Я истощила себя. Побледнела еще больше, а веснушек только прибавилось. Несмотря на одаренность в области науки, я оказалась полным профаном в реальных делах.
И тогда я стала серой мышкой. Держалась своего пути — напечатала статьи по теории оптики Ньютона, писала обзоры для специальных журналов, но за мной закрепилась репутация сухого полена, обделенного чувством юмора и воображением.
Студенты не любили меня, воспринимая как некий реликт прошлого века. Все думали, будто я фригидная дева. Но я занималась сексом — несколько раз, с коллегами — из тех, что не вызывали стойкого отвращения. Однако и к сексу я относилась как к рутинной работе, призванной сломать стереотип обо мне, который я подтверждала каждым словом и действием.
Я самой себе казалась персонажем научно-фантастического произведения: мой разум будто заточили в чужое тело, и я вынуждена была говорить чужими словами. Я саму себя утомляла, строго говоря. И к тридцати шести годам судьба моя была предопределена. И смерть тоже.
Затем я опубликовала работу всей своей жизни, и все переменилось.
Естественно, на это я и рассчитывала. Мастерски написанный научный трактат должен был изменить мою репутацию, статус. Я днями и ночами собирала информацию, перелопатила кучу литературы по науке, преступникам, истории… прочла множество романов. Словно губка впитывала сведения, в которых потом едва не растворилось мое собственное Я.
Самое главное — я стала эдаким барахольщиком от науки: тырила идеи тут и там. Ведь такая умница, как я, просто не могла не сообразить, что реальное будущее науки — вовсе не за компьютерными технологиями, оптоволокном, постмодернизмом или теорией хаоса, а за теорией возникновения.
Что значит возникновение? Если говорить простым языком, простые организмы собираются в системы и образуют сложные структуры. Берут и образуют — всего-то! Большой надеждой теории возникновения в 2030-х стал Мариус Миллер. Он пропустил через себя идеи ученых XX века (вроде Джона Холленда и Арта Сэмюеля), затем создал компьютерную модель, при помощи которой с безупречной точностью продемонстрировал процесс образования колоний.
Ну разве не чудо: берешь наудачу два атома, совмещаешь их, и они спонтанно преобразуются в нечто более сложное, в систему, управляемую набором правил? Система позволяет случайным частицам функционировать как нечто большее, нежели сумма самих себя. Асам процесс: рост, мутации, ошибки, когда выживают «наиболее совместимые»… В итоге получается система невообразимой сложности. Возникновение — это в основе своей наука о самоорганизации. О том, как из хаоса возникает порядок.
Я пришла к выводу, что Бог миру не нужен. Ночь сменяется днем, день — ночью, и происходит это само по себе.
Радость от открытия была столь велика, что никакая гулянка, порция выпивки, никакой оргазм не сравнились бы с ней по степени эйфории. Новые идеи будоражили, заводили. Я жаждала всего нового…
Углубляясь дальше в свои уравнения, я поняла, что принцип возникновения применим абсолютно ко всем частицам — размер и свойства не имеют значения. Атомы, животные — все подчиняется ему. Механические системы, живые организмы организуются сами по себе, спонтанно: пчелы делятся на трудяг и трутней, светляки светят синхронно, скопление космического мусора становится солнцем, вокруг которого формируется новая солнечная система. Самый замечательный пример — муравьи. Каждый из них — насекомое, не обремененное интеллектом, но вместе они единое целое, действующее как высокоразвитое разумное существо.
И словно те же атомы, те же муравьи, этому принципу следует Вселенная. Традиционный научный подход учит принимать ее законы как данность. Однако теория возникновения предлагает рассматривать Вселенную как постоянно эволюционирующую единицу. И не только саму Вселенную, но и законы, которым она подчиняется; они — не данность, не дар некоего божества (концепция которого сама по себе сыра И невкусна). Они постоянно развиваются, подстраиваются под изменения, а если им это не удается — уходят. Мы живем в мире, которым управляют законы, вынужденные бороться за собственное существование и даже за возникновение.
