Сознавая всю важность легкости и надежности снаряжения, мы проявили немало изобретательности для того, чтобы сократить его вес. Нарты были сделаны из дерева гикори, самого легкого и весьма прочного, поэтому всю ненужную древесину в нартах, там, где было возможно, выдолбили. Очень тонкие железные полозья, прейдя половину арктического пути, до настоящего времени выдерживали испытания.
Исключив все лишнее и оставив самое подходящее продовольствие, я завершил последние приготовления.
Наше лагерное оборудование включало следующие предметы: один примус, три алюминиевых ведра, три алюминиевых кружки, три алюминиевых чайных ложки, одна столовая ложка, три оловянных тарелки, шесть карманных ножей, два кухонных ножа (с лезвием длиной 10 дюймов), один нож-пила (с лезвием 13 дюймов), один длинный нож (с лезвием длиной 15 дюймов), одна винтовка (шарпа), одна винтовка (винчестер), 110 патронов, один топорик, один альпинистский ледоруб, дополнительное количество морского линя и ремней, три вещевых мешка.
Оборудование для передвижения состояло из двух нарт весом по 50 фунтов каждые; одна двенадцатифутовая складная парусиновая лодка, деревянный набор которой входил в составные части нарт; одна шелковая палатка, два парусиновых чехла для нарт, два спальных мешка из оленьих шкур, меха для подстилки, дерево для ремонта нарт, винты, гвозди и заклепки.
Я взял с собой следующие инструменты: один полевой бинокль, один карманный компас, один жидкостный компас, одну алюминиевую астролябию с накладным азимутальным кругом, один французский секстант с посеребренным 7,5-дюймовым лимбом с разбивкой по 10 , с отсчетом по верньеру 10" (из дополнительных приспособлений к секстанту были взяты трубы для ночных и дневных измерений в алюминиевой оправе, линзы, термометры и так далее. Все инструменты были изготовлены фирмой Херлемана и закуплены у «Кейфаль и Эссера»), один стеклянный искусственный горизонт, три карманных хронометра Говарда, одни часы фирмы «Тиффани»; один шагомер; материал и инструменты для топографической съемки; три термометра; один барометр-анероид; одна фотокамера и пленки, записная книжка и карандаши.
В каждом мешке были: четыре запасные пары камиков с меховыми чулками, шерстяная рубашка, три пары рукавиц из тюленьей шкуры, две пары меховых рукавиц, одеяло, куртка из тюленьей шкуры (нетша), запасные песцовые хвосты и собачья упряжь, набор инструментов для починки одежды и другой необходимый материал.
Во время перехода мы надевали защитные очки, куртки из голубого песца (капитас), рубашки из птичьих шкурок (ате), штаны из медвежьей шкуры (наннука), сапоги из тюленьей кожи (камик), заячьи чулки (атеша) и перевязь из песцовых хвостов под коленями и выше пояса.
Запас продовольствия состоял главным образом из пеммикана: 805 фунтов говяжьего и 130 фунтов моржового. Кроме того, в него входили: 50 фунтов филея овцебыка, 25 фунтов сахара, 40 фунтов сгущенного молока, 60 фунтов молочных галет, 10 фунтов концентрата горохового супа, 50 фунтов «сюрпризов», 40 фунтов бензина, 2 фунта древесного спирта, 3 фунта свечей и фунт спичек.
Мы составили запас продовольствия так, что пеммикан стал практически нашим единственным продуктом питания, а все остальное служило гурманству. Запасы, рассчитанные на 80 суток, распределялись следующим образом: по одному фунту пеммикана на человека в день в течение 80 суток — итого 240 фунтов, на шестерых собак по одному фунту пеммикана в сутки в течение 80 суток — 480 фунтов. В целом это составляло 720 фунтов пеммикана.
Из 26 собак, которых мы брали с собой, 16 предполагалось использовать на всем переходе до полюса и обратно, однако при окончательном подсчете оказалось, что мы могли рассчитывать только на шестерых. Двадцать менее выносливых собак мы собирались использовать одну за другой в качестве корма для их же собратьев на переходе,[101] как только уменьшится вес нарт и позволит ледовая обстановка. Мы рассчитывали, что это даст нам лишнюю тысячу фунтов свежего мяса. Мы везли примерно 200 фунтов сверх расчетного количества, и в итоге, как оказалось, мы использовали собак для тяги дольше, чем предполагали. Однако проблема питания собак была решена более экономично, чем мы рассчитывали.
