Дальше она ехала что называется на автопилоте. Всю дорогу и потом на работе была рассеянна, задумчива, улыбалась самой себе, отвечала невпопад, отменила факультатив и поехала домой той же дорогой. В тот день она его больше не видела. Это и хорошо – решила она. Осталось ощущение тепла на руке и острого голубого взгляда. Марина поймала себя на мысли, что она, наверное, не совсем нормальна. Что произошло? Мужчина-инвалид, без ног, работающий на этом перекрестке, наверное, постоянно, взял ее за руку. Подумаешь, барышня кисейная. Кстати, если он здесь действительно работает все время, то почему она его раньше не видела? Хотя что странного – лекции у нее бывают в разное время, иногда в филиале академии, что в другом месте, да и не каждый день она проезжает здесь.

Вопросы возникали в ее голове, казалось бы, совершенно ненормальные: а может, он каждую женщину берет за руку, а есть ли у него жена, а почему он именно на нее так смотрел, не мог же он влюбиться с первого взгляда, а вдруг мог? Эти мысли крутились в голове несколько дней, потом поутихли, больше она его не видела и понемногу стала успокаиваться и успокоилась бы, видимо, совсем, если бы не приснился ей сон. А во сне она шла по какой-то незнакомой улице и как будто номер дома какого-то высматривала, а никаких номеров на домах почему-то не было. Она решила у кого-то спросить, подошла к мужчине. Он стоял к ней спиной, а когда повернулся, то она узнала своего нового знакомого – глаза голубые, ноги, к счастью, здоровые, улыбка белоснежная. И взяла она его за руку, и пошли они куда-то вместе, и никакие дома ее уже больше не интересовали. И так на душе приятно, легко и беззаботно, что и не передать словами.

Марина проснулась и испугалась. Испугалась не сюжета, мало ли что может присниться, да и что его бояться – сон-то совсем нестрашный, а того своего счастливого ощущения и состояния комфорта, которое из сна перешло в явь. Она поймала себя на том, что хочет быть с этим мужчиной. Как, где, каким образом – не важно. Первый порыв, первый импульс – желание. Как это сделать, она не представляла. То, что хочет – да, в этом она не могла себе не признаться. Но как?

На кафедре у них была сотрудница Елена Евгеньевна, с которой Марина немножко дружила. Это звучит странно – немножко. Дело в том, что Елене Евгеньевне было уже сорок пять лет и особенно-то общих интересов, кроме рабочих, не наблюдалось. Однако чувство юмора было развито у обеих, а это очень сближало, и к тому же Елена Евгеньевна частенько давала ненавязчивые советы, подсказывала что-то дельное в сложных ситуациях, не стеснялась говорить о своих проблемах, глубоко и нестандартно могла проанализировать конфликтные моменты и изредка вспоминала свою знакомую гадалку на кофейной гуще, к которой обращалась иной раз как к успокоительному средству. Гадалка, как правило, говорила только хорошее, что уже было неплохо, и это хорошее имело обыкновение процентов на пятьдесят сбываться, что опять же радовало.

Марина взяла у Елены Евгеньевны телефон и договорилась попить кофейку уже на следующий день. Гадалка оказалась улыбчивой, милой, нестарой женщиной, полной, аккуратной и, что почему-то удивило, бедной. Простенькая квартирка, старая мебель, правда, старинная турка для кофе и очень красивая чашка.

Гадалка взяла в руки чашку с остатками гущи, долго ее крутила, потом пристально посмотрела Марине в глаза и серьезно сказала:

– Деточка моя, у тебя на редкость счастливая жизнь. На редкость. Через пару лет брак. Может, и не очень-то по любви покажется в первый момент, но окажется долговечным и удачным. Муж будет постарше, состоятельный, какое-то дело у него будет свое небольшое, но стабильное. Да, вижу медведя. А вот он, флаг держит. Смотри. – И она показала Марине пятнышко, и вправду похожее на медведя с флагом.

– А дети?

– И детки будут. Все будет хорошо. А вот одно только я не пойму. Сейчас-то ты с кем? Вижу мужчину, но странно как-то… ноги будто больные у него. Как зовут его?

– Не знаю … пока.

