По крестьянской этике, уважения были достойны не только родители, но и старшие вообще. В семейном застолье лицам пожилым, а тем более престарелым, предоставлялось почётное место. Их с почтением приветствовали при встречах на улице. Детям прививалось понятие об уважении к старшим с ранних лет.
Невозможно даже бегло перечислить все те случаи, в которых обращались к мнению и совету стариков в общине. Сходки общины проводились при выборах на разные мирские должности, при рекрутском наборе и прочем; община вершила и суд в сравнительно мелких делах. На сходку шёл старший член каждого семейства. В тех случаях, когда не считали необходимым созывать сходку «общества», дела решались несколькими стариками – «больше уважаемыми за беспристрастие людьми». Они обстоятельно обсуждали каждый вопрос; если расходились во мнениях – решали большинством. В частности, при семейных разделах, если кто-то обращался к миру, староста созывал «несколько стариков, отличающихся от других беспристрастием». Суд стариков рассматривал спорные также случаи драки, потравы, оскорбления, нарушения запретов работать в праздничные дни.
Срок начала жатвы устанавливался стариками; они же были советчиками и по другим хозяйственным вопросам. Но если внешние проявления уважения – приветствие, уступка места, усаживание в застолье, внимательное выслушивание – относились обычно ко всем пожилым людям без исключения, то обращение за советом или третейским решением спора чётко связывалось с индивидуальными качествами старика: добросовестностью, беспристрастием, талантом в конкретном деле, особенным знанием и чутьем в отношении природы.
Даже беглое соприкосновение с разными сторонами нравственности крестьян открывает сложнейший мир представлений, обычаев, отношений. К сожалению, ныне он совсем забыт. Точно также забыто, что крестьяне были людьми культурными, многие – грамотными. Свет истины застят высокомерные насмешки над «лубочным искусством» и литературой. По этому поводу Иван Ивин утверждал, что критики лубочных изданий не знают духовных потребностей и нравственных идеалов народа. Они не понимают, что у народа – серьёзный взгляд на книгу: он хочет учиться в ней мудрости.
Ивин полагал, что лубочные издания в значительной своей части отвечали этой потребности, так как авторы сумели постигнуть дух и вкусы народа, потому что сами вышли из него. Он указывал на широкое хождение духовной литературы в рукописях в прежнее время:
«И все эти повести и сказания были распространены в народе в таком громадном количестве, что даже трудно себе представить. Это подтверждается тем, что они в таких многочисленных списках дошли до нас, несмотря на все бедствия и события. Чтение этой литературы до XVIII века было единым для всего русского общества. При Петре I произошёл разрыв между «интеллигентным» и «народным» чтением. В XVIII веке началось «глумление над народным творчеством и народными картинками».
Иван Ивин противопоставлял духовно-нравственную литературу, которую, по его мнению, предпочитал народ, художественной. «Наши изящные авторы, – писал он, – творили под влиянием болезненных общественных явлений, непонятных народу». Народу же близки вечные идеалы, правда:
«И весь этот многомиллионный, верующий народ во все времена своей исторической жизни заботился о религии, о жизни «по-Божьи», об устроении церквей и о спасении души гораздо больше, чем о политико-экономическом или общинном благоустройстве. Дух этого православного народа – христианско-человеческий; вечный идеал его – полная святость: в нём заключается источник света, правды и общественной нравственности для всех других народов. Любить ближнего и делать для него добро, по убеждению народа, можно только для Бога, для спасения души. Поэтому для народа прежде всего нужныдуховные книги, без коих он никогда не обходился и не обходится, а затем такие, которые вызываются потребностью самой жизни».
На первое место среди крестьянского чтения Ивин поставил следующие: Священное Писание, поминанья заздравные и заупокойные, молитвенники и святцы (простые и с тропарями и кондаками), творения святых Отцов – Ефрема Сирина, Василия Великого, Григория Богослова, Иоанна Златоуста, Тихона Задонского; жития святых (более ста наименований): сочинения и наставления на религиозно-нравственные темы – «Жизнь Иисуса Христа», «Жизнь Божией Матери», «Понятие о Церкви Христовой и объяснения семи церковных таинств», «Поучение как стоять в церкви», «О грехе и вреде пьянства», «Благочестивые размышления» и т. д.