Каждый предмет снаряжения по возможности нес двойную службу, у нас не было ни одной унции мертвого груза.
Мы совершили несколько исследовательских поездок по Свартенвогу, во время которых устраивали склады и изучали состояние льда и суши. Наконец я назначил старт на 18 марта 1908 г.
Наступило время расстаться с нашими преданными эскимосскими друзьями. Взяв по обыкновению на прощание их руки в свои, я поблагодарил их как только мог за преданную службу. «Тигиши айаунг улук!» (Большой гвоздь) — повторяли они, желая мне удачи.
Затем почти при ураганном норд-весте со снегом они повернулись ко мне спиной и двинулись в обратный путь. Кроме снаряжения они взяли с собой немного продовольствия, потому что знали, что на обратном пути можно будет успешно охотиться.
Даже тогда, когда они скрылись из виду, сквозь шторм и метель до меня все еще доносились их приветливые голоса. Эти преданные люди сопровождали меня до тех пор, пока я не сказал им, что их услуги мне больше не нужны. Они помогали не только ради скромной оплаты — ножей и ружей, они по-настоящему хотели быть полезными мне. Прощание с ними вызвало щемящее чувство тоски.
Мы тщательно обшарили окрестности Свартенвога, потому что Пири заявлял, что оставил здесь склад. Это заявление Пири использовал для того, чтобы убрать с карт название Свартенвог, которое было дано Свердрупом. Когда Пири достиг этой точки, он поставил на карте иное название — «мыс Томаса Хаббарда» — в честь того, кто с легким сердцем вложил деньги в его руки. Однако указанный склад Пири не был найден, и я сильно сомневаюсь в том, что Пири когда-либо достигал этой точки, а если и достигал, то только с помощью бинокля, да и то с большого расстояния.[102]
Снежные заряды хлестали нам прямо в лицо, и стартовать сразу же после ухода эскимосов было невозможно. Вернувшись в иглу, мы влезли в наши спальные мешки и проспали еще несколько часов. В полдень горизонт очистился. Ветер зашел на зюйд-вест и подул с умеренной силой. Поскольку прошлой ночью мы выдали собакам двойной рацион, теперь их можно было не кормить два дня. Наступило время старта. Мы быстро погрузили нарты. Пристегнув упряжки, мы опустили бичи на спины собак, и они понеслись прыжками, огибая глубокие ледяные расселины в больших па-леокристических ледяных полях.[103]
Наше путешествие началось. Грубый лед, снег с которого был сметен в предыдущий сильный шторм, звучно хрустел под полозьями быстро скользящих нарт. Даже на этой неровной поверхности собаки тянули нарты достаточно быстро, и мне было трудно шагать впереди. Лай звенел вокруг нас и отдавался эхом от утесов, которые остались позади. Проносясь прозрачными ультрамариновыми узкими ущельями, огибая миниатюрные ледяные горы, мы вскоре затерялись в волнистых торосах. Неровный твердый лед временами угрожал сломать нарты. Мы карабкались на ледяные горы, стоявшие стеной, перепрыгивали через опасные провалы, держа на один румб от норда к весту. Вскоре земля позади нас словно растаяла в плывущих по небу облаках и насыпанных ветром заносах. Оглянувшись, я увидел нечто похожее на декорацию — кружащую, как в водовороте, туманную серую пелену. По обе стороны от нас ледяные торосы выгибали к небу свои горбы, как бы корчась от боли. За мной следовали четверо плотно упакованных нарт, влекомых 44 собаками, которых подгоняли четыре опытных каюра. Собаки гарцевали на льду, раздавались возбужденные крики эскимосов. Мое сердце колотилось в груди, душа пела. Я ощущал, как в такт прыгающей собачьей упряжке пульсирует моя кровь. Легкий топот собачьих лап, вид их косматых, устремленных вперед тел наполняли меня радостью. С каждым пройденным футом, с каждой минутой, проведенной в действии, я приближался к своей цели.
