‹1850› "Кончен пир, умолкли хоры…"* Кончен пир, умолкли хоры, Опорожнены амфоры, Опрокинуты корзины, Не допиты в кубках вины, На главах венки измяты, — Лишь курятся ароматы В опустевшей светлой зале… Кончив пир, мы поздно встали — Звезды на небе сияли, Ночь достигла половины… Как над беспокойным градом, Над дворцами, над домами, Шумным уличным движеньем С тускло-рдяным освещеньем И бессонными толпами, — Как над этим дольным * чадом В горнем *, выспреннем пределе Звезды чистые горели, Отвечая смертным взглядам Непорочными лучами… ‹1850›
Рим, ночью* В ночи лазурной почивает Рим. Взошла луна и — овладела им, И спящий град, безлюдно-величавый, Наполнила своей безмолвной славой… Как сладко дремлет Рим в ее лучах! Как с ней сроднился Рима вечный прах!.. Как будто лунный мир и град почивший — Всё тот же мир, волшебный, но отживший!.. ‹1850› Наполеон* 1 Сын Революции, ты с матерью ужасной Отважно в бой вступил — и изнемог в борьбе… Не одолел ее твой гений самовластный!.. Бой невозможный, труд напрасный!.. Ты всю ее носил в самом себе… 2 Два демона ему служили, Две силы чудно в нем слились: В его главе — орлы парили, В его груди — змии вились… Ширококрылых вдохновений Орлиный, дерзостный полет, И в самом буйстве дерзновений Змииной мудрости расчет. Но освящающая сила, Непостижимая уму, Души его не озарила И не приблизилась к нему… Он был земной, не божий пламень, Он гордо плыл — презритель волн, — Но о подводный веры камень В щепы разбился утлый челн. 3 И ты стоял, — перед тобой Россия! И, вещий волхв, в предчувствии борьбы, Ты сам слова промолвил роковые: «Да сбудутся ее судьбы́!..» *И не напрасно было заклинанье: Судьбы́ откликнулись на голос твой!.. Но новою загадкою в изгнанье *Ты возразил на отзыв роковой… Года прошли — и вот из ссылки тесной На родину вернувшийся мертвец *, На берегах реки, тебе любезной, Тревожный дух, почил ты наконец… Но чуток сон — и по ночам, тоскуя, Порою встав, он смотрит на восток И вдруг, смутясь, бежит, как бы почуя Передрассветный ветерок. ‹1850› Венеция* Дож Венеции свободной Средь лазоревых зыбей, Как жених порфирородный, Достославно, всенародно Обручался ежегодно С Адриатикой своей. И недаром в эти воды Он кольцо свое бросал: Веки целые, не годы (Дивовалися народы) Чудный перстень воеводы Их вязал и чаровал… И чета в любви и мире Много славы нажила — Века три или четыре, Всё могучее и шире, Разрасталась в целом мире А теперь? В волнах забвенья Сколько брошенных колец!.. Миновались поколенья, — Эти кольца обрученья, Эти кольца стали звенья ‹1850› "Святая ночь на небосклон взошла…"* Святая ночь на небосклон взошла, И день отрадный, день любезный, Как золотой покров, она свила, Покров, накинутый над бездной. И, как виденье, внешний мир ушел… И человек, как сирота бездомный, Стоит теперь и немощен и гол, Лицом к лицу пред пропастию темной. На самого себя покинут он — Упра́зднен ум, и мысль осиротела — В душе своей, как в бездне, погружен, И нет извне опоры, ни предела… И чудится давно минувшим сном Ему теперь всё светлое, живое… И в чуждом, неразгаданном ночном Он узнает наследье родовое. Между 1848 и мартом 1850
Пророчество* Не гул молвы прошел в народе, Весть родилась не в нашем роде — То древний глас, то свыше глас: «Четвертый век уж на исходе, — Свершится он — и грянет час! *В возобновленной Византии, Вновь осенят Христов алтарь». Пади пред ним, о царь России, — И встань как всеславянский царь! |
