Таким образом, ни Томас, ни Вольф Рюдигер Гесс не привели убедительных доводов, зачем британскому и американскому правительствам (поскольку «убийство» произошло в месяц несения дежурства США) понадобилось помешать Гессу выйти из Шпандау живым. Утверждение Томаса, что Гесс не был Гессом, также не нашло подтверждений. Многочисленные факты свидетельствовали как раз об обратном. Нет доказательств и в пользу предположения Вольфа Рюдигера, что миссия его отца включала план решения еврейского вопроса путем расселения. Остаются только засекреченные бумаги британского правительства. Содержится ли в них достаточной сильный мотив для убийства, кто знает? Однако разумно предположить, что если содержат, то, скорее всего, опасные документы будут изъяты или сами папки останутся «закрытыми» и после 2017 года.

Несмотря на отсутствие сколько-нибудь убедительного мотива для убийства, вокруг смерти Гесса много неясностей. Доктор Зейдль, знакомый с физическим состоянием Гесса, впервые услышав заявление четырех держав (подписанное, правда, лишь тремя из них, поскольку русские поддержать его отказались), объявил «невероятным», чтобы девяностотрехлетний старик совершил самоубийство, и пригрозил Британии и Соединенным Штатам тяжбой, чтобы заставить дать «удовлетворительное» заключение о смерти Гесса. Это происходило до красноречивых, как выяснится, данных, изложенных профессором Шпанном в судебномедицинском заключении. Многочисленные официальные формулировки, включая "Заключительное заявление", удовлетворительного объяснения не давали. Каким образом за те "несколько минут", которые он оставался без присмотра в садовом домике, Гесс нетвердой рукой сумел написать предсмертную записку, привязать удлинитель к оконной щеколде, накинуть на шею петлю, затянуть узел так, чтобы петля действовала как удавка — ибо был оставлен горизонтальный основанию шеи след, — и упасть или броситься на землю?

Мог бы Гесс спокойно написать записку "за пару минут до смерти", если бы действительно намеревался покончить с собой? Волновал бы его в эту минуту, когда после Нюрнберга прошло более сорока лет, вопрос о «Фрайбург»? Разве не написал бы он о причине своего добровольного ухода из жизни? Естественно предположить, что в последние минуты его ум был бы занят причинами, побуждавшими на такой поступок, или эмоциональным состоянием. Откуда ему было знать, как долго будет отсутствовать Джордан и успеет ли он совершить задуманное? Зачем понадобилось бы ему упоминать о фотографиях семьи, когда он встречался с ними? И последнее, с какой стати стал бы он вдруг подписываться именем, которое уже двадцать лет не использовал? В совокупности все эти вопросы делают "предсмертную записку" сомнительной. И зачем для установления ее подлинности понадобилось передавать записку старшему эксперту-графологу Британской правительственной лаборатории? Кто еще мог написать это послание почерком Гесса на обратной стороне письма жены Вольфа Рюдигера и подписаться "Euer Grosser"? По всей вероятности, записка была подделкой, тщательно скопированной с записки Гесса, написанной в 1969 году, но по содержанию и стилю она столь противоречила своему назначению, что не могла не вызвать сомнения. Это позволяет предположить, что нужна она была для того, чтобы скрыть убийство или непростительное нарушение тюремного распорядка. Поскольку трудно представить, чтобы такой искусный мастер мог отыскаться в Шпандау, резонно допустить, что не обошлось без вмешательства секретных служб.

Наиболее сильными доказательствами в пользу версии об убийстве являются данные, полученные профессором Шпанном. Он согласен с мнением профессора Кемерона, что смерть наступила в результате асфиксии, вызванной сдавлением шеи; отметки, обнаруженные им на шее, в совокупности с повреждениями внутренних органов шеи, описанными профессором Кемероном, и геморрагические точки на конъюнктиве глаз не оставляют на этот счет никаких сомнений. В «Мнении», представленном им Вольфу Рюдигеру Гессу, он указывал, что "имело место применение к шее силового воздействия посредством орудия удушения"; таким образом был прекращен доступ крови и, следовательно, кислорода к мозгу, что вызвало паралич центральной нервной системы.

