– Прощайте, прекрасная женщина, – крикнул он ей вслед. – Разлука с вами – это такая сладкая печаль.

Заполдень в тишине университетской библиотеки она раскрыла свою папку, в которой держала текст выступления в "Спорном суде". Она порылась в папке, пытаясь найти рукопись, но ее не было.

Она должна быть там! Заключительное выступление было очень важным для Вилли. Она так долго и скрупулезно исследовала это дело, в тексте приводились ссылки и вся документация. Она перетряхнула содержимое папки, но рукописи не было. Она исчезла.

Менее чем через неделю она должна будет встретиться с оппонентами из Бостонского университета. Как будет ликовать профессор Шарп! Нет никакой надежды, что она сможет восстановить по памяти весь текст выступления. А раз так, то на суде ее ждет полный провал.

В сильном волнении она бросилась в аудиторию, в которой сегодня проходили занятия, и обшарила ее всю, не пропуская даже корзин для мусора, но рукописи нигде не было.

Куда она могла исчезнуть? – снова и снова спрашивала Вилли себя. Она вернулась в офис "Лоу Ревью" в надежде отыскать ее там, и вдруг ее осенило – Бад! Ведь она оставила свою папку на столе, а он воспользовался этим и сделал ей очередную подлость. Тем не менее, она осмотрела все столы, выдвигая ящик за ящиком, но поиск ее был безрезультатным. Она была уверена, что кроме него это сделать было некому.

Как сумасшедшая она носилась по университетскому городку в поисках Бада Хоуджа, пока не обнаружила его в кафетерии на Гарвардской площади. Не обращая внимания на удивление и любопытство, выразившиеся на лицах посетителей, она громко сказала ему:

– Вы – презренный негодяй! Но на этот раз вы зашли слишком далеко!

Не ожидавший такого натиска Бад нервно рассмеялся.

– Я знаю, Вилли, какого вы обо мне мнения, но позвольте спросить – что произошло?

– Вы украли у меня текст выступления на "Спорном суде" и, возможно, уже уничтожили его. Но я этого так не оставлю! Вы еще пожалеете, Бад!

Он вскочил на ноги, опрокинув стул, схватил ее за руку и оттолкнул в угол.

– Подождите минутку. Дура! Вы поплатитесь за эту вашу выходку! Я объявляю вам войну! Я никогда не напрашивался к вам в друзья. Но сейчас вы перешли все границы. Я использую против вас все ваши слабости и найду способ сделать вас несчастной. И если вы потеряли свои бумаги, я буду первым, кто не скажет вам слов сожаления. Но я не крал их. Это не в моем стиле.

Он отвернулся от нее и сел на свое место. Вилли выскочила из кафетерия. Бад, без всякого сомнения, врал. Больше никто не мог так беспощадно поступить с ней. Разве можно было ждать от него, что он признается. Если бы все говорили правду, то зачем нужен был бы суд вообще?

Опустошенная и несчастная Вилли вернулась домой. Без милых маленьких безделушек Сюзанны, ее особого внимания к деталям быта, без ее ежедневной тщательной уборки комната выглядела мрачной. Зажатая в тиски своего жесткого расписания, которого требовала от нее учеба, она не знала отдыха, и у нее совсем не оставалось времени, чтобы наводить в комнате порядок. Расстроенная исчезновением текста своего выступления, она сейчас с ужасом смотрела на накопившийся за неделю мусор. Она поняла, что совсем выдохлась.

Не раздеваясь и не разбирая постель, Вилли упала на кровать и проспала шестнадцать часов подряд.

На следующее утро, помятая и голодная, с тяжелой головой, она с трудом поднялась с кровати. Комната выглядела еще хуже. Она должна найти свои черновики и восстановить свое выступление. Вилли быстро приняла душ и выпила две чашки кофе. Затем нехотя принялась наводить порядок в комнате. Она собрала и сложила аккуратными стопками разбросанные книги и листы бумаги, помыла грязную посуду и развесила валявшуюся одежду. Вытирая пыль и подбирая с пола скомканные листки бумаги, она заметила рукопись, выглядывавшую из-за пары ее ботинок. Это был текст ее выступления. Чувство стыда и облегчения одновременно охватили Вилли. Она была уверена, что ее доклад лежал в папке. Как могла она так ошибиться?

