– Ты говорил, они оба учителя?
– Теперь они на пенсии.
Лулу и Джефри с честью выполнили все пункты обязательной программы: сердечно пожали руку Мэй, сбросили газеты с дивана, чтобы усадить ее, продемонстрировали фотографии Джека в детстве.
– Он был такой чудесный, – умиленно вздыхала Лулу, показывая Мэй улыбающегося со снимка четырехлетнего малыша в детском саду. – А вот эту посмотрите. – И протягивала цветное фото Джека-подростка, тощего и долговязого, рядом с низеньким столиком.
– Этот столик сделал я, – похвастался Джек.
– У него такие умелые руки, – гордо подтвердила Лулу.
«Знаю», – мысленно согласилась Мэй и на секунду похолодела от ужаса, не сказала ли этого вслух.
Ее нервное возбуждение мало-помалу отступило под натиском общей любви, и все шло превосходно, пока на глаза ей не попалась фотография на каминной полке. Молодой, худой, не такой растрепанный Джек в обнимку с высокой, темноволосой, самоуверенно улыбающейся девушкой. В тот же миг Лулу все поняла и в смятении взглянула на Мэй. Как она могла забыть про эту фотографию?!
– Кто это с тобой? – обреченно спросила Мэй у Джека, получая даже некоторое удовольствие от собственных страданий. Про Ди она знала все – как они с Джеком познакомились еще в институте, как через девять лет решили пожениться, а Ди взяла и сбежала. Мэй давно хотела посмотреть на эту девушку.
Неловкую паузу прервал приезд Карен, старшей сестры Джека, с мужем и тремя детьми. Не успели отшуметь приветствия, как ввалилась Дженни, младшая сестра Джека, тоже с мужем и детьми.
– Ладно, нам пора, – заявил через некоторое время Джек, увидев, что с Мэй уже довольно.
Лулу и Джефри проводили их до дверей.
– Прелесть что за девочка, – сказала Лулу, склонившись к сыну.
– Работа у нее какая необычная, – заметил Джефри.
– Продавец мобильных телефонов… Что здесь необычного?
Джефри крякнул от удивления:
– Мобильных телефонов? Она мне по-другому сказала!
32
Волосы. На ногах. Слишком много. Эшлин мучили вопросы эпиляции. Две недели назад, с кратким приходом Ложного Лета, она извела волосы на ногах воском, и для повторной процедуры они еще недостаточно отросли. Но для того чтобы ложиться с кем-нибудь в постель, отросли даже слишком.
Так она рассчитывает лечь в постель с Маркусом? Ну, кто знает… Вот только волосатые ноги стать препятствием не должны.
Конечно, можно их побрить. Нет, нельзя. Если уж начала пользоваться воском, строго запрещается сводить на нет все труды бритьем, чтобы опять лезла жесткая щетина. Джулия, косметичка, ее просто убьет.
Но припадок самосовершенствования прекратился ровно в тот момент, когда в понедельник позвонил Маркус и спросил:
– Ну, как насчет?..
– Насчет чего?
– Чего угодно. Джин-тоника? Пакета картошки фри? Безумного секса?
– Джин-тоник – здорово. И картошка фри тоже. Маркус помолчал.
– А безумный секс? – осведомился он тоном мальчика-паиньки.
Эшлин постаралась придать голосу легкую иронию:
– А это мы еще посмотрим!
– Если буду хорошо себя вести?
– Если будешь хорошо себя вести, точно!
Вот тут Эшлин начала действовать решительно и быстро – наносила на себя маски, выщипывала брови… За оставшееся до вечера время она вымыла голову шампунем с кондиционером, убрала с ногтей облупившийся лак и накрасила их заново, уничтожила волосы на ногах, умастилась увлажняющим лосьоном «Гуччи Энви», которым пользовалась лишь в особых случаях, выдавила на голову четверть тюбика бальзама для распрямления волос, щедрыми мазками нанесла макияж – времени на тонкости уже не оставалось – и облилась духами «Энви» в дополнение к лосьону.
Тед заглянул к ней на завершающей стадии сборов. Он был живо заинтересован в том, чтобы отношения у Эшлин и Маркуса сложились, потому что ему как начинающему юмористу близкое знакомство с Маркусом было очень полезно.
– Будь сексапильной, – твердил он, наблюдая, как Эшлин наносит на ресницы третий, последний слой туши.
