Об этом и говорится во введении к моей книге, в котором я утверждаю, что сознание само по себе — пример возникновения. Следовательно, сама реальность (созданная сознанием) может быть описана через уравнение теории возникновения. Остальная часть книг посвящается изучению «ментальных систем», взятых из воспоминаний, биографии и автобиографий знаменитых (и не особенно) личностей, чье видение мира я выразила посредством уравнений возникновения.

Многие из этих личностей были социопатами, серийными убийцами. Больше всех мне нравился Тед Банди.[3] Изучать маньяков оказалось выгодно, их жизнь и преступления — богатый источник материала.

Основная часть работы состоит из психологической анатомии. Психологическая анатомия не задает обычных вопросов о людях — она разбирает их судьбы по-научному, с точки зрения восприятия реальности. Для психопата, например, мир лишен эмоций; убийцы-психопаты зачастую признают, что не испытывают их, а ими живут. Великие писатели воспринимают жизнь как процесс самовосхваления и самообмана. Еще один пример крайности — нерды, сводящие жизнь к преодолению барьеров; решение сложных задач помогает им самоутвердиться, но лишает бытие эмоциональной составляющей.

На протяжении всей книги я переплетала физику с лирикой; составляла психологические портреты великих художников и ужасных убийц; стирала границы между наукой и искусством, между различными учениями.

Закончив книгу, я глубоко и облегченно вздохнула, отослала рукопись в редакцию и приготовилась к бурным аплодисментам и лестным отзывам.

Однако же — фиг. Да, книгу напечатали, и она удостоилась пристального внимания прессы. Ее даже слегка похвалили, но мир, для которого книга писалась — мир науки, — разнес ее в пух и прах. Научное сообщество принялось побивать меня камнями, отметая доводы, и глумиться над сырыми уравнениями. Философы осмеяли мою трактовку Канта, в которой я напоролась на подводные камни платоновского учения о сущности. Нерды одну за другой препарировали ошибки, допущенные в «критике» компьютерных систем.

Два человека — именитые профессоры — критиковали меня особенно яростно. Профессор Джон Галахер из Университета города Айовы и доктор Ральф Катлер из Университета города Окленда. Они перечислили все до единой ошибки, допущенные в сверхамбициозном анализе возникновения — с момента Большого взрыва до рождения человеческого сознания. Но не прошло и нескольких лет, как эти двое подучили Нобелевку. За работу по теории возникновения и человеческому сознанию! Украли мои идеи, воспользовались моим прозрением! Лишь немногие пожелали указать им на плагиат, восходящий к моему научно-популярному труду, из которого только вычистили огрехи. «Ты — Бог», работа всей моей жизни, едва ли оставила след в истории науки.

Как всегда, я выполнила черную работу, а признание досталось другим.

Кипя от гнева, я решила уподобиться Ньютону и Дарвину: замкнулась, скрывала идеи, решив более тщательно проработать следующий труд. Но не тут-то было. Меня опять понесло — в новой книге я допустила несусветную кучу ошибок, запоров целые главы и потеряв доверие большей части коллег.

Но в итоге-то оказалась права. Я шла верным путем в своих уравнениях, потому что по мне, будто по склону на вершину Олимпа, взобрались наглые плагиаторы, ставшие в глазах публики гигантами мысли. Я ступенькой легла им под ноги, и они этим воспользовались — наступили, поднялись. Дура я, дура.

Но смеялись не все. Книга нашла своего читателя, приобрела культовый статус, как «Дзэн, или Искусство ухода за мотоциклом»[4] или «Дао Вини-Пуха».[5]

Среди моих поклонников оказался некий Джон Шерптон, служивший тогда комиссаром сил полиции ООН. Джон порекомендовал книгу коллегам, и тем пришелся по душе детальный анализ мировоззрения психопатов, ведь он позволял проникнуть в их разум.

Мне педложили работу — должность научного консультанта опергруппы по борьбе с преступностью. Эти ребята не разменивались по мелочам, а ловили крупную рыбу, международных преступников Номер один.

