И холод, чародей всесильный, Один здесь царствует вполне. Но там, за этим царством вьюги, Там, там, на рубеже земли, На золотом, на светлом Юге Еще я вижу вас вдали: Вы блещете еще прекрасней, Еще лазурней и свежей — И говор ваш еще согласней Доходит до души моей! Декабрь 1837
"Смотри, как запад разгорелся…"* Смотри, как запад разгорелся Вечерним заревом лучей, Восток померкнувший оделся Холодной, сизой чешуей! В вражде ль они между собою? Иль солнце не одно для них И, неподвижною средою Деля, не съединяет их? ‹1838› Весна ("Как ни гнетет рука судьбины…")* Как ни гнетет рука судьбины, Как ни томит людей обман, Как ни браздят чело морщины И сердце как ни полно ран, Каким бы строгим испытаньям Вы ни были подчинены, — Что устоит перед дыханьем И первой встречею весны! Весна… Она о вас не знает, О вас, о горе и о зле; Бессмертьем взор ее сияет, И ни морщины на челе. Своим законам лишь послушна, В условный час слетает к вам, Светла, блаженно-равнодушна, Как подобает божествам. Цветами сыплет над землею, Свежа, как первая весна; Была ль другая перед нею — О том не ведает она; По небу много облак бродит, Но эти облака ея, Она ни следу не находит Отцветших весен бытия. Не о былом вздыхают розы И соловей в ночи поет, Благоухающие слезы Не о былом Аврора льет, — И страх кончины неизбежной Не свеет с древа ни листа: Их жизнь, как океан безбрежный, Вся в настоящем разлита. Игра и жертва жизни частной! Приди ж, отвергни чувств обман И ринься, бодрый, самовластный, В сей животворный океан! Приди, струей его эфирной Омой страдальческую грудь — И жизни божеско-всемирной Хотя на миг причастен будь! ‹1838› Лебедь* Пускай орел за облаками Встречает молнии полет И неподвижными очами В себя впивает солнца свет *. Но нет завиднее удела, О лебедь чистый, твоего — И чистой, как ты сам, одело Тебя стихией божество. Она, между двойною бездной, Лелеет твой всезрящий сон — И полной славой тверди звездной Ты отовсюду окружен. Между 1838 и серединой 1839 "С какою негою, с какой тоской влюбленный…"* С какою негою, с какой тоской влюбленный Твой взор, твой страстный взор изнемогал на нем! Бессмысленно-нема… нема, как опаленный Небесной молнии огнем, — Вдруг от избытка чувств, от полноты сердечной, Вся трепет, вся в слезах, ты повергалась ниц… Но скоро добрый сон, младенческо-беспечный, Сходил на шелк твоих ресниц — И на руки к нему глава твоя склонялась, И, матери нежней, тебя лелеял он… Стон замирал в устах… дыханье уровнялось — И тих и сладок был твой сон. А днесь… О, если бы тогда тебе приснилось, Что́ будущность для нас обоих берегла… Как уязвленная, ты б с воплем пробудилась — Иль в сон иной бы перешла. Между концом 1838 и серединой 1839 День и ночь* На мир таинственный духо́в, Над этой бездной безымянной, Покров наброшен златотканый Высокой волею богов. День — сей блистательный покров День, земнородных оживленье, Души болящей исцеленье, Друг человеков и богов! Но меркнет день — настала ночь; Пришла — и, с мира рокового Ткань благодатную покрова Сорвав, отбрасывает прочь… И бездна нам обнажена С своими страхами и мглами, И нет преград меж ей и нами — Вот отчего нам ночь страшна! ‹1839› "Не верь, не верь поэту, дева…"* Не верь, не верь поэту, дева; Его своим ты не зови — И пуще пламенного гнева Страшись поэтовой любви! Его ты сердца не усвоишь Своей младенческой душой; Огня палящего не скроешь Под легкой девственной фатой. Поэт всесилен, как стихия, Не властен лишь в себе самом; Невольно кудри молодые Он обожжет своим венцом. Вотще поносит или хвалит Его бессмысленный народ *… Он не змиею сердце жалит, Но, как пчела, его сосет. Твоей святыни не нарушит Поэта чистая рука, Но ненароком жизнь задушит Иль унесет за облака. |
