Ответил мастер Окассен:

– Не извольте волноваться, благородная госпожа! Я сейчас же распоряжусь! Что бы вы хотели? Суп, жаркое? Есть великолепный гусиный паштет… сыр, вино…

Мариана рухнула на кровать и перевела дух:

– На усмотрение сэра Бартоломью.

Барти хмыкнул: похоже, девица просто выставляет их вон. Ну что ж, если ей удобней говорить с лекарем наедине, это ее право.

– Пойдемте, уважаемый, не будем мешать лечению. Вы говорили о вине?

– Да-да, – закивал трактирщик. – Лучшее, добрый сэр… лучшее вино, что только есть в нашем городе! Не считая, конечно, подвалов ратуши, но то – ради праздников, только ради праздников. Уверен, благородный сэр, нынче вечером вы отведаете и его. Господину бургомистру наверняка уже доложили… да-да… Эй, Магда! – внезапный рев вместо привычного уже лебезящего голосочка заставил Барти вздрогнуть. – Живо тащи вина, лучшего! Скажи на кухне, чтоб ставили жаркое! И пусть Стефка запечет цыпленка, так, как она делает для отца Герберта. – Мастер Окассен повернулся к рыцарю. – Вашей спутнице должно понравиться, благородный господин. Знаете ли, добрый сэр, наш отец Герберт не очень крепкого здоровья… возраст, что поделаешь, годы, значит, берут свое. Но он знает толк в хорошей кухне, да-да, и про каждый трактир в городе может сказать, какое из блюд в нем достойно внимания.

Подскочила молодуха, пышная, румяная, с ямочками на щеках, расставила на столе кувшин, кубок, тарелку с паштетом, блюдо с сыром, хлебом и холодным мясом. Стрельнула глазами в заезжего рыцаря, колыхнула тяжелой грудью у самой его щеки, зовуще улыбнулась:

– Прошу отведать, добрый господин.

– Я подожду здесь, пока выйдет лекарь, – сказал трактирщику Барти. – А после прошу вас подать обед в комнату госпожи. Думаю, так будет лучше.

– Да, конечно… да-да… всенепременно, добрый сэр. Магда, бесстыдница, кыш на кухню! Да поторопи Стефку!

В трактир потихоньку стягивались люди, и ясно было, что вежливая тишина продлится недолго. Известное дело, город маленький, весть о снятом с моста проклятии должна разлететься здесь быстрее голодных ворон. Барти понимал, что вот-вот его придут звать к бургомистру, и хоть желания праздновать у него нет, отказываться будет не только невежливо, но и неумно. Однако время до неизбежного приглашения он предпочитал провести в тишине – и, как только спустившийся в общую залу лекарь заверил рыцаря, что уже завтра его благородная спутница будет в добром здравии, поспешил к ней.

– Так выпьем же за благородного сэра Бартоломью и его благородную спутницу, и за ту дорогу, что привела их к нашему городу! Слава!

– Слава! – подхватили вслед за бургомистром городские советники, старшины гильдий, случившиеся проездом в Каменном Роге ремонтёры королевской гвардии и еще какие-то люди, имена и должности которых уже вылетели у сэра Барти из головы. Дамы кокетливо прикрывались кружевными веерами: глядите, мол, и до нашей глухой провинции доходят свежие столичные моды. Звенели серебряные кубки, впивался в уши назойливый гул возбужденных голосов. Свет Господень, а ведь ему теперь ответный тост возглашать! Хорошо Мариане, отлеживается себе в тишине и покое.

Проворные виночерпии наполнили кубки, слуги торжественно водрузили на середину длинного стола жареного кабанчика – золотистого, истекающего жирным соком, с яблоком в пасти и обложенного яблоками. По бокам выстроились тесным строем блюда с дичью, паштетами, сырами. Незаметно вздохнув, сэр Барти встал и поднял кубок.

– Благодарю, господа. Я рад, что вы почтили своим присутствием этот праздник. Благодарю и вас, господин Орви, за теплый прием. – Рыцарь коротко поклонился бургомистру. – Ваше здоровье, господа!

Снова раздался звон кубков; Барти с облегчением опустился на табурет и выпил залпом. У бургомистра Каменного Рога было на редкость хорошее вино: не такое приторно-сладкое, как имперские сорта, и не кислое, как островные вина, а в меру терпкое, легкое, душистое и жаркое, как летний полдень.

