‹1829› Заветный кубок Был царь, как мало их ныне, — По смерть он верен был: От милой, при кончине, Он кубок получил. Ценил его высоко И часто осушал, — В нем сердце сильно билось, Лишь кубок в руки брал. Когда ж сей мир покинуть Пришел его черед, Он делит всё наследство, — Но кубка не дает. И в замок, что над морем, Друзей своих созвал И с ними на прощанье, Там сидя, пировал. В последний раз упился Он влагой огневой, Над бездной наклонился И в море – кубок свой… На дно пал кубок морское, — Он пал, пропал из глаз, Забилось ретивое, Царь пил в последний раз!.. ‹1829›
Из «Вильгельма Мейстера» Гёте «Кто с хлебом слез своих не ел…» Кто с хлебом слез своих не ел, Кто в жизни целыми ночами На ложе, плача, не сидел, Тот незнаком с небесными властями. Они нас в бытие манят — Заводят слабость в преступленья И после муками казнят: Нет на земли проступка без отмщенья! «Кто хочет миру чуждым быть…» Кто хочет миру чуждым быть, Тот скоро будет чужд, — Ах, людям есть кого любить, Что им до наших нужд! Так! что вам до меня? Что вам беда моя? Она лишь про меня, — С ней не расстанусь я! Как крадется к милой любовник тайком: «Откликнись, друг милый, одна ль?» Так бродит ночию и днем Кругом меня тоска, Кругом меня печаль!.. Ах, разве лишь в гробу От них укрыться мне — В гробу, в земле сырой — Там бросят и оне! ‹1829› Из Шекспира «Любовники, безумцы и поэты…»1 Любовники, безумцы и поэты Из одного воображенья слиты!.. Тот зрит бесов, каких и в аде нет (Безумец то есть); сей, равно безумный, Любовник страстный видит, очарован, Елены красоту в цыганке смуглой. Поэта око, в светлом исступленье, Круговращаясь, блещет и скользит На землю с неба, на небо с земли — И, лишь создаст воображенье виды Существ неведомых, поэта жезл Их претворяет в лица и дает Теням воздушным местность и названье! Песня Заревел голодный лев, И на месяц волк завыл; День с трудом преодолев, Бедный пахарь опочил. Угли гаснут на костре, Дико филин прокричал И больному на одре Скорый саван провещал. Все кладбища, сей порой, Из зияющих гробов В сумрак месяца сырой Высылают мертвецов!.. ‹1829› Байрон 1 Войди со мной – пуста сия обитель, Сего жилища одичали боги, Давно остыл алтарь их – и без смены На страже здесь молчанье. На пороге Не встретит нас с приветствием служитель, На голос наш откликнутся лишь стены. Зачем, о сын Камены Любимейший, – ты, наделенный даром Неугасимо-пламенного слова, Зачем бежал ты собственного крова, Зачем ты изменил отцовским ларам? Ах, и куда, безвременно почивший, Умчал тебя сей вихрь, тебя носивший! 2 Так, некогда здесь был жилец могучий, Здесь песнями дышал он – и дыханье Не ветерка в черемухе душистой Казалося игривое журчанье, — Нет, песнь его грозней гремящей тучи, Как божий гнев, то мрачный, то огнистый, Неслась по тверди мглистой, — Вдруг над зеленой нивой или садом Невыцветшим заклепы расторгала И мрак, и лед, и пламень извергала, Огнем палила, бороздила градом, — Местами лишь, где туча разрывалась, Лазурь небес прелестно улыбалась! 3 Духов, гласят, неистовое пенье Внимающих безумьем поражало, — Так и его, как неземная сила, Все пропасти душевные взрывало, На самом дне будило преступленье, Дыханье замирало, сердце ныло, И нечто грудь теснило. Как бы кругом воздушный слой, редея, Земную кровь сосал из нашей жилы, И нам, в борьбе, недоставало силы Стряхнуть с себя господство чародея, Пока он сам, как бы для посмеянья, Своим жезлом не рушил обаянья! 4 И мудрено ль, что память о высоком Невольной грустью душу осенила!.. Не лебедем ты создан был судьбою, Купающим в волне румяной крыла, Когда закат пылает над потоком И он плывет, любуясь сам собою, Между двойной зарею, — Ты был орел – и со скалы родимой, Где свил гнездо – и в нем, как в колыбели, Тебя качали бури и метели, Во глубь небес нырял, неутомимый, Над морем и землей парил высоко, Но трупов лишь твое искало око!.. |
