от полночи к полудню, из часового пояса Сан-Франциско перейти в пояс Парижа и так далее, из западного полушария — в восточное.
В этом месте год состоит только из одной ночи и одного дня, шесть ночных месяцев компенсируются почти сотней суток с непрерывной освещенностью. Опять же с точки зрения географии здесь существовало только одно направление (сторона света) — юг, а север, восток и запад исчезли. Мы достигли точки, где истинное направление превратилось в парадокс, загадку. Юг лежал перед нами, позади нас, справа и слева. Однако компас, указывающий на магнитный полюс вдоль 97-го меридиана, оставался полезным как всегда (чтобы избежать непонимания, оговорюсь, что все направления в районе полюса снимались с компаса, и я просто не ссылаюсь всякий раз на то обстоятельство, что истинный географический юг был по всем направлениям).
Мое первое полуденное определение места принесло следующие результаты, которые приводятся из моих полевых записей в том виде, в каком это было записано на полюсе.
21 апреля 1908 г. Долгота 97° западная; давление — 2983; температура —37,7°; облачность — альто-стратусы — l; ветер — Зюйд магн, ледяной отблеск на Осте; водяное небо на Весте.
Длина тени; 28 футов (от 6-футового шеста).
Воспользовавшись краткой стоянкой, мои мальчики развесили на рукоятке топора-ледоруба и планках, поставленных вертикально, свои пропитанные потом, смерзшиеся меха. Американскому флагу как-то не соответствовали развешанные вокруг мокрые одеяла, и все это выглядело весьма несуразным. Мои эскимосы были явно озадачены и никак не могли постичь, какую же выгоду можно извлечь, достигнув пресловутого «Tigi shu» (Большого гвоздя), они никак не могли, даже из уважения ко мне и моим суждениям, скрыть своего разочарования, и их изумление забавляло меня. Когда мы находились в пути, я рассказал им, что в действительности «Большой гвоздь» не будет найден — это всего лишь точка, которая находится там, где ему следует быть. Однако, как я полагаю, они все же считали, что раз уж Большой гвоздь куда-то исчез, они все же станут свидетелями того, как он вернется на прежнее место в конце концов!
Занимаясь постройкой иглу, они то и дело с любопытством оглядывались вокруг. Они часто прекращали нарезать снежные блоки и взбирались на торос, чтобы осмотреть горизонт и увидеть там нечто такое, что, по их представлению, должно отмечать это важное место, ради достижения которого мы так настойчиво сражались со стихией, лишая себя всяческих удобств. При каждой передышке их ищущие глаза подмечали некие знаки в небе, означавшие для них сушу или воду либо игру какого-либо божества суши или моря. Искренний интерес, который эскимосы временами проявляют к тайнам мира духов, объясняет их образное трактование природных явлений, и их воображение зачастую превосходит воображение белого человека.
Прибыв в таинственное место, где, по их ожиданиям, должно было что-то произойти, эскимосы дали волю своему воображению, и теперь на их лицах лежала печать разочарования. Находясь в критическом состоянии, эскимосы позволили всем своим предрассудкам овладеть их сознанием.
В одном месте вздымающиеся пары оказывались дыханием великого подводного бога «Ко-Коу», в другом — недвижимое маленькое облако отмечало землю, где обитает «Turnah-huch-suak» — великий бог Земли, а духи, обитающие в воздухе, мужские или женские, были представлены различными ветрами.
С проницательностью, присущей эскимосам, читающим природу словно книгу, Авела и Этукишук отметили, что воздушные потоки наверху не соответствовали ветрам у поверхности земли. Например, хотя ветер дул в сторону дома и изменял свою силу и направление, несколько высоких облаков двигались в другом направлении.
Это указывало, что между воздушными духами идет война. Лед и снега тоже одухотворялись. По представлению эскимосов, весь мир населен конфликтующими духами, и духи были для этих простодушных людей постоянным предметом для разговоров.