– Деточка моя, если можешь избежать этой связи, то хорошо. Но боюсь, не сможешь. Связь-то уж больно необычная. Не пойму. Вот сама посмотри. – И она стала крутить перед носом Марины чашку с замысловатыми узорами. – Видишь, белочка здесь, пушистая, хвостик высоко держит – это хорошо, но когти у нее почему-то не беличьи, да и вообще даже не звериные, а как у дракона, что ли…

Тут она замолчала, погрустнела и добавила тихо:

– А так все хорошо у тебя, моя деточка.

Марина расплатилась, вышла с непонятным чувством облегчения и тревоги одновременно. Облегчения, что Бог даст (а в хорошем она меньше всего хотела сомневаться) ей семейного и материнского счастья. А тревоги, что какое-то глупое, надуманное чувство не дает покоя и что вместо ответа на свой сиюминутный вопрос она получила какую-то непонятную информацию о когтях дракона.

Она решила забыть приятный сон, попробовала запретить себе думать о голубых глазах, постаралась не вызывать в памяти ощущение теплого прикосновения. Забыть. Запретить. Изгнать. Погасить.

Через пару дней ей это почти удалось. Почти. Если бы опять не тот перекресток, не красный светофор и не достойное, уверенное и даже красивое движение мужчины вдоль выстроившихся в пробке машин.

Ее машину он узнал сразу, будто ждал или выглядывал среди потока. Он подъехал, она протянула руку с десяткой.

– Убери деньги. Я не возьму.

Она послушно убрала купюру, а руку протянула вновь.

– Тебя как зовут? – спросил он.

Марина назвала свое имя, хотела спросить его, но не успела, потому что задохнулась от совершенно незнакомого ей прежде ощущения. Он целовал ее ладонь. Нет, не то чтобы никто никогда в жизни не целовал ей руку. Конечно, да. Но в этой ситуации ощущения ее были непередаваемы. Он целовал так нежно, так осторожно, понимая, что он решился на шаг крайне смелый. Но не чувствуя сопротивления с ее стороны, принялся касаться губами каждого пальчика…

Она понимала, что происходит что-то из ряда вон выходящее. Люди из соседних машин, которые могли наблюдать эту сцену, от удивления открыли рты в прямом смысле слова. Молодая дама на иномарке позволяет бомжу целовать руку на виду у всех, в центре Москвы… Даже видавшие виды водители не могли оторваться от такого зрелища. Ей даже никто не посигналил, когда на зеленый все начали движение, а она, включив аварийку, осталась на месте.

– Спасибо, Марина!

– За что?!

– За то, что позволила почувствовать себя вновь мужиком. Знаешь, я ведь много лет приличных женщин могу только видеть, а уж дотронуться, а уж прикоснуться губами – это даже не мечта, это только воспоминания из былой жизни, самые потрясающие и самые болезненные. Давай отъедем, если можешь.

Марина, нарушив все и вся, через две сплошные, переехала на встречную, благо была возможность никому не создать помех. Она все больше и больше удивлялась – сначала ухоженности, чертам породистого лица, теперь – хорошо поставленной речи, умному взгляду.

На обочине она открыла дверь, повернулась к нему лицом, спросила:

– Можно до тебя дотронуться?

Он только грустно улыбнулся, прикрыл глаза и еле-еле кивнул. Она прикоснулась к его голове, погладила, пробежалась пальцами по вискам, по щекам. Он поймал ее руку и опять принялся целовать, но уже не осторожно, не с немым вопросом и сомнениями, а страстно, с упоением поднимаясь губами от ладони к запястью и выше, к изгибу…

– Послушай, неудобно… на нас все смотрят… – Она испытывала и волнение, причем совершенно ярко выраженное физиологическое волнение, и чувство стыда одновременно. Ситуация действительно не вписывалась ни в одну, известную ей. Это было сродни экстриму.

– Да, извини. Это у меня вся жизнь на глазах у людей. А ты – человек из другого мира. Извини.

Он одернул себя, он как будто внутренне застегнул себя на все пуговицы, нет, даже на молнию застегнул – быстро и жестко.

Взгляд изменился, и только не до конца восстановленное дыхание выдавало его недавнее волнение.