– Каким ты стал красавцем, – восхищенно заметила она.

– На работу бегу, у меня смена с двух до десяти. – Бу вдруг громко рассмеялся. – Представляешь, что я такое говорю?!

А потом принялся пылко благодарить Эшлин:

– На телестудии так здорово! Они мне часть денег выплатили авансом, чтобы я устроился в общежитие.

– А работа тебе по силам? – поинтересовалась Эшлин. Она искренне тревожилась о том, что после уличной вольницы Бу тяжко будет привыкать к расписанному по часам и минутам рабочему дню, к дисциплине и ответственности.

– Это курьером-то? – фыркнул Бу. – Как нечего делать! Даже в этих ботинках.

– Прикольные шмотки, – похвалила Эшлин, оглядывая безумного покроя куртку, невероятную рубашку и очень оригинальные ботинки – словно из «Звездных войн».

– Выгляжу, как полный шизик, – снова захохотал Бу. – Хуже всего ботинки. Там у вас в редакции Келвин отдал мне скопом все самые чумовые тряпки, но они хотя бы чистые, а нормальную одежду я куплю с получки. Погоди-ка! Сейчас еще раз повторю.

Он причмокнул губами и с наслаждением произнес:

– Куплю с получки.

Его радость оказалась заразительна.

– Хорошо, что все у тебя устраивается, – улыбнулась Эшлин.

– А кого за это благодарить? Только тебя! И Джеку передай спасибо. Он классный! – Бу с горящими глазами ждал, чтобы Эшлин с этим согласилась.

– Да, классный, – смущенно признала она. Когда, интересно, Джек Дивайн успел стать таким хорошим?

– А ты слышала, что я сначала думал, что буду вести в журнале книжное обозрение? – хохотнул Бу. – А вообще-то я хочу быть оператором. Или звукорежиссером. Или диктором!

Вернувшись в редакцию, Эшлин собралась с духом и попросила Лизу по вторникам отпускать ее с работы пораньше.

– Мне не станут выписывать прозак, если я не пройду курс у психотерапевта.

Лиза явно была не в восторге.

– Мне надо согласовать это с Джеком, а ты тогда приходи пораньше, чтобы все успеть, – недовольно буркнула она.

Но потом смягчилась. Да и она могла позволить себе проявить милосердие. «Мне, по крайней мере, психотерапевт не нужен, – самодовольно подумала она. – И прозак я не принимаю».

Как-то вечером в субботу, примерно через месяц после всех потрясающих событий, Тед должен был выступать на вечере юмора. Маркус тоже был в программе.

– Надеюсь, ты не обидишься, – с наигранной легкостью сказала Эшлин, – только я за тебя болеть не пойду.

– Да что ты, Эшлин, я все понимаю!

– Но когда-то тебе придется снова начать выходить на люди, – строго заметила Джой.

– Чужих там не будет, – вкрадчиво подхватил Тед, – только друзья, с которыми ты еще не знакома.

– А точнее, – перебила Джой, – чужих не будет, будут друзья мужского пола, с которыми ты уже была знакома.

– Чужих не будет, – раздраженно отмахнулась Эшлин, – будут только бывшие друзья, с которыми я еще не знакома.

Она пребывала в нервном напряжении до самого воскресенья, когда снова увиделась с Тедом и очень старалась не задавать вопросов, но в конце концов не выдержала.

– Тед, извини, а он там был? Тед кивнул утвердительно.

– Обо мне не спрашивал? – еле слышно выдавила Эшлин.

– Я с ним не общался, – скороговоркой выпалил Тед. Эшлин была разочарована. Тед непременно должен был поговорить с Маркусом, чтобы Маркус мог спросить его о ней! Хотя, если б он действительно поговорил с Маркусом, у нее было бы чувство, будто ее предали.

– А она там была?

Чувствуя себя по уши виноватым, Тед снова кивнул.

Эшлин замолчала. Как бы ни хотелось ей думать иначе, она заранее знала, что Клода будет на вечере, потому что по субботам Дилан навещал детей, заодно исполняя обязанности няньки. Эшлин оставалось лишь проклинать свою память, сохранившую в мельчайших подробностях все, что Дилан поведал ей о двух голубках. Лучше б ей ничего не знать, но побороть любопытство она была не в силах.

