– Послушай… – Марина понимала, что сделает сейчас что-то совершенно новое в своей жизни. Сейчас она назначит свидание мужчине впервые за свои двадцать шесть лет. Нет, нет, не впервые. В семь лет она назначила мальчику со своего двора быть в пять часов у ее подъезда с санками, чтобы кататься вдвоем с горки, а он не пришел. Она стояла с пяти до шести, думала, он перепутал время, замерзла, боялась зайти погреться в подъезд, а вдруг именно в эту минуту он придет, не увидит ее и уйдет, спрашивала у каждого входящего и выходящего из дома время, и когда поняла, что все напрасно, вернулась домой и плакала горько-горько. Могла бы и с девчонками побежать кататься, и свои санки взять – вон стоят. Так нет.

С тех пор она охотно принимала приглашения или не принимала, могла опаздывать, могла забыть, иной раз прийти раньше, спровоцировать мужчину, чтобы он назначил встречу, но никогда не назначала сама. И вот сейчас чувство даже не жалости к этому человеку, а, наверное, желание, самое простое, примитивное, первобытное, сексуальное желание заставило ее сказать:

– Послушай, будешь здесь вечером?

Я приду.

– А зачем? Все бессмысленно…

– Я хочу тебя. – Она сказала это так просто, почти шепотом, даже не голосом, а животом, что ли, или сердцем, или какими-то другими внутренними органами, но так, что он, наверное, впервые за долгие годы почувствовал себя счастливым. Еще ничего не было. А ощущение счастья – уже.

– Давай в семь. У меня есть где. – Сказал и покатился, не оборачиваясь.

Как она отработала, что она говорила, зачем она делала то-то и то-то, сказать об этом она бы не смогла, потому что и перед обычным свиданием она, как правило, бывала не в себе, а уж перед таким …

Поблагодарила Елену Евгеньевну за гадалку. «Ну что она сказала?» – «Ой, потом, потом…» Ну в самом деле, не про белочку же с рудиментами рассказывать. Забежала в аптеку. Это святое. Потом поняла, что ей хочется купить ему что-то в подарок. Что? Духи? Да. Она купит ему дорогие изысканные духи. И даже если он не сможет их использовать на работе (в самом деле, человек милостыню просит, а сам благоухает Versaсe? С другой стороны, он ничего не просит. Ему сами дают), то капля на запястье будет напоминать ему о ней целый день.

Нет, нельзя сказать, что Марина не пыталась остановить себя, задуматься, вернее, одуматься. Она пыталась. Все-таки женщина развитая, с высшим образованием, с немалым количеством поклонников и довольно приличным любовным багажом не могла не сомневаться во всем этом приключении. Но кто же откажется от свежего чувства? Кто в состоянии проигнорировать зарождающуюся страсть? Кто способен убить в себе желание? Единицы. К этим единицам Марина себя не причисляла. Короче, она готовилась. В мысленно составленном списке дел она против слова «аптека» поставила плюс, духи – плюс. Да, белье. Постельное белье. Он сказал: есть где. А как? А на чем? Какие условия? С другой стороны, не везти же его к себе домой. Белье тоже надо купить. На всякий случай.

Пригодилось все – и белье, и духи, и аптечные товары. Он встречал ее с розой, что уже вызвало у нее спазм в горле. Это было настолько трогательно, что она еле справилась с подступившими было слезами, но сдержалась. Комната его была неподалеку, во дворах, на первом этаже, убогая, конечно, но даже лучше, чем она себе представляла. Белье постелили новое, розу поставили в пустую бутылку. Он предложил выпить. «Нет, нет, я же за рулем». – «Ну за рулем ты когда еще будешь, а расслабиться тебе надо сейчас». – «Да, наверное, надо». Они выпили, что-то съели. Потом он стал целовать ее. Она – его. В ее ласке было столько же женского, сколько и человеческого. То есть она понимала, что может дать обделенному человеку полноценное счастье. Не полноценному человеку полноценное счастье, а инвалиду, ущербному, убогому, обиженному судьбой – полноправное, всеобъемлющее, глубинное наслаждение.

Тело его было сильным, упругим, чистым, белье вполне удовлетворительным. Удивляться было некогда, но мозг отмечал эти приятные моменты. Периодически она вспоминала, что так и не спросила его имя, но как вспоминала, так и забывала, потому что … да, понятно почему.

