Фоли был офицером разведки с замечательным послужным списком и быть заподозренным в передаче информации коммунистам никак не мог. Чего нельзя сказать о другом из «компаньонов», проходившим под псевдонимом "капитан Барнес", поскольку его настоящее имя неизвестно. Как и третий «компаньон», "полковник Уолис", возможно, им был подполковник Томас Кендрик, возглавлявший до войны базу в Вене, «Барнес» покинул Митчетт-Плейс в июне, то есть перед приездом Бивербрука. Однако его вполне могли вызвать, когда нужно было произвести запись беседы Бивербрука с Гессом. Но это не более чем предположение.
Как бы то ни было, коммунистическая партия получила информацию, а Гамильтон — копию памфлета от незнакомого лица, что заставило его тотчас подать в суд жалобу. Разбирательство продолжалось все лето. Не обошлось без вмешательства самого Черчилля, когда выяснилось, что коммунисты настаивают на приглашении в качестве свидетеля Гесса. В начале следующего года дело благополучно разрешилось без судебного вмешательства.
Депрессия Гесса тем временем усугублялась. Прибытие психиатра, майора Генри В. Дикса, вместо доктора Гибсона Грэма, ничего не дало и не могло дать, чтобы облегчить его переживания и подозрительное отношение к окружавшим его людям. Днем в среду 4 июня он сидел в саду под деревом, как выразился полковник Скотт, "в самом неудобном положении и отказывался говорить с кем бы то ни было, был угрюм и пребывал в самом мрачном расположении духа".
После обеда он поплакал и, отказавшись от компании, "возбужденно метался взад и вперед" до десяти вечера. Спустя полчаса "полковник Уолис", майор Фоли и Дикс доложили Скотту, что боятся, как бы Гесс ночью не попытался покончить с собой. Причиной для их беспокойства стало письмо, написанное им жене, содержавшее фаталистические цитаты из Гете; потом он пожелал своим «компаньонам» спокойной ночи, чего никогда прежде не делал; еще слышали, что он пробормотал под нос: "Я больше не в силах выносить это". Лейтенант Малоун получил приказ не спускать с заключенного глаз.
К этому времени лорд Саймон принял предложение сыграть роль сочувствующего участника переговоров с Гессом. На другой день, 5 июня, Гессу сказали, что в будущий понедельник его навестит высокий представитель министерства иностранных дел. Сначала новость как будто успокоила его, и он некоторое время оставался в комнате и делал записи, как до первой беседы с Гамильтоном и Киркпатриком. Но по мере приближения назначенной даты он становился все более возбужденным и неуправляемым. Накануне прибытия Саймона он проснулся поздно, так как провел беспокойную ночь. За обедом он не стал есть ни суп, ни рыбу, но, когда подоспело мясное блюдо, он выхватил тарелку "полковника Уолиса". Он ни с кем не разговаривал. От чая он отказался и ужинать тоже не стал. К себе он удалился, по словам полковника Скотта, "пыхтя яростью, как избалованный ребенок".
Саймон вкратце ознакомился с содержанием всех предыдущих бесед с Гессом; кроме первых отчетов Гамильтона и Киркпатрика, имелось еще четыре записи бесед Гесса с его «компаньонами» в Митчетт-Плейс. В открытых для ознакомления папках нет ни одного из них, если не считать краткого резюме, сделанного Кадоганом для Черчилля 6 июня:
"В общем, Гесс придерживается линии, которую избрал в первоначальных беседах… а именно: настаивает На неизбежности германской победы и бессмысленности продолжения борьбы, по-прежнему утверждает, что идея прибыть в Англию принадлежит исключительно ему самому и что фюрер его не посылал. Все еще проявляет желание связаться с лидерами оппозиции в стране, которые, как он полагает, являются сторонниками мира…"
Из резюме явствует, что Гесс обманул даже таких экспертов, как Фрэнк Фоли, в степени своей осведомленности в военных делах. Тем не менее Кадоган полагал, что, задавая правильные вопросы, "путем умозаключений можно получить определенный объем информации по теме политики", в частности, не был ли он послан Гитлером. Он предложил Саймону сказать Гессу, что Гитлер отрекся от него и переговоры не могут проводиться до тех пор, пока правительство не получит удовлетворительного ответа: то есть был он или не был уполномочен фюрером. "Реакция Гесса может оказаться бурной, также он может признаться, что выполняет поручение Гитлера— если это действительно имеет место".