Эшлин отчетливо представляла себе, как Клода пожирает глазами Маркуса, а он – ее. Пауза тянулась так долго, что Тед уже подумал, что вывернулся и вопросов больше не будет. Мало-помалу он начал успокаиваться – но слишком рано! Эшлин сдавленным голосом спросила:

– Они друг в друга очень влюблены? Это заметно, да?

– Еще чего, – фыркнул Тед, сочтя за лучшее не упоминать, что перед выступлением Маркус объявил: «Посвящается Клоде».

После того как Крейг застал их в постели, Маркус убедил Клоду, что за семь бед ответ все равно один, и теперь почти каждую ночь оставался у нее. Все складывалось лучше, чем можно было ожидать: дети вроде бы приняли его, и иногда Клода даже наслаждалась покоем.

Все собрались за кухонным столом. Молли рисовала цветы, Крейг делал уроки, Клода ему помогала, а Маркус работал над новым текстом.

Все было благостно и безмятежно.

– Клода, – сказал Маркус, – хочу прочесть тебе один кусок.

– Дай мне еще десять минут. Хочу закончить с Крейгом.

Через некоторое время, когда Клода в который раз показывала Крейгу, как пишется большая буква К, Маркус не выдержал.

– Клода, слушай!

– Еще минутку, дорогой, и я вся твоя.

Громко хлопнула кухонная дверь. Клода вскинула голову. Что случилось?

Но Маркуса уже и след простыл.

Был конец октября, четверг, половина восьмого вечера. В редакции остались только Джек и Эшлин. Джек выключил свет у себя в кабинете, запер дверь и подошел к столу Эшлин.

– Как дела? – вкрадчиво спросил он.

– Отлично. Вот дописываю статью о проститутках.

– Нет, я имел в виду… вообще. С психотерапией, с лекарствами? Помогает?

– Наверное.

– Моя мама говорит, время – лучший лекарь, – сообщил он. – Помню, когда у меня было разбито сердце и я думал, что никогда уже не оправлюсь…

– У вас было разбито сердце? – переспросила Эшлин с искренним недоверием.

– А вы думали, у меня его вовсе нет?

– Не думала, но…

– Да ладно, скажите честно, что думали.

– Нет, – вспыхнув, возразила Эшлин и отвернулась, чтобы он не увидел, как она улыбается. – Это из-за Мэй? – не удержавшись, полюбопытствовала она.

– Из-за той, что была до Мэй. Ее звали Ди. Мы очень долго были вместе, она меня бросила, и я в конце концов это пережил. Переживете и вы.

– Да, но Дженнифер, мой психотерапевт, говорит, что у меня дело не только в разбитом сердце.

– А в чем еще?

Он спросил так мягко и по-доброму, что Эшлин, не успев опомниться, рассказала ему все – о маминой депрессии, о ритуалах и правилах, которые она придумала, чтобы как-то с этим справляться.

– Вот вам и мисс Чинить-Паять, – закончила она. Джек изменился в лице.

– Простите, – быстро сказал он. – Простите, что я…

– Да ладно. Это ведь правда.

– Да? Потому вы и носите в сумке столько всего, потому не любите никого огорчать?

– Кажется, Дженнифер именно так и думает.

– А что думаете вы?

– Наверно, то же самое, – вздохнула Эшлин.

Она не стала говорить, что еще Дженнифер предположила, будто по этой же причине Эшлин всегда выбирает мужчин, которых надо воспитывать и приводить в порядок. После первого взрыва возмущения Эшлин с нею согласилась: она была нужна почти всем своим парням, в том числе милому разгильдяю Фелиму и настырному юмористу Маркусу, и ей это нравилось.

– А что говорит Дженнифер о вашей Weltschmerz?

– Говорит, что мне уже легче, даже если я сама того не замечаю. Еще говорит, у меня будут периодически случаться приступы, но я могу что-нибудь делать, чтобы держать это под контролем. Например, пойду в добровольную организацию, помогать таким, как Бу… Тем, кому не повезло встретить своего Джека Дивайна! – шутливо добавила она.

Джек с притворной скромностью опустил глаза и сквозь ресницы бросил быстрый взгляд на Эшлин, а потом их взгляды встретились.

Веселиться почему-то расхотелось, и они замолчали, по инерции продолжая глупо улыбаться.