Об этом известно давным-давно. В Изборнике 1076 года сказано: «И никако же послушать клеветания, но все с испытанием (проверкой, дознанием, – Авт.), никому же скоро яти веры». О том же и в Ветхом завете: «Не приноси свидетельства ложна».

Но правдивость – это ещё полдела. Вторая половина – полезность информации. Сторонники свободы слова, как правило, забывают об этом, напирая на свободу, и умалчивая об ограничениях.

Между тем, энциклопедическое определение свободы таково:[9]

«СВОБОДА,способность человека действовать в соответствии со своими интересами и целями, осуществлять выбор. Люди не вольны в выборе объективных условий своей деятельности, однако они обладают конкретной и относительной свободой, когда сохраняют возможность в выборе санкционируемых нормами и ценностями данного общества (выделено нами – Авт.) целей или средств их достижения. Историческое развитие общества в целом сопровождается расширением рамок свободы личности».

Мы здесь выделили слова «санкционируемых нормами и ценностями данного общества». Кто санкционирует нормы, кто – на страже ценностей общества? Государство. Оно, как общественная структура, стоит выше любой партии и отдельного средства массовой информации, а тем более – выше любого гражданина. Отсюда, кстати, совершенно верное утверждение, что «закон превыше всего».

Сколько копий было сломано, когда в Госдуме РФ обсуждался проект закона о защите нравственности, подрываемой практикой телепоказов! А ведь нравственность заведомо относится к «ценностями данного общества». Вот, появились уже семи– и девятилетние убийцы. В чём причина? Только в том, что «технология» убийств подробно показывается по телевидению. ДРУГИХ ПРИЧИН НЕТ. Очевидно, что права телевидения должны быть ограничены. Но, говорят демократы, нельзя ограничивать свободу слова! Оказывается, нравственность и общественный интерес – это чепуха, всего важнее свободы частного лица. Коли так, дайте каждому частному лицу реальную возможность издавать его газету. И вся система превратится в хаос.

Если же всерьёз проанализировать историю печатного дела, обнаружим, что свобода слова всегда была (и всегда будет). А неограниченной свободы слова никогда не было (и никогда не будет). Что интересно, все поборники свободы слова согласны с бытованием понятий «коммерческая тайна», «промышленный шпионаж», «власть закона» и прочих подобных; не вызывает возражений, что редактор со словами «газета не резиновая» одни статьи берёт, а другие нет. Однако продолжаются упования на свободу слова, как главный фактор любого общественного успеха. Так, во вступлении к сборнику «Власть и пресса» Татьяна Иларионова пишет:

«Реформы конца XX в. не принесли России быстрого экономического роста, полного социального благополучия. Однако главная их цель была тем не менее достигнута: в стране началось утверждение демократических ценностей – тех ценностей, которые позволили западноевропейским и североамериканским государствам достичь современного процветания. Среди этих фундаментальных цивилизационньк благ – свобода печати. Никогда раньше в России эта конституционная норма не была поставлена на реальную почву общественной практики. Только в конце XX столетия благодаря действию Закона «О средствах массовой информации» страна стала жить в условиях вольного печатного слова, а власть, отказавшись от монополизма и диктата в сфере производства и распространения новостей, начинает выступать правовым регулятором отношений между обществом и прессой».

На наш вкус, некоторые слова надо бы переставить. Например, так: «В конце ХХ столетия страна стала жить в условиях вольного печатного слова, а потому реформы не только не дали экономического роста, но привели к окончательному социальному неблагополучию». Мы говорили уже не раз: излишнее укрепление одной общественной структуры (свободной прессы) неминуемо ведёт к разрушению других структур (нравственности, психологической стабильности). Как только учёные перестают видеть мир целостным (Т.С. Иларионова – доктор философских наук), и превращают частности в фетиш, сразу начинаются надуманные, оторванные от жизни фантазии.

Читаем вступление к сборнику «Власть и пресса» дальше:

«Приступая к подготовке этой книги, её составители исходили из того, что указы, уставы, положения в отношении прессы и цензуры, принятые от имени государства, объяснят основные причины, по которым российское общество так долго и мучительно шло к осознанию ценностей гражданских свобод».

Но российское общество вовсе не ставило перед собою цели идти к какому-то там «осознанию». Оно развивалось в рамках своих конкретных исторических условий. Автор этой трескучей фразы похожа на плохого ученика, который подглядел в задачнике «правильный ответ», а потом выдумывает, сколь мучителен был путь к этому ответу. Самое смешное, что приведённые в её же сборнике документы не показывают запрета свободы слова, а только те граничные рамки, которые и должно устанавливать любое разумное государство. Например, Татьяна Иларионова пишет:

«Важно подчеркнуть тот факт, что печать явилась для России «продуктом импорта из Европы», цензура же стала отечественным «изобретением», призванным защитить власть в империи от проникновения крамольных, возбуждающих общество идей из той же Европы. Укрепившись в духовной сфере, цензура начинает наступление на светскую печать».

Во-первых, цензуру изобрели совсем не в России. Иначе, за что же гоняли по всей Европе Джордано Бруно прежде, чем его сжечь? За то, что распространял «негодную» информацию. Во-вторых, в самом сборнике, составленном Иларионовой, читаем в Высочайше утвержденных временных правилах по цензуре от 12 мая 1862 года:

«При рассмотрении сочинений и статей о несовершенстве существующих у нас постановлений доставлять к печати только специальные учёные рассуждения, написанные тоном, приличным предмету, и притом касающиеся таких постановлений, недостатки которых обнаружились уже на опыте.

В рассуждениях о недостатках и злоупотреблениях администрации не допускать печатания имен лиц и собственного названия мест и учреждений.

Рассуждения, указанные в предыдущих двух пунктах, дозволять только в книгах, заключающих не менее десяти печатных листов, и в тех периодических изданиях, на которые подписная цена с пересылкою не менее семи рублей в год».

По-русски это называется «защита от дурака». Спокойствие надо сохранять в обществе. «Без паники, граждане». Обнаружил в каком-то департаменте безобразия – сообщи по инстанциям, а народ тревожить не смей. А в дорогих подписных изданиях и в книгах пиши вообще что хочешь, лишь бы приличным языком. Ведь дорогие издания читают приличные люди, а не оборванцы с улицы. Кроме того, запрет касался публикаций, могущих вызвать анархию и беспорядки. А чего же иного следовало ждать от правительства? Чтобы оно разрешило анархию и беспорядок?.. Далее:

«Не допускать к печати статьи: а) в которых возбуждается неприязнь и ненависть одного сословия к другому и б) в которых заключаются оскорбительные насмешки над целыми сословиями или должностями государственной и общественной службы.

Не дозволять распубликования по одним слухам предполагаемых будто бы правительством мер, пока они не объявлены законным образом.

Статьи за подписью правительственных лиц дозволять к печатанию не иначе как по положительном удостоверении в действительной присылке их от этих лиц.

Редакция каждого периодического издания, представляя в цензуру какую-либо статью, обязана знать, кто именно автор оной, для сообщения по востребованию судебных мест и Министерств внутренних дел и народного просвещения».

Опять же: где запрет на свободу слова? И если сравнить, то в чём она, свобода, сегодня? Не в том ли, что все телеканалы, будто соревнуясь, по сто раз на дню сообщают об ожидающемся правительственном решении, а потом оказывается, что такого решения нет, – а со всех журналистов, как с гуся вода? Но ведь это же ложь и провокация! Опять же, нет, – поправляют нас, – это свобода слова.