Тосты шли по кругу: за короля и его рыцарей, за прекрасных дам – а как же! – и за процветание избавленного от проклятия Каменного Рога, и снова за героев дня… Разговоры между тостами становились все более непринужденными и имели все меньшее касательство к причине праздника. И вот наступил ужасный, но, увы, неизбежный миг: раскрасневшийся от выпитого бургомистр объявил танцы.

Добрых три десятка пылающих страстью женских взоров скрестились на заезжем рыцаре. Барти показалось, что на нем сейчас задымится и вспыхнет камзол; меньше всего ему хотелось танцевать!

Первые пары, едва касаясь друг друга кончиками пальцев, чинно выплыли на середину залы. Сошлись, разошлись, сначала медленно и словно бы лениво; но музыканты взвинтили темп, движения дам становились все более дразнящими, взлетали юбки, приоткрывая уже не краешек башмачка, а даже щиколотку; и кавалеры все громче колотили каблуками, все азартнее влекли к себе дам; и все новые пары включались в танец. Барти отвел глаза от жадных ищущих взглядов, допил последний глоток вина. Неслышной тенью рядом возник виночерпий. Рыцарь кивнул; кровавая струя ударила в серебряное дно кубка. Пить не хотелось, но выпивка в какой-то мере защищала от танцев. Благо, это всего лишь на скорую руку сляпанный праздник в провинциальном городишке! На званом балу в столице или даже Себасте первый тур танцуют все, отказаться – значит, обидеть хозяйку бала. Да там и начинают с чинного королеза, танца венценосных особ, это тут грянули сходу романтически-удалую «паненку-горянку». Глядишь, еще и до деревенской «пульки-бабочки» с ее вольностями дело дойдет, вот уж когда точно придется от страстных дам спасения искать!

– А почему, добрый сэр, здесь нет прекрасной Марианы? – поинтересовался уже изрядно пьяный ремонтёр. Его форменный камзол, отделанный бело-фиолетовым шнуром, был мят и не вполне свеж, и рыцарю вдруг пришла мысль, что гвардеец явился на торжество прямиком из трактира. – Не в обиду, сэр Бартоломью, но все-таки она не меньше вашего заслужила почести.

Барти постарался не выдать внезапной неприязни, и оттого его ответ прозвучал лживо, излишне вежливо:

– Благородная Мариана не вполне здорова.

Гвардеец пьяно захохотал, и Барти с трудом подавил острое желание засветить ему в морду.

– Я не вижу в этом ничего смешного.

– Я тоже, – согласился вдруг ремонтёр. – Так говорят, сэр, имея в виду, что собравшееся общество недостаточно хорошо для… ик… для Марианы, да.

– Сударь, – Барти поставил кубок на стол и обернулся к наглецу, – вы немедленно возьмете обратно эти слова. Или, прах меня побери, я вобью их в вашу жадную до вина глотку!

Гвардеец вскочил; с грохотом отлетел опрокинутый табурет. В зале повисла тишина.

– Г-господа! – Бургомистр нервно сглотнул. – Господа…

Бургомистр отнюдь не был похож на излишне суетливого мастера Окассена, но дуэль королевского рыцаря с королевским же гвардейцем могла повлечь за собой не слишком приятные для него последствия. Кому захочется лишний раз объясняться с коронными дознавателями?

– Мы выйдем, господин Орви, – коротко усмехнулся рыцарь. По чести говоря, он обрадовался возможности излить накопившееся раздражение, но все же затевать дуэль из-за дамы, когда едешь с важным поручением, было не слишком-то умно. Впрочем, хамье надо учить, особенно если оно носит на мундире королевские цвета. – Вы согласны, сударь, что парадная зала ратуши – не лучшее место для выяснения отношений?

– Выйдем, – кивнул гвардеец. К нему присоединились оба товарища; впрочем, на Барти они глядели без враждебности.

– Наш Анри, как выпьет лишку, так и норовит затеять свару, – вполголоса объяснил рыцарю гвардеец постарше и, как видно, потрезвее. – Вы вправе его проучить, сэр, но, прошу, не будьте слишком уж суровы.

– Убивать не стану, – мрачно пообещал Барти. – Но уложить уложу. Вашему другу не помешает проспаться.

Конечно, гости повалили следом: мужчины оживленно, дамы словно нехотя, но с не меньшим любопытством. Барти поморщился: кой пёс тянул гвардейца за язык? Теперь к снятому проклятию добавился еще и поединок. Слишком много событий для захолустного городишки!