– Я стараюсь! – неожиданно для себя сорвалась на крик Эшлин. Разумеется, она нервничала сильнее, чем осознавала. Что творит надежда! Все ее мечты о любви и постоянстве в один миг сделали из нее истеричку.
– Что обещают на сегодняшний вечер карты Таро? – Тед сделал вид, что не заметил ее нервозности.
Она стряхнула с себя оцепенение, бурно радуясь, что живет сейчас, а не тогда.
– Неплохо. Четверка червей. И гороскоп в целых двух воскресных газетах у меня удачный, – продолжала она (еще в двух из рук вон плохой, ну и ладно). – А по «Ангельскому оракулу» мне выпало «Чудо любви». Да, выпало, правда, после «Зрелости», «Здоровья», «Творчества» и «Мудрости».
– Ты в этом пойдешь? – кивнул Тед на черные брюки выше щиколотки и рубашку, которую следовало завязывать узлом на животе.
– А что? – насторожилась Эшлин. Наряд она подбирала очень тщательно и особенно радовалась рубашке, потому что та благодаря игре света создала некую видимость талии.
– У тебя разве нет короткой юбки?
– Вообще не ношу коротких юбок, – проворчала Эшлин, беспокоясь, не переборщила ли с румянами. – Терпеть не могу свои ноги. Посмотри, румян не слишком много?
– Румяна? Это такое красное на щеках? Нет, добавь еще чуть-чуть.
Эшлин поспешно смахнула с щек лишнее. Доверять Теду явно не стоило, у него свои представления.
– Вы где встречаетесь? У «Кихоу»? Я тебя провожу.
– Нет уж, обойдусь, – твердо сказала Эшлин.
– Но я только…
– Не надо!
Не хватало еще, чтобы Тед торчал там, досаждая Маркусу восхищенными взглядами и предложениями дружбы на всю жизнь.
– Ну, тогда счастливо, – грустно вздохнул Тед, наблюдая, как Эшлин кладет в новую вышитую сумочку заветный камушек, обувает босоножки на каблуках и берется за ручку двери. – Надеюсь, вы предназначены друг для друга.
– И я тоже, – согласилась Эшлин.
«Мне понравится Маркус Валентайн, и я понравлюсь ему… Мне понравится Маркус Валентайн, и я понравлюсь ему…» Твердя эту мантру, Эшлин топала по Грэфтон-стрит во впивающихся в ноги босоножках. Вдруг ее аутотренинг был прерван громким свистом. Неужели Маркус Валентайн? Аутотренинг, оказывается, неплохая штука!
Но то был не Маркус Валентайн. На другой стороне улицы стоял Бу, правда, без оранжевого одеяла, а с ним еще двое, чьи небритые физиономии и странные костюмы – каких не купишь в магазине, даже если очень постараться, – говорили о том, что и у них нет дома. Все трое жевали бутерброды.
Вежливость заставила Эшлин перейти дорогу.
– Привет, Эшлин, – щербато улыбнулся Бу. – Так ты, значит, не уехала на выходные?
Эшлин помотала головой.
– Ну, и я тоже, – гордо заявил Бу. Затем, дивясь собственной неучтивости, спохватился и простер руку к двум своим товарищам. Один из них был молод, лохмат и так тощ, что тренировочные штаны чуть не падали с него; другой – старше, с пышной бородой и буйной шевелюрой, будто ему липкой лентой приклеили вокруг лица парочку диких кошек. На нем были теннисные туфли, некогда белые, и костюм, сшитый, как видно, на человека значительно меньшего роста.
По сравнению с ними Бу выглядел даже прилично.
– Прошу прощения! Эшлин, это Джон Джон, – указал он на младшего, – а это Волосатик Дэйв. Ребята, это Эшлин, в некотором роде моя соседка и человек, достойный во всех отношениях.
Чуть стесняясь, Эшлин пожала обоим руки. Видела бы ее сейчас Клода, с ней припадок случился бы! Особенно немытым казался старший товарищ Бу, и, пожимая его заскорузлую руку, Эшлин с трудом сдержала дрожь отвращения.
– Выглядишь убойно, – с неприкрытым восхищением заметил Бу. – Небось на свидание идешь.
– Точно, – подтвердила она и, движимая порывом, добавила: – Ни за что не угадаешь, с кем.
– А с кем? – дружно воскликнули все трое. Эшлин выдержала паузу.
– С Маркусом Валентайном, – наконец гордо произнесла она.