Шпанн и Эйзенменгер не могли согласиться с мнением профессора Кемерона относительно того, как была приложена удушающая сила, то есть употребленное им слово «повешение» одинаково подходит для двух типов сдавления шеи, дифференцирующихся в судебно-медицинской экспертизе. Замеченные ими признаки скорее указывают на удушение, чем на повешение. В Британском учебном пособии "Правовая медицина Гредволя", странгуляционная линия, оставленная в результате удушения, описывается следующим образом: "…обычно она проходит горизонтально и несколько ниже, чем линия, оставленная после повешения, поперек или ниже щитовидного хряща. Из этого правила бывают исключения, но они не характерны". В той же работе дается описание линии, остающейся в результате повешения, обычно повторяющей положение петли "и сходящейся в одной точке, где она прерывается и имеет неровный отпечаток узла". Из описания следует, что бледный вначале цвет с течением времени "буреет и приобретает вид пергамента".

Отметки, обнаруженные Шпанном и Эйзенменгером, скорее типичны для удушения, чем повешения; особенно ясно это видно на цветных фотографиях, снятых во время аутопсии и воспроизведенных в книге Вольфа Рюдигера. Точно определить направление линии на шее слева, уходящей от высшей точки под левым ухом вниз по косой, нельзя, так как ее пересекает сделанный профессором Кемероном разрез с наложенными впоследствии стежками; существует вероятность, что он исказил ее истинное направление. Интактная же полоса на передней поверхности шеи тянется почти горизонтально на высоте или ниже уровня гортани — Шпанн и Эйзенменгер отметили это как "никак не выше уровня гортани", — и двойной след на задней поверхности шеи тоже горизонтальный. В своем «Мнении» Шпанн и Эйзенменгер констатировали:

"Данные указывают скорее на удушение, чем повешение". Также рассматривали они и внутренние кровоизлияния и повреждения шеи. В "Правовой медицине Гредволя" сказано, что при повешении часто наблюдаются переломы подъязычной кости или щитовидного хряща, или того и другого, обычно сочетающиеся с незначительными кровотечениями. В своем заключении Шпанн и Эйзенменгер указывают, что таких обширных повреждений с обильным кровотечением в различных органах и мышцах шеи, какие описаны в отчете Кемерона, в типичных случаях повешения они в своей практике не наблюдали. Подобные повреждения не характерны, вернее сказать редки, даже для нетипичных случаев повешения или удавления.

Строить догадки в задачу Шпанна и Эйзенменгера не входило, как не входило в задачу Кемерона; однако у них отсутствовали данные, позволившие бы им сделать вывод, вследствии чего: повешения или удушения — наступила смерть; они могли только констатировать, что выявленные ими признаки были не характерны для типичного повешения, но они не могли исключить "особый тип нетипичного повешения". Тем не менее они отметили тот факт, что профессор Кемерон не описал направление и высоту "тонкой линии", обнаруженной им на левой стороне шеи, не обсудил возможность удушения.

Автор данной книги поинтересовался у профессоров Шпанна и Эйзенменгера, не могла ли обнаруженная ими горизонтальная двойная отметина, идущая горизонтально по задней поверхности шеи, появиться в результате "наступившего после смерти гипостаза", усилившегося за счет кожной складки, образовавшейся после того, как во время аутопсии профессор Кемерон на стальном блоке поднял и отвел назад голову Гесса. «Гипостаз» — это отток крови после смерти, вызванный силой тяжести, вызывающий изменение цвета кожных покровов нижних отделов, не подверженных сдавлению, то есть тех, на которые тело не опирается. Гредволь указывает, что первые признаки проступают спустя 20–30 минут после момента наступления смерти в виде красноватых пятен, "которые в течение 6—10 часов усиливаются, набирают яркость и сливаются в обширные пятна красновато-пурпурного цвета".