Трудно сказать, сколько времени прошло, она понимала, что пора собираться. Он сказал: «Извини. Я отъеду ненадолго». Это, видимо, означало – выйду. Но поскольку он не ходил, а ездил, то «отъеду» она и поняла соответственно. Она счастливо потянулась и уже решила вставать, но в этот момент какой-то здоровый бугай вошел в комнату и, без зазрения уставившись на Марину, прорычал:

– Ну что, добровольно платить будешь? Или как?

– За что платить?

– Не придуривайся! Бабки давай!

– Какие бабки?

– Как какие? Штуку зелени гони!

Если бы не Маринино счастливое мироощущение момента, если бы не ее удовлетворенно-умиротворенное состояние, она бы, наверное, быстрее смогла включить мозг в работу, а тут она глупо удивилась:

– За что?

– Как – за что? – Теперь бугай казался искренне удивленным. – Инвалидов трахать забесплатно? Где ты такую экзотику еще найдешь? Думаешь, вся расфуфыренная, на иномарке, тьфу – кому ты нужна, раз по бомжам таскаешься?

Марина аж задохнулась от такой трактовки вопроса. Нет, она, конечно, смотрела фильм с Чуриковой. «Плащ Казановы», кажется, называется. Про Венецию, про мужчину-проститутку, про богатых дамочек, про нашу дурочку. Но то Венеция. А она здесь, у себя в родном городе. И как развели! Боже мой, как ее развели! Ну что ж, молодцы. Тысячи долларов, конечно, у нее нет с собой, хотя удовольствие того стоило. Она поймала себя на том, что это приключение до момента появления детины принесло ей и вправду не испытанные ранее приятные ощущения. Ну что ж – платить так платить. А что остается делать. Милиция? Наверняка в доле. К знакомым обратиться? На первом же вопросе: а как ты к нему в дом попала? – она проколется. Ловко придумано.

– У меня только триста.

– Браслет снимай.

Марина послушно сняла браслет. Детина бесцеремонно вытряс кошелек из ее сумки, нашел там две тысячи рублей, благородно оставил пятьсот на бензин и с кривой ухмылочкой «Заходите еще» вышел. Через мгновенье вернулся и, радуясь сам себе, добавил: «Постоянным клиентам у нас скидки».

Оделась она моментально. Вылетела из этого дома, подъезда, двора, к машине, все бегом, все с ужасающе бьющимся сердцем… Села, рванула, выехала на освещенную улицу. Остановилась отдышаться. Хорошо, машину не забрали. Хорошо, на растерзание бомжам не кинули. Хорошо, саму не покалечили. Когда Марина поняла, что избежала всех этих более страшных потерь, она немного успокоилась, потихоньку поехала, и всю дорогу домой, и потом еще полтора-два месяца ежедневно ее мучал только один вопрос: «Интересно, а действительно он был в меня влюблен или только отрабатывал свои бабки? Нет, ну так смотреть, так целовать. Не может быть, чтоб просто так».

Потом все потихоньку улеглось, забылось, рассосалось. Чувство стыда периодически угнетало, но со временем тоже поутихло.

Прошло около трех лет. Марина беременная ехала с мужем по центру города. Муж за рулем. Она рядом. Наслаждалась хорошим днем, держала руки на животе, прислушивалась к себе. Муж остановился купить воды, а ее взгляд привлек инвалид. Нетрезвый, грязный, он разговаривал сам с собой, ругался и бросал мелочь в проезжающие автомобили. «Вот и подавай им после этого», – подумала Марина и тут же обожглась о его глаза, голубой цвет которых не мог скрыть даже явно пьяный взгляд.

Вернулся муж, положил воду на заднее сиденье. Одну бутылку открыл, протянул жене, с тревогой спросил: «Тебе плохо?» «Нет, нет», – поспешила ответить Марина. – «Я люблю тебя. Мне хорошо».

Они встречались по субботам. Каждую субботу, три года подряд. Он заезжал за ней на машине с неизменным букетом на переднем сиденье. Она открывала дверь с неизменным «Привет, Ангел» и удивленно-радостным выражением глаз от увиденных цветов. Брала букет, подносила к лицу, вдыхала аромат, затем клала на заднее сиденье и только потом гладила его по голове и целовала в висок.