Пусть я не стопроцентный ученый, но я быстро поняла значимость нового знания. Теория возникновения объединяет и все остальные теории, объясняет, как развиваются жизнь, разум; в ней квантовая теория сходится с космологической, биологической и компьютерной.
Но, пока я писала сей труд, учение о возникновении и самоорганизации захватили нерды. Основополагающие принципы, столь прекрасно разобранные и разложенные по полочкам ранними теоретиками вроде Ли Смолина, были утеряны. Нерды все вопрошали «Как?», потому что не знали вопроса «Зачем?».
Разрабатывая оригинальную теорию, я надеялась применить ее к человеческому сознанию. Я…
(Кстати, если скучно, не стесняйтесь, можете смело пропустить эту главу повествования. Если разум у вас скачет подобно кузнечику, или вы ребенок, а может, просто любите смотреть каналы вроде МТУ, и мозг не натренирован воспринимать столь сложную информацию — пропускайте! Лучше сразу переходите к эпизодам, где я, рискуя жизнью, сражаюсь с главарями преступных сообществ. Не обижусь, честное слово. Сказала же: честное слово!)
Если терпения вам не занимать, что ж, приступим к материальчику потяжелее. А те козлы, которым только мочилово подавай, пусть валят на ***. Без них даже лучше.
В плане философии моим гуру стал Иммануил Кант, писавший о сущности природы знаний и восприятия. Как и Лейбниц, Кант в свое время был не в фаворе, но его учение легло в основу современной науки. На меня сильно повлиял один из его преданных последователей, поэт Сэмюель Тейлор Кольридж, писавший о «первичном воображении», создающем реальность, которую мы познаем посредством чувств, и о «вторичном воображении», том самом источнике вдохновения, поэзии, которое является лишь тенью воображения первичного.
Кольридж в стихотворной форме сформулировал принципы философии Канта, утверждавшего, что время и пространство — лишь конструкты разума познающего, то есть: «Ежедневно мы сами создаем наш мир сызнова».
Когда мы просыпаемся, Мир возникает вокруг нас одномоментно. По нашей же воле. Первое время все пребывает будто в тумане, однако затем мы вспоминаем, что хотим сделать и что уже сделали. Одна за другой ассоциации выстраиваются по цепочке, мысли о настоящем, о будущем встают на свои места, дабы сплотить наши представления в единое целое, в систему восприятия, которой они и управляют. Даже время существует потому, что мы его таким себе представляем; даже космос, такой, какой он есть, — лишь продукт нашего восприятия и понимания атомов, кварков и суперструн основополагающей реальности.
Это не солипсизм. Если я, вы, прочие люди исчезнем, внешний мир не перестанет существовать. Львы не утратят чутья и не перестанут охотиться, а мухи все так же будут копаться и откладывать яйца в дерьме.
Но трава уже не будет сочной, зеленой; утратят сладостный аромат розы — все в нашем невероятном мире потеряет красоту, потому что исчезнет познающий человеческий разум, который и наделяет окружающий мир этой самой красотой одной только способностью к восприятию.
Потому-то первичное воображение ставит нас вровень с богами — дает силу творить Вселенную, мир, полный воспоминаний, предвидений и эмоций. «Ты — Бог» — так я озаглавила свой трактат и, по-моему, попала в самое яблочко.
Я — Бог, мы — Боги, каждый из нас — это Бог в своем собственном мире. Ничто сущее не дано; мы сами должны сотворить его.
Радикальность моей работы состояла в применении принципов теории возникновения к самой идее человеческого сознания. Ведь если принять тезис, будто «реальность» — это вроде как фильм на экране, то зрителю, человеку, отводится не пассивная, но активная роль.
Это можно сравнить с попыткой воссоздать человеческую природу в цифровом формате, то есть в виде искусственного интеллекта. Но я-то копнула глубже, охватив в работе первичное воображение с его способностью формировать последовательную Вселенную, где время течет, пространство расширяется, а все события имеют эмоциональный резонанс и сами несут печать памяти и предвидения.
