– Может, Камышовые. – Владко небрежно пожал плечами. – А может, кто из Сов или Лисиц, там дальше их земли. Пепельные – вряд ли, они по этой стороне больше охотятся, табуны ближе к Белым Оврагам гоняют. Да нам-то что, они к тракту держат, далеко разойдемся.

Поев и малость отдохнув, парни поехали рядом, почти стремя в стремя, изредка перебрасываясь короткими, мало что значащими фразами. Ровная, как исполинская скатерть, степь, серебристо-зеленые волны ковыля и овсюжницы, бисерная россыпь птичьих звонов в знойном небе… Все трудней становилось бороться с усыпляющим однообразием, все сильней тянуло отпустить коней пастись, завалиться в траву, раскинув руки…

– Гляди-ко. – Владко прищурился, притенил ладонью глаза. По серебру степи неслась живая темная капля – словно дельфин по искрящемуся полуденным солнцем морю.

– Конь. – Лерка вглядывался до слез в напряженных глазах. – Без всадника.

Через несколько минут уже можно было легко разглядеть гнедого коня-степняка, оседланного, но, как и показалось Лерке, без всадника. Несся бешеным галопом, вскинув пышный хвост, нервно мотая головой.

– Почти рядом пройдет, – пробормотал Владко. – Вот шайтан, на манок не отзывается! Давай догонять.

И пояснил уже на полном скаку:

– Непорядок, глянуть надо. Я как его увидел, манок достал, – пограничник махнул рукой, показывая Лерке зажатый в кулаке шнурок с амулетом, – он подойти должен был. Разве что чарами напугали…

Лерка и не думал спорить. Ясно, что непорядок: оседланные кони без хозяев просто так ни в городе, ни в степи не гуляют. Парни взяли взмыленного степняка в клещи, пограничник, опасно перегнувшись, перехватил узду.

– Тихо, Гнедко, спокойно… Мы тебя не обидим.

Лерка улыбнулся мимоходом: привычка белопольцев звать коней по масти так же неистребима, как протяжное «о» в конце их имен. Между тем Владко перешел с галопа на рысь, не прекращая говорить, успокаивая коня, – но при этом тревожно оглядываясь назад. Валерий на ходу достал лук, перекинул под руку колчан с боевыми стрелами. Из низкого – степняцкого – седла чужого коня косо торчала короткая стрела. Костяная втулка с ушком под тетиву, пестрые утиные перья – тремя лепестками. Стрела под ордынский лук; впрочем, это еще ничего не доказывало, ордынские луки для всадника удобней северных, вся степь ими пользуется, даже пограничники; даже у самого Валерия в этом путешествии с собой был такой же, правда, на стрелах белое перо полярных гусей. Осень, сытное, травное время… время охоты и войны. Лерка пригнулся в седле, вгляделся в обереги на узде чужого коня. Солнечные бляшки, волчьи головы… Волки?

– Владко, чей конь, не разберешь?

– Камышовых!

– А стрела?

– Не знаю! К Волкам надо, пусть они глядят.

Свеженазванный Гнедко стриг ушами, бока ходили тяжело, но уже почуял рядом человека и готов был подчиняться. Владко пустил коней шагом. Сказал:

– Серьезное дело, мой принц. Тут уж не до Пепельных; кого раньше встретим, с теми и говорить. Если стрела ордынская…

Лерка молча кивнул. Ныло сердце: Саглара! Ничего, время есть. Полгода… А они, может, всего-то на день-другой задержатся.

Сам дурак, через силу усмехнулся принц. Раньше надо было. Кто мешал хоть на тот же солнцестой посвататься?

Дуракам везет, вот первое, что пришло Лерке на ум на рассвете четвертого дня пути, когда они вышли к стойбищу. Здесь было еще тихо, лишь сгорбленная старушечья фигурка, похожая на серую ворону, бродила за околицей, клевала траву, выдергивала то один стебель, то другой. Оглянулась, и екнуло сердце: Фаяра, травница Пепельных Волков.

– Эгей! – помахал старухе Владко. – Фаяра, эгей!

– Стрела ордынская, – выплюнул вождь. – Боевая.

Кликнул младшего сына:

– Фарги!

Приказал:

– Собирай всех. Охотников, табуны – сюда. Мы пойдем к Ласточкиным Обрывам.

Мальчишка кивнул; метнулось, на миг прикрыв темные глаза, крыло рыжеватой – редкая, счастливая масть! – челки.

