Злость, которая переполняла ее по пути сюда, и твердая решимость во что бы то ни стало уговорить его, чтобы он оставил Джинни в покое, сейчас несколько поугасли, когда она увидела жалкое зрелище, которое представляли Перри и дом, в котором он жил. Она подумала, что он сполна уплатил за все плохое, что сделал в жизни.

– Вчера мне позвонила мама, – сказала наконец она.

Он кивнул, как будто ждал такого начала. Но оказалось, что он просто не слушает ее. Он разглядывал ее, широко раскрыв глаза.

– Боже мой! Ты стала совсем взрослой и такой хорошенькой. Ты всегда была прелестной штучкой... настоящей маленькой принцессой с золотыми волосами...

Его слова "прелестной штучкой" болью отозвались у нее в ушах. Действительно, она была для него всего лишь вещью, которую он с легкостью выбросил. Память об этом снова наполнила ее злостью к нему.

– Она сказала мне, что ты требуешь от нее денег, – сто тысяч долларов...

Он резко выпрямился, и лицо его приняло ожесточенное выражение.

– Это правда, – заявил он. – И никто не сможет заставить меня просить хоть на пенни меньше. Я говорил с юристом, и он сказал мне, что я прав. И тебе это известно лучше, чем кому-либо.

– Но ты можешь сделать по-другому. Если ты хочешь развода, то есть способы, чтобы сделать это, не причинив маме вреда... – В волнении она остановилась. С ее губ готова была слететь просьба "Пожалуйста, папа. Она так несчастна..." Но Вилли вовремя спохватилась.

– Меня абсолютно не волнует развод. Она должна получить то, что заслужила. Эта женщина разрушила мою жизнь, как видишь, и она должна заплатить за это!

На какой-то момент Вилли почувствовала себя маленькой напуганной девочкой, бессильной в борьбе с огромной несправедливостью. Но она взяла себя в руки и стала объяснять ему, что у Джинни нет таких денег.

– Я могу сейчас дать тебе немного – несколько сотен, а потом ежемесячно присылать...

– Нет, ни в коем случае! Я не тот человек, кому можно кинуть подачку. Я не хочу больше слышать о деньгах! Я усердно работал всю свою жизнь, неизвестно для кого и для чего... без семьи... И все благодаря ей. Она унесла мое сердце, душу. Она разбила мою жизнь. Я даже перестал чувствовать себя человеком после того, как она так обошлась со мной. Она разбила мне жизнь. А сама? Нашла себе богача, который заботится о ней и называет своей женой. Ее невозможно оправдать. Она моя жена! И только моя!

Надежда в сердце Вилли гасла по мере того, как она слушала. Его слова, полные горечи, шли из самого сердца, разбитого неудачной женитьбой. В нем не осталось никаких теплых чувств к Джинни, ничего, кроме чувства оскорбленной собственности. Его злость на нее не имела границ. Его единственной целью, поддерживающей в нем жизнь, было уничтожить Джинни.

– Папа, – взмолилась Вилли. – Мама тоже настрадалась. Она, как и ты, очень много работала, и у нее так долго не было дома...

Казалось, Перри прислушался. Воспользовавшись его вниманием, Вилли стала говорить, убеждая его, что за прошлое сполна расплатились все Делайе. Но, когда он заговорил, она поняла, что ее хрупкие надежды оказались тщетными.

– Не говори мне о страданиях, девочка, – с горечью произнес он. – Эта женщина заслуживает всего плохого, что с ней случилось. Но этого недостаточно. Совсем недостаточно. И кто-то должен заплатить сполна. Я докажу, что я прав.

Его голос сорвался, и он затрясся в беззвучных рыданиях.

Несмотря на свою решимость, Вилли стало безмерно жаль его. Она знала, что мать не виновата в том, что жизнь Перри разбилась. И тем не менее это было так. Он выбросил свою семью на улицу, а сам стал нищим. Трудности и лишения не смягчили его душу и не умерили со временем его гнев.

Он оставался глухим ко всем ее словам. У него был свой взгляд на права и закон. Он остался таким же, каким был много лет назад.

Вилли выложила свой последний козырь.

– А как же я, папа? Я тоже должна расплачиваться?

Перри нахмурился и внимательно посмотрел на нее. Казалось, что он никогда не задумывался над тем, как отразится на дочери его война с Джинни.

