По мере удаления от полюса наблюдаешь, как солнце прячется за горизонт на все более продолжительные промежутки времени и наступает такое время, когда при соответствующем уменьшении широты день или ночь в зависимости от времени Года становятся соответственно короче или длиннее.
Именно это обстоятельство позволяет сохранить название обычных времен года: лето, когда наступает словно удвоенный день, осень, когда начинает заходить солнце. Осень приходит, когда солнце впервые ныряет за ледяные поля всего на несколько мгновений. Продолжительность этих «исчезновений» солнца увеличивается с каждым днем, однако не осознаешь, что солнце в самом деле уходит, до тех пор пока день и ночь не сравняются, так как до сего времени ночи еще светлые, хотя и не радуют красками. Затем дни быстро укорачиваются, ночи становятся темнее, солнце все ниже опускается за горизонт, пока не наступит время, когда от великолепия угасшего дня остается лишь мерцание. Понятие «зима» связано с продолжительной ночью, «весна» — с восходящим солнцем, этот период противоположен дням с заходящим солнцем осенью.
В Анноатоке солнце перестает вообще покидать небо с 23 апреля, а окунаться в море начинает 19 августа. И все лето, все 118 дней, оно циркулирует по горизонту, и круглые сутки бывает светло, Заходит солнце 24 октября, и с этого момента отсутствует в небе в течение всей продолжительной ночи до тех пор, пока не взойдет снова 19 февраля. Арктический воздух, насыщенный из-за низких температур смерзшейся влагой, при небольшой высоте солнца настолько преломляет солнечные лучи, что очень часто солнце кажется выше, чем в действительности, на один-два своего диаметра. Вот почему время восхода или захода светила не соответствует расчетному. Затем наступают весенние дни.
Осенью, когда солнце, приводящее всю природу в гармонию, удаляется с небосклона, начинается битва стихий, которая продолжается до тех пор, пока все не окажется надежно скованным морозами.
Несмотря на то что зимой всякая полевая работа — настоящее мучение, необходимость заставляла нас настойчиво охотиться на моржей, тюленей, нарвалов и белух. Мы продолжали пожинать урожай продовольствия и топлива. Прежде чем зима успеет раскинуть свои крылья над морем, мы торопились настрелять как можно больше куропаток, зайцев и оленей, чтобы на всю длинную ночь обеспечить наш стол арктическими деликатесами. Что касается медведей и песцов, то их мясо удовлетворяло гурманские вкусы эскимосов, а шкуры одевали всех.
Мы предприняли длительные походы, чтобы обеспечить себя столь необходимыми здесь травой, идущей на прокладки в обувь и рукавицы, и мхом, из которого делают фитили для светильников.
В сентябре — октябре все эскимосы гренландского побережья лихорадочно пополняли запасы. Вскоре после моего прибытия эскимосы стали передавать из уст в уста, из одного поселения в другое, что я нахожусь в Анноатоке и намереваюсь совершить стремительное путешествие к «Большому гвоздю»[77] и мне необходима для этого помощь всего племени. Вслед за этим все они, словно по команде, стали активно действовать. Прекрасно зная, что необходимо для пребывания белого человека на Севере, а также для того дела, которым я собирался заниматься, эскимосы, не получая от меня каких-то особых приказаний и лишь в общих чертах познакомившись с моими планами (это также передавалось из поселения в поселение), немедленно стали собирать все необходимое. Им было известно лучше меня, где искать дичь, где можно добыть многое другое. Для меня это было большим облегчением. Каждое эскимосское поселение выполняло какое-нибудь поручение в соответствии с условиями своей местности, собирая для меня огромное количество материалов, необходимых для нашего путешествия.
В районах, где водилось особенно много зайцев и песцов, шкуры которых шли на изготовление курток и чулок, эскимосы должны были не только добыть как можно больше этих зверьков, но и выделать шкурки, а затем превратить их в одежды соответствующего размера. Там, где водились олени, из их шкур шили спальные мешки, а из жил изготавливали нитки. В каком-то ином поселении охотникам особенно везло в охоте на тюленей, а тюленьи шкуры — один из самых ценных материалов на Севере. Из них шили обувь, плели веревки и делали прочие крепежные приспособления.