– К Камышовым, по ручью и на тракт – лучших разведчиков. И пошли кого посмышленей к Совам. Нет, лучше сам сбегай.

– Понял, – снова кивнул Фарги.

– С Совами у нас договор, – пояснил гостям вождь. – Их земля сразу за нашей, обороняться – так лучше вместе.

Мальчишка убежал, вождь пристально взглянул на усталых, явно почти не спавших последние ночи гостей. Усмехнулся вдруг:

– А ведь вы не с дурными вестями к нам ехали.

– Верно, – кивнул Валерий. – Уж прости, вождь, коль теперь не ко времени придется. Я ищу себе в жены деву, что затмила для меня свет солнца и блеск луны, а дева та – из твоей семьи. И друг мой, – Лерка покосился на покрасневшего Владко, невольно улыбнулся, – скажет тебе те же слова. Будет ли нам дозволено просить их любви?

– Сдается мне, – усмехнулся вождь, – я знаю ваших дев. И любовь свою они давно уж вам отдали. Что до меня, – вождь помолчал, насмешливо глядя в замершие лица гостей, – я рад буду назвать вас родичами. Удаль свою вы оба давно доказали. Идите к своим девам, храбрецы, и передайте им: не так уж много будет у нас времени на свадебный пир.

Лишний день отдыха в Каменном Роге аукнулся неприятно: край неба затянуло черным, и в дорогу выехали при сильном, уже по-осеннему холодном ветре. Злые тучи наползали все ближе, норовили прижать путников к земле, раздавить холодным брюхом: как посмели не переждать непогоду под крышей, что за неуважение! Но вот громады туч разбились о горы и рухнули на землю дождем.

Впрочем, назвать гремящую стену ливня дождем было бы так же глупо, как перепутать шторм с зыбью. Тропа превратилась в кипящую бурунами реку; в неистовом потоке вертелись и прыгали сбитые ливнем ветки, вывороченные из земли камни, песок и перегной. Возвращаться в оставленный позади город было так же немыслимо, как двигаться вперед.

Путники завели коней в лес, под ненадежное укрытие ветвей. Мокрые насквозь плащи отяжелели, давили на плечи холодным неподъемным гнетом. Широкие кроны хоть и сдерживали мощь ливня, но полностью защитить от него не могли. Мариана ежилась и шипела сквозь зубы, когда на нос ей стекала с капюшона очередная струйка холодной воды. Скоро девушка застучала зубами; Барти снял с пояса флягу:

– Хлебни.

Мариана, глотнув, подняла брови:

– Гляжу, ты пополнил запасы?

– Глупо было бы отказываться, – усмехнулся рыцарь. Он тоже сделал несколько глотков и снова передал фляжку спутнице.

Мариана тоскливо вздохнула:

– Хорошее у них вино, а только лучше бы сейчас горячего супа. И сухую одежду. И переждать непогоду под крышей. Только не вздумай говорить, что раз так, нечего было соваться в мужские дела!

Барти дернул уголком губ, словно улыбнуться хотел, да не вышло:

– Думаешь, если я мужчина, то не хочу сухую одежду и под крышу? Ничего, Мариана. Такие ливни долгими не бывают. До Южной Миссии полдня по хорошей погоде, так что к вечеру всяко доберемся.

– Вот и видно себастийца, – буркнула Мариана. – Это у вас там шквалы налетают и уходят, а между Внутренним морем и горами лить может неделями.

Над головой громыхнуло. Пенка тревожно дернула ушами, гнедой присел и коротко всхрапнул.

– Как пройдет гроза, надо ехать, – продолжила Мариана. – Иначе рискуем так и торчать здесь, пока дождем не захлебнемся.

– Значит, поедем, – согласился Барти. – Верней, пойдем. Верхом я сесть не рискну.

Ответные слова Марианы заглушил совсем близкий раскат грома. Грохотало, эхом отражаясь от гор, так долго, что Мариана успела испугаться за коней, выругаться, устыдиться, обрадоваться, что Барти не услышал неподобающих благородной девице выражений, и сообразить, что он, скорей всего, с оными выражениями всецело бы согласился.

– Что ты говорила? – переспросил Барти, когда стихли последние раскаты.

– Что не хочу промочить ноги, – фыркнула девушка. – Моя Пенка не подведет, нам с ней здешние дороги не впервой. Лишь бы дождь хоть малость подутих.