На втором месте по уровню спроса – азбуки, буквари, самоучители, прописи. Далее – басни, разные виды художественной литературы на исторические темы и сказки. Ивин обращал внимание на преобладание в лубочных изданиях русских исторических романов и очерков. В них – вся русская история, утверждал он, от первых князей до Александра II, и все эти сочинения имеют нравственную тенденцию. Конечно, уровень исторических сочинений в исполнении «лубочников» оставлял желать лучшего, но рассказанные занимательно и снабжённые яркими картинами события запоминались, и книжки несли, таким образом, не только развлекательную, но и просветительную нагрузку. Полученные из них сведения накладывались на устную традицию исторических песен и сказаний, обогащали и укрепляли историческое сознание народа.
Вот названия книжечек, пользовавшихся особой популярностью у крестьян: «Как жили-были наши предки славяне», «Дмитрии Иванович Донской», «Иоанн Калита», «Гибель Кучума, последнего сибирского царя», «Ермак Тимофеевич, покоритель Сибири», «Великий князь Василий Тёмный и Шемякин суд», «Пан Сапега, или 16-месячная осада Троицкой лавры», «Избрание на царство Михаила Фёдоровича Романова и подвиг крестьянина Ивана Сусанина», «Иван Мазепа – гетман малороссийский», «Москва – сердце России», «Каре-турецкая крепость и взятие её штурмом русскими войсками», «Михаил Дмитриевич Скобелев 2-й», «Очерки 1812 года» и многие другие.
Следует иметь в виду, что Ивин сам писал для лубочных изданий, преимущественно свои переложения известных сказок, имевших уже до него немало редакций: «Бова Королевич», «Еруслан Лазаревич», «Иван Богатырь» и другие. Его «Сказка о храбром воине прапорщике Портупее» выдержала более 40 изданий! Его перу принадлежали также переложения романов и повестей на исторические темы, с увлекательными сюжетами и воспеванием верности, честности, трудолюбия и справедливости.
В конце XIX века уже издавалось много хороших и дешёвых не лубочных книжек для народа: произведения Пушкина и Гоголя, Лермонтова и Тургенева, Достоевского, Григоровича, Лескова, Немировича-Данченко и Гаршина, Островского, А. Толстого, Кольцова, Шевченко и Никитина, Некрасова и Салтыкова-Щедрина. В то время Н.А. Рубакин утверждал: «произведения лучших наших авторов понимаются и находят прекрасный приём в деревне». Его возмущал упрощённый разговор с крестьянином в печати, низводивший иной раз народную литературу до детской, если он вёлся с позиций ощущения собственного превосходства, без знания своих читателей. Автор с Никольского рынка (то есть «лубочник» типа Ивана Ивина) разговаривает с равными, у него нет третирования свысока. А издания «Общества распространения полезных книг» лишь поучают крестьян.
Одним из показателей незнания авторами крестьянина-читателя Рубакин считал обилие чертей и упоминаний о них в изданиях для деревни. Даже Л.Н. Толстой сделал ошибку, вводя в свои рассказы чертей. В 127 крестьянских ответах, полученных Рубакиным, осуждались «книжки с чертями», и только в 37 отношение было положительное либо ничего не говорилось об этом. В письмах крестьян осуждалось употребление в книгах «чёрных слов», «частое призывание антихриста». Крестьянин С.Т. Семенов из Московской губернии, сам – сочинитель, сообщал, что хотя ему очень понравилась сказка Л.Н. Толстого «Иван Дурак», но она «многими обегается, потому что в ней – черти». Из Воронежской губернии писали, что многие отцы запрещают детям читать на этом основании некоторые новые издания. Вывод Рубакина: «Масса деревенских читателей относится к сказкам с чертями враждебно».