На самом деле это предложение исходило от Киркпатрика, который несколькими днями раньше консультировал Саймона на предмет того, как расшевелить Гесса. Один из вопросов, предложенных им для Гесса, доказывает, что Гесс ни словом не обмолвился насчет плана «Барбаросса»: "Россия: Какой смысл [Великобритании] заключать мир с Германией, если Германия собирается договориться с Россией?" Из этого вытекает, что Гесс не только молчал по поводу «Барбаросса», но и в духе германской пропаганды угрожал заключением более тесного, возможно, военного альянса с Россией.
В Митчетт-Плейс Саймон прибыл в час дня в понедельник 9 июня. Сопровождал его выступавший в качестве его «свидетеля» Киркпатрик. Для обеспечения секретности и анонимности у обоих имелись специальные пропуска, выписанные Кадоганом на имя доктора Гатри и доктора Макензи. В последующих расшифровках стенограмм бесед сам Гесс фигурировал как «Джонатан», хотя он настоял на том, чтобы ему сказали, кто приезжает, так что их подлинные имена он знал. Пока они обедали с полковником Скоттом, Гесс, одевшись более тщательно, чем обычно, в летную форму Люфтваффе, оставался у себя в комнате с "капитаном Барнесом". От приема пищи он отказался из опасения, что секретные службы предприняли последнюю попытку отравить его. Чтобы поддержать себя, он принял таблетки глюкозы.
В два часа Скотт записал в дневнике, что приехали три офицера МИ-5 с немецким «свидетелем» по имени Курт Маас, которого доставили из заключения по просьбе Гесса и ему на помощь. В 2.30 дня Саймон, Киркпатрик, стенографист и Маас поднялись по лестнице и через решетку прошли в гостиную, где их ждал Гесс. В качестве переводчика выступал "капитан Барнес". Подал Саймон Гессу руку или нет, сведений в записях не имеется. Из бумаг ясно другое, что Саймон прибыл исключительно с целью расшевелить Гесса. Черчилль дал ему однозначно понять, что правительство "Его Величества не готово вступать ни в какие мирные переговоры ни с Гессом, ни с иным представителем Гитлера", в то время как Гесс верил в искренность намерений Саймона.
— Герр Рейхсминистр, — начал Саймон после того, как стороны были представлены друг другу, — меня поставили в известность, что вы прибыли сюда с миссией и хотите говорить о ней с кем-то, кто будет уполномочен на это правительством. Вы знаете, что я [доктор Гатри] прибыл по поручению правительства и готов выслушать вас и обсудить все то, что вы посчитаете необходимым сообщить правительству.
— Ich bin ausserordentlich dankbar denkbar… — начал Гесс [Джонатан].
— Он очень благодарен, — перевел Барнес, — что [доктор Гатри] приехал сюда. Насколько он видит, его прибытие сюда осталось без понимания — трудно ожидать, чтобы такой необычный шаг мог вызвать иную реакцию.
После чего Гесс углубился в объяснение природы этой идеи, зародившейся в июне прошлого года во время французской кампании, как фюрер на протяжении всего времени, в течение которого он знал его, говорил, что между Германией и Великобританией должно быть взаимопонимание, и как ему (Гессу) пришла мысль, что если бы люди в Англии знали об этом, то, возможно, были бы готовы прийти к соглашению. Когда после французской кампании Англия отвергла предложение фюрера заключить мир, он (Гесс) еще более утвердился в мысли привести свой план в исполнение.
После того, как «Барнес» перевел это, Гесс сделал долгую паузу. Заговорив снова, он коснулся темы воздушных налетов, больших разрушений и понесенных жертв. У него создалось впечатление, что Англия не может сдаться, не потеряв престижа, тогда он'сказал себе, что если приедет в Англию, они воспользуются этим предлогом, чтобы сесть за стол переговоров…
Киркпатрик перебил перевод «Барнеса»: "На самом деле было сказано "Aniass nehmen" — его визит сюда будет колышком, основой для начала переговоров без потери престижа".