– Ты не должна вмешиваться, Вилли. Ты здесь ни при чем. Эта наша борьба.

– О, папа! – с болью и горечью воскликнула она. – Как ты не понимаешь, что я с самого детства была втянута в твои с мамой отношения, в твою борьбу с ней. Я не вынесу больше этого! Каждый раз, причиняя боль маме, ты причинял ее мне...

– Кто же виноват в этом? – упрямо твердил он. – Клянусь Богом, я любил эту женщину. Единственно, чего я хотел от нее, – чтоб она была хорошей женой. Разве это такая уж большая просьба?

Вилли подумала, что наконец он стал разговаривать с ней по-настоящему.

– Может, это не ваша с мамой вина, сказала она, – Все, что хотела мама, – это получить возможность заниматься каким-нибудь своим собственным делом, кроме ведения домашнего хозяйства для тебя и меня. Это не значит, что она плохая жена и хозяйка, папа. Женщина имеет право выбора, даже если она замужем.

Он коротко рассмеялся.

– Господи, Вилли! Ты говоришь, совсем как она. Похоже, вы сделаны из одного теста. Ответь мне, если ты такая умная, – какой я сделал выбор, женившись на твоей матери? Выбор был единственный – чтобы содержать семью, оградить ее от голода, я был вынужден каждый день спускаться под землю, в шахту.

Вилли молчала. Она отчетливо ощущала печаль и опустошенность, поселившиеся в этом доме, где ее родители когда-то любили друг друга.

Ее привлек звук телевизора, по которому транслировали футбольный матч. Игроки команд бегали с мячом, пытаясь забить заветный гол. Яркий пример добровольной баталии, где можно выиграть. В борьбе же между ее родителями победителей быть не могло – они оба обречены были остаться в проигрыше.

Вилли дотронулась до его руки и почувствовала ее грубость и неотзывчивость.

– Папа, я прошу за себя, не за нее, – сказала она. – Брось все это. Пожалуйста, папа...

Казалось, что ее слова дошли до его сознания. Он накрыл ее руку своей. Она почувствовала, как тепло пробежало по ее телу.

– Видит Бог, я никогда не хотел ранить или обидеть тебя. Способ, который я выбрал, предназначен для нее, и только для нее. Но я просто был...

Он замолчал и отвел глаза в сторону. Она ждала продолжения, но он долго сидел, не двигаясь и не говоря ни слова. Она тоже молчала, давая ему возможность найти решение, которое устроило бы их всех.

Он резко встал и подошел к старому шкафу, чтобы налить себе выпить.

– Я подумаю над этим, – хрипло сказал он.

Вилли облегченно вздохнула. После стольких лет, наполненных злостью и горечью, появилась надежда на примирение.

– Означает ли это "да"? – спросила она с волнением.

– Это означает, что я подумаю над этим, – грубо произнес он, стоя к ней спиной. – Я сообщу тебе. А теперь уходи, дитя мое.

На секунду Вилли замерла в нерешительности. Продолжать ли настаивать на своем или перешагнуть через пропасть, которая лежала между ними и попытаться навести новый мост? Он выглядел таким одиноким со своим стаканом в руке, пристально всматривавшийся в окно.

– Спокойной ночи, папа, – сказала она мягко и вышла из хижины.

Прежде чем направиться к машине, она обернулась, чтобы еще раз взглянуть на дом своего детства, который она покинула много лет назад.

Когда Вилли приехала в Палм-Спрингс и увидела изможденное лицо матери, она поняла, как та переживает.

– Как дела? – нетерпеливо спросила Джинни. – Ты виделась с отцом? Что он сказал?

– Он сказал, что подумает и известит нас о своем решении.

Вилли очень хотелось сказать что-нибудь утешительное, но она не хотела обманывать мать, вселяя в нее напрасные надежды.

– И это все? – спросила Джинни тоном, полным опасений.

– Все, что мы можем сделать, – это сидеть и ждать. А где Нил?

– Он уехал на пару дней по делам. Я представить не могу, что он сделает, когда узнает обо всем.

– Расскажи ему сама. Постарайся, чтобы он понял, как это произошло. И если папа будет снова тебе угрожать, Нил сможет помочь тебе. Если же он отвернется от тебя, то это тоже многое прояснит.