– Это я, мама. Прости, что долго не звонила. Я была очень занята...

Ей показалось, что мать ее не слушает. До нее едва доносился приглушенный, подавленный голос:

– Это случилось, Вилли. Произошло то, чего я так всю жизнь боялась. О, Господи! Ведь я предупреждала тебя...

– Что случилось, мама? Ради Бога! Говори же...

– Твой отец... Он объявился! Он увидел в газете снимок – ты и судья... Он узнал про меня и Нила. Он потребовал очень много денег, угрожая судом. Я не знаю, что делать, Вилли. Что будет со мной?

– Деньги? – Вилли была в шоке. Все зря, все пошло насмарку – работа, предстоящее замужество... Перри сделает все, чтобы уничтожить маму. Может ли Вилли сейчас позволить себе выйти замуж за судью Верховного суда?

– Сколько он потребовал? – спросила она.

– Сто тысяч долларов.

Вилли задумалась. Это был обыкновенный, неприкрытый шантаж. Но в противном случае ее мать ждал суд – независимо от того, права она или нет и какова степень ее вины. Может, лучше смириться, не бороться... Тем более, что муж Джинни, вернее, второй муж, богат. Вилли думала, как бы лучше напомнить об этом матери.

– Мама, если ты можешь дать ему эти деньги, может быть, это будет наилучшим выходом из положения?

– У меня нет даже близко к такой сумме. – Джинни расплакалась. – Нил сам ведет всю бухгалтерию магазина. Я могу взять двадцать, от силы тридцать тысяч и обязательно показать ему товар, на который я их истратила.

– Но это ведь не очень большая сумма для него.

– О, моя доченька. Он не дал бы мне ее, если бы я даже во всем призналась ему. Есть только одна надежда, один выход – дорогая, может быть, ты поедешь в Белл Фурш и постараешься переубедить своего отца?

– Я? – Одна только мысль предстать перед Перри вызвала у нее приступ тошноты. – Он не станет слушать меня. Разве не лучше, если вы вдвоем попытаетесь урегулировать ваши разногласия? Я могла бы присутствовать...

В ответ она услышала стон, казалось, идущий из самой глубины души ее матери.

– Он ненавидит меня, Вилли! Он ни за что не пойдет на компромисс. Ты ведь адвокат... да к тому же его дочь. Пожалуйста, родная... я тебя умоляю. Это наш единственный шанс.

Вилли поняла, что у нее нет выбора, она должна пойти навстречу Джинни.

– Хорошо, мама. Я завтра же поеду к нему, а на обратном пути заеду в Палм-Спрингс. – И, хотя она совсем не была уверена в положительном результате своей миссии, она сочла необходимым добавить: – Не беспокойся, мы пройдем с тобой и через это, как делали всегда.

Ее слова немного утешили Джинни.

– Спасибо, милая. Мне стало чуть спокойнее. Вилли знала, что ей не заснуть после такого разговора.

Всю ночь напролет она ходила по комнате, обдумывая сложившееся положение и пытаясь найти хоть малейшую зацепку, чтобы чувствовать себя уверенной. Она старалась представить себе выражение лица Мэтта, когда он услышит обо всем. Рассказав ему эту историю, ей придется покинуть Вашингтон вместо того, чтобы праздновать их свадьбу. Их брак сейчас просто невозможен.

Отчаяние сменилось злостью. Как посмел Перри так поступать после всех несчастий, которые он уже причинил им. Его преследования превратили их в настоящих беглецов. Как мог он добавить к списку своих преступлений еще и шантаж?!

Впервые в жизни Вилли почувствовала к нему смертельную ненависть, и, если бы она сейчас видела его лицо, слышала его гнусные требования, один Бог знает, что бы она с ним сделала за все беды, которые он им причинил.

Она смогла бы понять Мэтта, если бы он отказался от своего решения жениться на ней после того, как узнает ее историю. Разве возможно для него связать свою жизнь с молодой женщиной, мать которой состоит в двойном браке? Ведь в любой момент это преступление может раскрыться. Однако Мэтт принял это сообщение спокойно, не сделав даже попытки отказаться от своего решения. Он не переставал удивлять ее. Его стойкость была подобна скале, за которой она, окруженная опасностями, находила спокойствие и защиту.