Когда она вспомнила лицо Бада и свои гневные слова, ее лицо покрылось краской стыда. Он говорил правду. И эта драгоценная рукопись не оказалась в папке только из-за ее усталости и небрежности.

Она была далека от мысли извиниться перед Бадом, но ей теперь следовало более серьезно отнестись к его словам об объявлении ей тотальной войны.

Вилли стояла перед "Спорным судом" с текстом своего заключительного выступления в руках. Ее оппонент, тридцатилетний студент Бостонского университета, только что закончил читать апелляцию, которую подала школа Клары Бартон. Претензии состояли в том, что Государственный совет отказался финансировать школу, что явилось вопиющим фактом дискриминации. Вилли нашла аргументы оппонента простыми и неубедительными. Может быть, это потому, думала она, что он не знает смысла понятия "дискриминация". Она была уверена, что сможет справиться со своей задачей. Придя к такому заключению, Вилли решила начать атаку.

– Ваша честь, – сказала она. – Мы только что услышали, что школа Клары Бартон является жертвой дискриминации, которая запрещена законом. От имени Государственного совета я заявляю, что на деле дискриминация не имеет места. Совет отказал в финансировании на основе того, что преподавание, проводимое чисто женским коллективом, приводит к нездоровой обстановке в школе. Что же касается права преподавания, то Совет, не создает никаких преград учителям. Нет ни одной статьи в уставе штата, согласно которой действие Совета можно было бы расценить как противозаконные. Следовательно, школу можно распустить, педагогов освободить от занимаемых должностей, а детей – от посещения этой школы.

Ваша честь! С уважением позволю себе заметить, что суд является экспертом закона, а не экспертом принципов образования. Следовательно, суд должен с почтением относиться к заключению Совета штата и не аннулировать его решение...

Судьей этого гипотетического апелляционного суда был Кен Харпер, молодой юрист с репутацией крайнего либерала. Он был сторонником студенческого радикализма, поощрял способность ни перед чем не останавливаться, и Вилли, безусловно, произвела на него впечатление. Когда она приводила свои аргументы, ей показалось, что Харпер улыбается, и вполне доброжелательно. А краем глаза она видела профессора Шарпа, утвердительно кивающего головой вслед ее словам.

Судья Харпер объявил о своем решении. Оно было в пользу Вилли. Она сразу же подумала о Мэтте. Пойдя в разрез со своими убеждениями и проделав большую и трудную работу, она добилась успеха. Она все сделала именно так, как советовал ей Мэтт. Чувствуя неприязнь к этому делу, она тем не менее выиграла его.

Но сейчас она давала себе клятву – став Практикующим адвокатом, она никогда не возьмется за дело, в правоту которого не верит.

Около полуночи Вилли вошла в вестибюль своего дома на Хэнкок-стрит. Отперев почтовый ящик, среди счетов и рекламных проспектов она обнаружила белый конверт с грифом Верховного суда Соединенных Штатов. Ей показалось это странным, так как Мэтт никогда не отправлял ей писем в официальных конвертах. Но, прочитав обратный адрес повнимательней, она поняла, что письмо не от Мэтта, а из Палаты судей Джона Мартина Гиббса. Ее извещали о том, что она как перспективная студентка юридического факультета приглашается в Вашингтон на собеседование.

Приглашение очень польстило самолюбию Вилли.

По мнению Бада, ее работа в "Лоу Ревью" оставляла желать лучшего. Он считал, что она хватается за все сразу и тем самым растрачивает себя, распыляется.

Вилли придерживалась другого мнения на этот счет. Она была абсолютно уверена, что его назначили редактором отдела только потому, что он был мужчиной. Фактически только они двое могли претендовать на этот пост. Их статьи в "Лоу Ревью" были разными по стилю, но безусловно заслуживали внимания.