Они оба ждали этих встреч, готовились. Мелкие сувениры, возгласы: «А как тебе мои новые духи?», «Тебя классно подстригли!», «Я принесла почитать… вот эта статья… тебе будет интересно…», с трудом сдерживаемое желание, улыбки, прикосновения – все говорило о том, что эти двое скучают, волнуют друг друга и с нетерпением ждут этих еженедельных свиданий.
Встречались, как правило, утром и всю субботу проводили вместе. Ехали завтракать в кафе, потом на чью-нибудь квартиру или дачу (к нему нельзя – он женат, у нее дома родители и ребенок).
В ту субботу было особенно ярко, солнечно, по-весеннему тепло и приятно. Они сидели в ресторанчике в центре Москвы, разговор не очень клеился, казалось, что она нервничает и будто решается что-то сказать, но никак не решится, и все выжидает какой-то удобный момент, а момент этот никак не наступает. Может, и не говорить… нет, все же решилась:
– Послушай, мне сделали предложение.
Он в первый момент не понял, о чем она, или, наоборот, понял сразу, даже раньше, чем она договорила, но язык опередил мысль:
– Какое предложение? О чем?
Она вздохнула:
– Меня позвали замуж.
У него не возникло вопросов: кто он, когда позвал (как-то нелепо звучит – позвал замуж), а где вы познакомились, а что ты ответила, а ты что – хочешь замуж? – ни одного из этих, казалось бы, логичных и уместных вопросов не родилось в его голове, только один:
– Надеюсь, это не помешает нам встречаться?
Она неопределенно пожала плечами. Он разволновался, закурил. Странно, сигареты те же, а дым какой-то едкий, аж глаза слезятся. Он зачем-то подозвал официанта, заказал еще воды, попросил меню, спросил ее:
– Ты хочешь еще что-нибудь?
– Нет, спасибо. Если только тебя, – добавила тихо, когда официант отошел.
Потом посмотрела на него пристально и долго:
– Знаешь, я все время ждала от тебя это предложение. Я не дала ему ответа.
– Что ты могла ждать от меня? – взорвался он. – Разве я когда-нибудь обещал тебе хоть что-то? Разве я давал повод так думать? С самого начала я сказал, что я – человек женатый, что в семье меня все устраивает и кардинально я свою жизнь менять не собираюсь. Говорил?
– Да, говорил, говорил, – она начинала повышать голос. Он почувствовал надрыв в ее тоне. Надо было как-то успокоить ее, отвлечь, заговорить самому, но в какую-то секунду он замешкался и остановить ее уже не смог.
– Ты говорил все это три года назад. Это правда. А разве не правда, что я – женщина твоей мечты, что со мной ты ощущаешь себя молодым, свободным, счастливым. Разве не правда, что мы никогда не раздражаем друг друга, что меня тянет к тебе, а тебя – ко мне. И потом – за три года многое могло измениться. Тогда ты думал так. Мы же только начинали встречаться, и ты меня почти не знал, а за это время узнал, понял, что я значу для тебя. Это же могло повлиять на то, первоначальное твое убеждение?
Чувствовалось, что слезы стоят комом у нее в горле, в гортани, в носоглотке, что они перекрывают дыхание, что не дают свободно вылиться словам. «Лучше бы она расплакалась», – подумал он. «Было бы легче, если бы я сейчас заплакала», – подумала она.
– Послушай меня. Послушай, моя дорогая. Ты действительно лучшая женщина в моей жизни. И я нисколько не сомневаюсь, что наша с тобой совместная жизнь была бы и интересна, и комфортна. Может, это прозвучит слишком пафосно, но ты – самая интересная страница в моем жизненном романе. Но чем виновата та, другая, с которой двадцать лет я вместе, которая отдала мне молодость, родила сына и дочь. Она была рядом и в периоды безденежья, и в неудачах, она хоронила моих родителей. Она разделила со мной все, что может разделить близкий человек. Не могу я ее оставить. Да и не хочу.
– Ни разу за три года я тебя не спрашивала об этом. Но я надеялась, что смогу тоже стать счастливой, смогу создать семью и жить полноценной жизнью с тобой, а не только от субботы до субботы.
Он взял ее руку в свою, поднес к губам, заговорил тихо-тихо:
– Дорогая моя, любимая моя, прекрасная моя, разве ты не счастлива со мной, разве тебя не устраивают наши отношения? Это же так важно знать, что есть человек, который думает о тебе, скучает, заботится, который стремится быть рядом. Ты знаешь, что не одна в этом мире.
