Дверь вздрогнула от трех тяжелых, кулаком, ударов.

– Я сам открою, – подхватился Луи. – Нянька твоя так колотить не станет.

Но это оказалась именно нянюшка. Просто руки бабы Милы были заняты ворохом вещей, и за нее стучал гвардеец.

– Охтишеньки, – причитала баба Мила, – что успела, сгребла, а король-батюшка велел не возвращаться, пока сам не прикажет. Тарарам на весь дворец…

– Иди в спальню, нянюшка, – перебила Радислава. – Устрой там все, а потом сменишь меня.

Баба Мила управилась быстро, и Луи в который раз подивился, насколько жизнь в Славышти проще жизни в Корварене. Вздумай король Таргалы сменить спальню, переполоха во дворце хватило бы дней на пять.

– Иди, девонька, отдохни. – Баба Мила пощупала Леркин лоб, ловко перехватила стаканчик с лекарством. – Иди-иди, успеешь еще насидеться, в первую же ночь силы не трать.

– Пойдем, Лу. – Радислава чмокнула нянюшку в морщинистую щеку. – Расскажешь, что хотел.

В спальне горела единственная свеча: тонкая, из тех, что сгорают напрочь за полчаса. Плыл по комнате сладкий запах воска и трав. Баба Мила успела разобрать Леркину кровать, разложить на краю девичью ночную сорочку: белую, тонкую, с алой вышивкой по вороту и подолу. Рада слегка покраснела – или это отблеск огня пал на лицо? – забралась с ногами в кресло. Подперла подбородок маленькой ладошкой. Подождала, пока усядется гость.

– Ну что ж, рассказывай свою политику.

– Ко мне едет посольство империи, – уже почти равнодушно сказал Луи. Покушение на Лерку было куда острее и – на сегодня – серьезней, чем какой-то там родич императора, которому до Таргалы еще плыть да плыть. – Они хотят, чтобы я женился на императорской дочке. – Луи помолчал и добавил: – Старшей, от любимой жены.

– И ты предпочел меня? – Рада сморщила носик. – Почему бы тебе просто не отказать им?

– Последний год, – мрачно объяснил Луи, – император ведет себя так нагло, словно нарочно нарывается на войну. Я не думаю, что они сейчас намного сильнее нас, но проверять не хочу.

– Так женись.

– Ну да, – хмыкнул король Таргалы, – сейчас, разбежался. Чтобы меня после рождения наследника тихо отравили, а Таргалу превратили в провинцию империи? К тому же зять императора – это его вассал. От меня тут же потребуют войско: или на острова, или на границу с Ордой. Или, – Луи снова хмыкнул, – против Подземелья. Нет, Рада, я должен от них отвязаться, да так, чтобы это выглядело не слишком оскорбительно.

– Жениться на другой – это, по-твоему, «не слишком»?

Луи пожал плечами.

– Все знают, что королева Таргалы мечтала женить сына на землячке. Все знают, что маму я любил. Никто не удивится, что я выполнил ее желание.

– Понятно, – протянула Радислава. – С отцом говорил?

– Конечно.

– И что?

– Решать тебе.

Рада молчала. Опустив глаза, накручивала на палец золотистую прядь. Луи ждал. Оплывала, потрескивая, свечка, из соседней комнаты слышалось тихое бормотание бабы Милы, за окном лениво перебрехивались сторожевые псы.

– Скажи, Лу, ты кого-нибудь любишь? Только честно.

– Если бы любил, – серьезно ответил король Таргалы, – плевал бы на всех и женился бы, будь она хоть кто. Знаешь, Рада, хорошеньких женщин на свете много, но…

– Ни одна не заменит верного коня, – фыркнула Рада. – Вы с Леркой два сапога пара!

Луи невольно улыбнулся.

– И знаешь что? – продолжала Рада. – Я за тебя пойду. Потому что вы с Леркой самые замечательные парни из всех, кого я знаю. Лерка, правда, лучше, – поддразнила нареченного жениха девчонка, – но не могу же я выйти за родного брата!

– Спасибо. – Луи вполне явственно ощутил, какой камень свалился с его души. – Ты, Рада, тоже самая замечательная из всех знакомых мне девушек.

– Только вот что, – уже серьезно добавила Рада, – муж так муж, жена так жена. Если будешь бегать к другим, я обижусь.