Легавым понравилась основная часть книги — о преступниках; философский ингредиент они нашли неудобоваримым. Но для них я была докой, спецом, необходимым членом команды.

На предложение я согласилась немедленно. Такой меня охватил экстаз.

Я стала ловцом воров.

Которая шла мне как корове седло. Зато соответствовала духу новой работы.

Моим боссом стал детектив-суперинтендант Том Грейг, добряк великанского роста. Впервые я встретила его за столиком в кафе возле Виктории; раскрыв рот, наблюдала, как он уплетает двойной горячий завтрак, одновременно вводя меня в курс дела. При этом он даже не делал пауз, чтобы перевести дыхание.

Я чуть не сошла с ума от волнения, но старомодные манеры Тома действовали успокаивающе. Для босса я была «секси дока», он отнесся ко мне с уважением и тактичностью, каких меня прежде никто не удостаивал.

А через месяц этот персик меня уже трахал. Такая удача! Мне прямо не верилось.

Спустя неделю после встречи в кафе Том представил меня команде, штаб которой разместился неподалеку от Тауэр-бридж в Лондоне. Я познакомилась с Тошем — он был родом из Глазго, носил пивное брюхо и обожал розыгрыши; с «Херли» Харли — жуликоватого вида острословом; с холеной девицей по имени Митито, выпускницей лингвистического колледжа и спецом по рукопашному бою. Компьютерами у нас заведовал Блэкс. Строила всех и морально вдохновляла сержант Рэйчел. А Наташа — принцесса Ганская — обладала такой харизмой, которой природа больше никому не отмерит.

Наша команда была как тугой узел, комок противоречий. Все посмеивались над моей практичной обувью, сдержанным характером, называли Профом, то и дело шокируя вульгарными шуточками; штаб напоминал улей, в котором, будто шершни, роились остроты и ругательства. В общем, атмосфера не сильно отличалась от университетской, и я довольно быстро привыкла, насобачилась использовать слова типа «чмырь» или «курва» в качестве ласковых обращений (оказывается, «дырка», «щель» может быть обращением к человеку). Позже, в порядке собственного — а может, и общего — развлечения придумала ругательство, этакую цепочку из грязных эпитетов, выстроенных пятистопным ямбом.

Пять поразительных лет моей жизни прошли в поисках с последующим психологическим давлением и ликвидацией международных преступников: колумбийских наркобаронов, крестных отцов мафии, олигархов из Восточной Европы, боссов Триад, офисных мошенников, координаторов педофильских банд, главарей вооруженных преступных группировок, «эскадронов смерти»[6] и проч., и проч. Под нашу юрисдикцию подпадала вся планета; правила честной игры нас не касались. Стоило засечь цель — и к ней применялся весь арсенал средств уничтожения.

Письма с угрозами и оскорблениями.

Случайные налоговые аудиты.

Вовлечение в психологические игры.

Но чаще всего мы пользовались… ментальной атакой. Искусством мозгового траха.

Например, дело Вонг-Кея, одного из боссов Триад, потомственного гангстера, работорговца и сутенера. Одним холодным мартовским утром Том предоставил нам досье на него: фотографии жертв Вонг-Кея, видеофайлы, схемы его преступной империи.

И мы составили план.

Сперва Митито внедрилась в его синдикат под видом наркокурьера: возила героин в презервативах, которые проглатывала или прятала в заднем проходе. Опасности она себя подвергала невероятной, и поэтому за девушкой во время рейсов неотступно следовала команда санитаров. Самого босса Митито не видела, но знала всех его шестерок, посещала точки, где тусовались люди Вонг-Кея. И везде, куда бы Митито ни приходила, она оставляла микроскопические самовоспроизводяшиеся следящие устройства: кому бы она ни пожала руку, кого бы ни чмокнула в щечку — всякий уносил на себе жучки размером с молекулу, удалить которые можно было только вместе с кожей.