Он говорил медленно, целовал ее руку, смотрел в глаза.
– Да, я думаю точно так же. Все меня устраивает, все нравится, и относишься ты ко мне прекрасно. Никто так ко мне не относился. Но знаешь… – Тут голос задрожал. Она наконец-то расплакалась и заговорила тише: – Почему-то хочется вместе засыпать и вместе просыпаться, пить по утрам кофе на кухне, готовить ужин и встречать тебя с поцелуями, хочется сесть с тобой рядом на диване и смотреть дурацкие новости, хочется поехать отдыхать вместе. Я не знаю, почему мне это хочется. Но я думала, надеялась, вдруг и ты мечтаешь об этом.
Он тяжело вздохнул. Он не мог представить, что потеряет эту женщину, что их отношения прервутся. Ну как же все было хорошо. Там – семья, устоявшийся сценарий повседневной жизни, свои плюсы – минусы, к которым привык и которые никак не тяготят и не мешают. Здесь – она, веселая, подвижная, желанная. Каждая встреча – праздник, каждая близость – полет, каждый разговор – песня. И никаких забот, и по большому счету никакой ответственности. Сплошной отдых и удовольствие. Нет, не будет он ничего менять. Как есть, так и есть. Его все устраивает. И он повторил свой вопрос:
– Даже если в твоей личной жизни произойдут изменения, это ведь не помешает нам встречаться?
– Кто знает? – Она хотела погладить его по голове, уже подняла руку, потом передумала, и как-то застеснялась и этого своего нелепого жеста, и всего затеянного разговора, и всей той боли, которой не смогла скрыть. Все бесполезно, ненужно, банально. Зачем она обнажила свой интерес? Для плевка? Для пощечины? Да, он всегда говорил, что семья для него незыблема, поэтому он не вправе ограничивать и ее выбор, и ее решение о создании собственной семьи (не с ним, разумеется). Все по-честному, все без обмана. Она и не надеялась, и не ждала никогда. Она только мечтала. И вот теперь, когда надо принять решение о замужестве – а замуж-то, видимо, надо – и ребенка поднимать, и опереться на мужнино плечо, а когда-то и в его тени укрыться, да и мужик-то вроде неплохой предложение сделал, – именно теперь рискнула спросить. И зачем? Как же больно, как же нестерпимо жалко свою мечту, примитивную мечту о диване, об утреннем кофе, о возможности в любой момент дотронуться, прикоснуться, прижаться…
День как-то померк. Солнце показалось навязчивым, тепло излишним, летние одежды вызывающими. Что они делают в этом ресторане? Уже давно все съедено, выпито, переговорено, выплакано. Надо же, лучший день – суббота – и вдруг такая тяжесть. И кто это придумал: попытка – не пытка?!
Ну что ж, он свой выбор сделал. Теперь очередь за ней.
С той субботы прошло не так уж много времени, но он очень изменился. Причем неожиданно даже для самого себя. Теперь по субботам он спит допоздна. Ни важный телефонный звонок, ни интересная телепередача не способны разбудить его. Он просыпается после двенадцати, какое-то время потягивается и нежится в постели, потом долго моется и ближе к обеду появляется на кухне. Дочь как-то грубо спросила:
– Па, у тебя климакс, что ли?
Он не обиделся:
– Наверное.
В другие дни недели он выглядит бодрее – это и понятно: работа, общение, движение. Случаются и женщины. Это поддерживает, будоражит. Но именно женщинЫ, а не женщинА. И душа загрустила, даже затосковала, как будто съежилась, как будто захотела спрятаться, укрыться где-то. А где же ей укрыться, когда она везде, внутри всего человека. Кто ее защитит, когда все у нее ищут защиту.
Он поймал себя на мысли, что самое сильное его желание, самое желанное его желание, ежеминутное, навязчивое, неизменное, – это услышать в телефонной трубке: «Привет, Ангел!» Не самому заговорить – сам-то он звонил неоднократно, молчал, как пацан, ей-богу. Она, наверное, догадывалась, несколько раз говорила «але», потом тоже долго молчала, значительно дольше, чем этого требует ошибочный звонок. Они, два взрослых человека, слушали дыхание друг друга, ну она-то ему хоть «але», а он – совсем ничего. Да и что он ей скажет? «Я с ума схожу? Я тоскую? Я не хочу так жить, я хочу быть рядом. Я хочу тебя. Я очень тебя хочу. Я никогда, ни разу за три года не сказал тебе „люблю“. Но я, идиот, люблю тебя».