Она стояла у камина в его библиотеке, и когда закончила свой рассказ, он взял ее за руку. На его таком знакомом и все еще красивом лице она не прочла ничего, кроме сострадания и беспокойства за нее.

– Чем я могу тебе помочь? – был первый его вопрос.

Хотя Вилли еще не разработала конкретный план своих действий, она только прикидывала его в уме, в одном она была уверена абсолютно – Мэтта она не вмешает в это дело. Месть и ненависть ее отца, прошлое ее матери, ее невольное соучастие – все это не должно коснуться ни одного знакомого ей человека.

– Это моя проблема, Мэтт. Она была моей еще до того, как мы встретились. Я больше не могу бежать от этого, и я не позволю ему разрушить то, что мы создали.

С твердостью и убежденностью, которых она на самом деле не испытывала, Вилли сказала, что ей придется уволиться и возвратиться в Палм-Спрингс, чтобы, наконец, покончить с тем, что давно требует развязки. Со свадьбой, конечно, придется подождать.

Мэтт попытался спорить с ней, используя все свое красноречие. Он сказал, что она правильно поступает, решив помочь матери, но она не должна винить себя за то, что произошло с ее родителями.

– Давай поженимся сегодня, – настаивал он. – Я могу устроить это. Моя любовь и верность помогут тебе справиться со всеми трудностями.

Но Вилли стояла на своем. Роль Мэтта как арбитра страны и интерпретатора закона была важнее их личной судьбы. Это было время, когда страна переживала моральный кризис, который коснулся и здания правосудия. В такой момент к избранникам народа и лидерам страны предъявляются особые требования. И если сейчас судья Верховного суда позволит себе жениться на женщине, выросшей в семье, где был нарушен закон, тем более касающийся брака и семьи, это сильно ударит по его репутации. Пойдя на поводу у своих чувств, Мэтт может сильно поплатиться за это. И не только он. Его могут лишить должности, и тогда его либеральный голос будет сброшен со счетов, в то время как его гуманное мировоззрение и безупречная нравственность так нужны людям.

Высказав ему все эти аргументы, Вилли в конце добавила:

– Когда все уладится, я снова прилечу к тебе, и мы поженимся. Я обещаю... ничто больше не остановит меня.

Скрывая свою грусть, Мэтт пытался улыбаться, провожая ее.

– Ловлю тебя на слове. На этот раз я буду тем, кто возбудит против тебя судебное дело за нарушение обещания.

Вилли припарковала взятую напрокат машину у обочины немощеной дороги у склона горы. Она вышла из нее и долго стояла на ночном холоде, пока не замерзла. Ее тело будто налилось свинцом, и она с трудом заставила себя двинуться по длинной пустынной дорожке к небольшой хижине.

Подойдя к грубой необтесанной дубовой двери, она услышала звук работавшего в комнате телевизора. Постучав, она подождала. Потом снова постучала, но дверь никто не открывал. Повернув ручку замка, она открыла незапертую дверь и вошла.

На нее пахнуло смесью пригоревшего жира и дешевого спирта. Потом, в свете одинокой тусклой лампы, стоящей в углу, она увидела его. Весь седой, казавшийся изможденным непосильным трудом, в выцветших рабочих брюках и рубашке в пятнах, он лежал на старом порванном диване. Он посмотрел на нее мутным взглядом.

– Кто вы? – спросил хриплым от алкоголя голосом.

– Здравствуй, папа.

Перри приподнялся на локтях и недоверчиво прищурился, как будто перед ним стояло привидение.

– Вилли? – Его голос перешел в шепот, когда он еще раз повторил ее имя. – Вилли...

– Да, папа, – сказала она, почувствовав, как странно ей произносить это слово.

Он некоторое время молчал, потом вдруг оживился, Как будто не было стольких лет разлуки, тревог и разбитого сердца. Он стал суетливо сыпать словами.

– Неужели это ты, моя маленькая Вилли. Входи же... Садись. Вот сюда, рядом со мной. Мне хочется получше разглядеть тебя...

Вилли прошла в комнату, на ходу оглядываясь, и села. Это было не то, что она ожидала увидеть. Хижина, которую он с такой гордостью строил в молодости, имела довольно ветхий, неухоженный и неуютный вид. Человек, который приходился ей отцом, выглядел таким же жалким и несчастным, спившимся и отчаявшимся.