Итак, каждый по-своему — все мужчины, женщины и даже дети племени из 250 человек — занялся обеспечением экспедиции. Все делалось добросовестно и добротно, с гораздо большим пониманием дела, чем этого можно было бы ожидать от любых чужестранцев — белых.
Поиск моржей и нарвалов стал нашей насущной задачей, хотя последние — китобои их обычно называют единорогами — не слишком часто попадаются на глаза белому человеку. Охота на этого зверя была одновременно и прекрасным спортивным развлечением, и промыслом, который обеспечивал нас превосходным топливом и продовольствием. Ворвань — гордость каждого владельца домашнего очага, потому что она горит высоким, ярким пламенем и не дает копоти. Кожа нарвала считается чуть ли не деликатесом. Порезанная на кусочки прямоугольной формы, она похожа по виду и вкусу на морской гребешок, чуть припахивающий машинным маслом. Мясо нарвала легко поддается сушке и ценится как закуска. Оно может идти на завтрак во время путешествия на нартах или на каяке. В сушеном виде мясо нарвала оказалось очень полезным для нас, так как заменяло пеммикан в наших менее ответственных поездках.
Нарвалы резвились целыми стадами далеко в море, обычно вдоль кромки больших ледяных полей. Их длинные, похожие на слоновую кость бивни мелькали в фонтанах брызг, которые поднимались от плеска животных в воде и их дыхания. Стоило нам заметить эту радостную картину, как все каяки и кожаные каноэ спускались на воду, а затем птицей неслись к зверям. Одни эскимосы высаживались на ледяные поля, чтобы метать гарпуны с твердой опоры, другие, в лодках, прятались за обломками тяжелого плавающего льда и внезапно нападали на животных, когда те проплывали мимо, третьи заходили с тыла, так как нарвалы плохо видят, что творится у них позади, и не слишком часто оборачиваются, чтобы следить за своими врагами, потому что, как правило, уходят от них на большой скорости.
Я с восторгом предавался этой волнующей охоте, а слушая рассказы других охотников, мысленно принимал участие в схватках со всеми животными. Эта, так сказать, дичь представляла для меня интерес как продовольствие, которым я собирался воспользоваться во время полярного путешествия, чтобы не ограничивать питание одним пеммиканом. Когда кожаные лодки эскимосов, подобно жучкам-водомерам, стремительно скользили по воде, я был вместе с ними умом и сердцем. Когда искусная рука эскимоса поднималась для того, чтобы метнуть гарпун, я чувствовал, как трепетало мое сердце. Я переживал каждую неудачу — каждое добытое животное приближало меня к цели.
Помимо того что охота на нарвала представляет чисто практический интерес, она изобилует острыми ощущениями. Гарпун всегда мечут с близкого расстояния. Когда испуганное животное буксирует по воде поплавок, которым заканчивается гарпунный линь, за ним неизменно следует целая вереница кожаных эскимосских лодок. Робкий от природы, нарвал опасается всплывать на поверхность, чтобы вдохнуть свежего воздуха, и держится под водой до тех пор, пока не почувствует удушье. Когда зверь все же выходит на поверхность, рядом тут же оказываются несколько эскимосов с копьями на изготовку, чтобы нанести ему ощутимые, глубокие раны. Успев сделать только один вдох, нарвал снова ныряет и снова несется вперед. Постепенно он теряет скорость, и малиновая полоса на воде отмечает его скрытую от глаз человека тропу в глубине. Потеря крови и недостаток воздуха не оставляют ему никаких шансов выжить. Выбросив фонтан, животное выходит на поверхность — и снова в него летят копья.
Сражение может продолжаться несколько часов, но в конце концов нарвал оказывается побежденным, и победители получают несколько тысяч фунтов мяса и ворвани. Как правило, победа приходит тогда, когда охотники оказываются далеко от дома и от берега. Однако эскимосы — отважные люди и хорошие мореходы.