– Не буду, – вздохнул король Таргалы. – Обещаю. Рада, я к Лерке пойду, а ты поспи. Утро скоро…

– Надеюсь, до свадьбы мне хватит времени отоспаться, – с комичной серьезностью заявила маленькая невеста. Почти оплывшая свеча затрещала, огонек вспыхнул, взвился – и угас. Комнату окутала тьма, и в этой тьме на плечи Луи легли горячие ладошки. Губы Рады неумело нашли его губы – и исчезли. Ошарашенный такой прытью Луи лишь растерянно моргнул. – Вот так, – сказала Рада, – а теперь иди.

В высокие окна тронной залы бил полуденный свет. Рассыпался искрами на стали и позолоте, вспыхивал радугой на драгоценных камнях, отражался мягким сиянием от белоснежного мрамора. Окутанный светом, Егорий выглядел куда более величественным, чем ночью, и слишком ясно видимые морщины совсем не делали его стариком.

Валерий должен был стоять рядом с отцом. Но принц уселся на ступеньку трона, и, надо признать, смотрелся там вполне уместно. «Это даже хорошо, что сегодня, – вспомнил Луи слова Егория. – Мы покажем: ничего не произошло такого, что может помешать жить. А то уж слух пошел, что принц умирает!»

Лерка тогда скрипнул зубами: «Не дождутся!» – и сейчас на его слишком бледном лице легко читались те же слова. А собравшиеся в зале князья, придворные, городские старшины и даже часовые у дверей только на принца и смотрели. Что сказать, обручение королевской дочери – отличный повод без лишнего шума предъявить народу вполне живого и даже почти что бодрого наследника.

И плевать, что все они понимали: бодрость далась Валерию нелегко. Вахрамей возился с раненым все утро. Очнувшись от ночного забытья, Лерка первым делом потребовал от магознатца прекратить пичкать его всякой дрянью, держать в постели и вообще делать из здорового парня кисейную барышню. Не маленький, дескать, и не увечный, и вообще, воину не подобает глотать лекарства с ложечки. Назревающий скандал остановила Рада простыми, но вполне убойными по силе воздействия словами: «Лер, а я замуж выхожу!»

И вот Луи, король Таргалы, стоял, преклонив колено, перед троном соседа, а к нему шла осиянная полуденным светом девочка-невеста. Шуршало пышное платье из белоснежного халифатского шелка, чуть слышно постукивали по мрамору каблучки расшитых серебром туфелек, а золотистые волосы были покрыты лишь жемчужной сеткой. Традиция прятать невесте лицо здесь так и не прижилась, и все видели ее яркий румянец, смущенно-озорную улыбку и сияющие глаза. «Подумаешь, политика! – сказала она утром отцу и брату, – я ведь знаю, что Лу меня не обманет и не обидит!»

Она и правда так думала, и если ее обмануть, не то что Лерке и Егорию, самому себе будет стыдно в глаза смотреть. Прощай, прекрасная баронесса Стефания, пусть твой смех радует других смельчаков, они найдутся, несмотря на грозную славу твоего Ленни. Прощайте, продажные женушки моих придворных, самое верное и приятное средство для запуска и сбора сплетен. Ваш король теперь, страшно сказать, солидный женатый мужчина. И если вы скажете хоть словечко в адрес своей королевы… а вы скажете, оно понятно… что ж, только словами вам и останется утешаться. Рада, Радислава, я никогда не знал, что ты умеешь так смотреть… неужели этот взгляд – для меня?!

Да для кого ж еще, смеялись ее глаза. Ведь мы друг дружку с детства знаем, и ты никогда не требовал от Лерки, чтобы тот не пускал в игру «эту малявку», и всегда готов был пустить в ход кулаки или хитрость, вступаясь за сестру друга. И ты нравишься принцессе Двенадцати Земель совсем не так, как должен нравиться жених, достойный ее высокого происхождения, а просто как красивый, сильный и добрый парень. С тобой всегда было интересно, у тебя широкие плечи, открытая улыбка и непослушные волосы, и только подумать, что теперь все это богатство будет мое по праву… по праву жены, вот это да! Скажите, люди добрые, это не сон?

Он встал с колен и взял ее ладонь в свою. Ободряюще пожал, чудной, разве ее надо ободрять! Бас отца Евлампия разносился по зале, отражаясь эхом от высокого потолка:

– Ныне обручаю девицу Радиславу, дочь Егория, с Луи, сыном Луи, да принадлежат друг другу отныне и вовеки.