‹1836› "Люблю глаза твои, мой друг…"* Люблю глаза твои, мой друг, С игрой их пламенно-чудесной, Когда их приподымешь вдруг И, словно молнией небесной, Окинешь бегло целый круг… Но есть сильней очарованья: Глаза, потупленные ниц В минуты страстного лобзанья, И сквозь опущенных ресниц Угрюмый, тусклый огнь желанья. ‹1836›
"И чувства нет в твоих очах…"* И чувства нет в твоих очах, И правды нет в твоих речах, И нет души в тебе. Мужайся, сердце, до конца: И нет в творении творца! И смысла нет в мольбе! ‹1836› "Вчера, в мечтах обвороженных…"* Вчера, в мечтах обвороженных, С последним месяца лучом На веждах темно-озаренных, Ты поздним позабылась сном. Утихло вкруг тебя молчанье И тень нахмурилась темней, И груди ровное дыханье Струилось в воздухе слышней. Но сквозь воздушный завес окон Недолго лился мрак ночной, И твой, взвеваясь, сонный локон Играл с незримою мечтой. Вот тихоструйно, тиховейно, Как ветерком занесено, Дымно-легко, мглисто-лилейно Вдруг что-то по́рхнуло в окно. Вот невидимкой пробежало По темно-брезжущим коврам, Вот, ухватясь за одеяло, Взбираться стало по краям, — Вот, словно змейка, извиваясь, Оно на ложе взобралось, Вот, словно лента, развеваясь, Меж пологами развилось… Вдруг животрепетным сияньем Коснувшись персей молодых, Румяным громким восклицаньем Раскрыло шелк ресниц твоих! 1836 29-е января 1837* Из чьей руки свинец смертельный Поэту сердце растерзал? Кто сей божественный фиал Разрушил, как сосуд скудельный? Будь прав или виновен он Пред нашей правдою земною, Навек он высшею рукою В «цареубийцы» заклеймен. Но ты, в безвременную тьму Вдруг поглощенная со света, Мир, мир тебе, о тень поэта, Мир светлый праху твоему!.. Назло людскому суесловью Велик и свят был жребий твой!.. Ты был богов орган живой, Но с кровью в жилах… знойной кровью. И сею кровью благородной Ты жажду чести утолил — И осененный опочил Хоругвью горести народной. Вражду твою пусть Тот рассудит, Кто слышит пролитую кровь… Тебя ж, как первую любовь, России сердце не забудет!.. Июнь или июль 1837 1-е декабря 1837* Так здесь-то суждено нам было Сказать последнее прости… Прости всему, чем сердце жило, Что, жизнь твою убив, ее истлило В твоей измученной груди!.. Прости… Чрез много, много лет Ты будешь помнить с содроганьем Сей край, сей брег с его полуденным сияньем, Где вечный блеск и долгий цвет, Где поздних, бледных роз дыханьем Декабрьский воздух разогрет. Декабрь 1837 Итальянская villa[21]* И распростясь с тревогою житейской И кипарисной рощей заслонясь — Блаженной тенью, тенью элисейской * Она заснула в добрый час. И вот уж века два тому иль боле, Волшебною мечтой ограждена, В своей цветущей опочив юдоле, На волю неба предалась она. Но небо здесь к земле так благосклонно!.. И много лет и теплых южных зим Провеяло над нею полусонно, Не тронувши ее крылом своим. По-прежнему в углу фонтан лепечет, Под потолком гуляет ветерок, И ласточка влетает и щебечет… И спит она… и сон ее глубок!.. И мы вошли… Всё было так спокойно! Так всё от века мирно и темно!.. Фонтан журчал… Недвижимо и стройно Соседний кипарис глядел в окно. · · · Вдруг всё смутилось: судорожный трепет По ветвям кипарисным пробежал, — Фонтан замолк — и некий чудный лепет, Как бы сквозь сон, невнятно прошептал: «Что это, друг? Иль злая жизнь недаром, Та жизнь, увы! что в нас тогда текла, Та злая жизнь, с ее мятежным жаром, Через порог заветный перешла?» Декабрь 1837
"Давно ль, давно ль, о Юг блаженный…"* Давно ль, давно ль, о Юг блаженный, Я зрел тебя лицом к лицу — И ты, как бог разоблаченный, Доступен был мне, пришлецу?.. Давно ль — хотя без восхищенья, Но новых чувств недаром полн — И я заслушивался пенья Великих Средиземных волн! И песнь их, как во время оно, Полна гармонии была, Когда из их родного лона Киприда светлая всплыла… Они всё те же и поныне — Всё так же блещут и звучат, По их лазоревой равнине Святые призраки скользят. Но я, я с вами распростился — Я вновь на Север увлечен… Вновь надо мною опустился Его свинцовый небосклон… Здесь воздух колет. Снег обильный На высотах и в глубине — |
