— Нет, — сказал я. — Я буду здесь стоять. И слушать. А ты расскажешь мне, кто я такой и почему и как это случилось. Говори!
И он… Заговорил:
— А было это так. Когда ты беспрепятственно прошел через Бессмертный Огонь, а после и Хвакир тебя не разорвал, и ты явился в Хижину и, сев за стол, окаменел… мне показалось, что я понял, что же замыслил Хрт: он заманил тебя, лишил их головы! Теперь, подумал я, мы без труда с ними расправимся, а уже после выведем тебя на капище и воздадим в дар Прародителям. И это будет знатное, достойное их подношение. Ведь ты первейший руммалийский воевода. Такого сжечь — ого! И я тогда… Сперва я показал твоим рабам твой меч, сказал, что ты сгорел, и это их немало напугало. Потом они, взяв наше золото, ушли. Потом, уже в дороге, разделились — ибо как раз в тот день твой меч был отдан Хрт, и он его сожрал. И дал их перебить — Гурволод и Стрилейф твоих рабов и перебили. Потом они пришли сюда — Гурволод старшим, а Стрилейф при его стремени, встали на капище и начали бросать в огонь добычу. Хрт быстро пожирал ее и требовал еще, еще, еще. Тогда Гурволод повелел: «Веди их наиглавного! Хрт, видишь, голоден!» И я пошел. Прошел через огонь, прошел мимо Хвакира. А в Хижину… не смог войти! Я стоял на пороге, молил, заклинал, но Хрт не пожелал меня впускать! Тогда… здесь лгать нельзя!.. тогда, выйдя на капище, я так сказал: «Нечиппы-ярла нет! Хрт его сжег, а Макья съела пепел!» Да-да, ярл Барраслав, уже тогда я кое-что стал понимать… А они гневались, они мне не поверили! Гурволод мне грозил, кричал, что быть того не может. Тогда я, осерчав, сказал: «Иди и сам смотри!» Он и пошел. И с ним пошел Стрилейф, Шуба пошел, Чурпан… Ну, словом, только те, кто ведет свой род от Хрт, ибо других не пропустит Бессмертный Огонь.
И Белун замолчал, стер пот со лба и тяжко перевел дыхание.
— А Хальдер? — спросил я. — Он же входил в кумирню. А тоже был чужак как я.
— Хальдер, — сказал Белун, — это совсем другое. Хальдер ходил к Источнику, пил из него, спас Айгаслава. И Хрт отметил Хальдера, и взял себе в приемыши.
— Как и меня теперь?
Белун зло глянул на меня… но промолчал. Тогда я взялся за веревку колыбели — и он опять заговорил:
— Так вот, я им сказал «смотрите сами» — и они пошли. Но они не только не вошли в Хижину, а даже не смогли миновать Бессмертный Огонь — так он тогда разбушевался. И они отступили. О, это было грозное знамение! И я сказал: «Хрт вас не принял, уходите!» Гурволод почернел, меч выхватил, хотел меня убить. А я сказал: «Воля твоя. Но есть и воля Хрт — и если он тебя сейчас не принял, то не примет и впредь. А, значит, не бывать тебе Ярлградским ярлом». Все это слышали. Все, онемев, молчали. Гурволод же… Меч опустил, велел подать коня. И съехал в Ровск. А после, в тот же день, ушел и Стрилейф. Ярлград стоял без ярла. И я, сам словно пес, сидел здесь, на крыльце, возле Хвакира, а в Хижину войти не мог. Я долго думал. Я о многом думал. И воеводы собирали Круг, рядились. Люд волновался: как же нам без ярла? Но только назовут кого, придут, спросят у Хрт, а он молчит. И ты сидел, и встать не мог. И я войти к тебе не мог, ибо тогда еще не знал, что говорить тебе. Потом мне голос был. И я призвал их, говорил: «Хрт сжег Нечиппу, Макья съела пепел, Нечиппы нет, но Макья разродилась — и нам дарован новый ярл, ярл Барраслав, который, как Нечиппа, лют и славен в ратном деле, но, как и Айгаслав и Ольдемар, он наш, да вы сами увидите: ему здесь все привычно и знакомо, он всех нас знает, чтит наши обычаи, он…» А! — Белун махнул рукой и помолчал. Потом сказал: — Хотя все было, я тебе скажу, не так. Не то мне Хрт сказал.
— А что?
— Зачем тебе? Ты — ярл, ты принят всеми нами, Хрт тебя чтит, и Макья тебя любит. А что еще? Вот разве что… Я знаю те слова, которые он тебе шепчет. Но ты не верь ему, ибо бывает и такое, когда и боги ошибаются. Хрт очень стар, устал, и вот ему и кажется… Не верь ему — верь мне!
А после, помолчав, спросил:
— Может, чего еще хочешь услышать?
— И этого довольно, — сказал я и опустил меч в ножны.
— Довольно, так довольно, — тихо сказал Белун. — Ступай, сын мой.
И я ушел, вернулся в терем. И пировал, как все, и разговорчив был, даже порой смеялся. И не вставал из-за стола, когда они пошли рубиться, а, как и все, «любо!» кричал и славил Хрт. А он опять мне на ухо шептал…
Но я ему теперь уже не верил! Хрт стар, а старики, известно, мнительны, прав был Белун, не нужно его слушать, а нужно показать ему, что рано он… Ведь кто я?! Барраслав, ярл всей здешней Земли. Хрт сжег меня, а Макья съела пепел, а после понесла, а после… Варвары — как дети! Они наивны, верят в чудеса. Ярл Ольдемар, последний здешний настоящий ярл, пал от руки коварных заговорщиков. Они же, эти заговорщики, убили и его наследника, младенца Айгаслава, и обезглавили его, и бросили в Нипар. Казалось бы, все кончено. Так нет! Уже через какую-то неделю в Ярлград является тогда еще никем не почитаемый чужак по кличке Хальдер, привозит с собой мальчика, как две капли воды похожего на убитого ярлича, и утверждает, что этот мальчик и есть Айгаслав. И что? Да то, что все они тогда с великой радостью поверили тому, будто их ярлича спасла вода всесильного Источника. В этот Источник, кстати, верили и Полиевкт, и абва.
Абва! Исчез, словно сквозь землю провалился. И я, ярл Барраслав, трижды престрого спрашивал…
Но что мне абва! Я об Айгаславе. Так вот, тот Хальдеров подменыш был всеми признан настоящим ярлом. Все верили, что будто и действительно вода всесильного Источника способна приживить отрезанную голову. Но ладно Айгаслав — никто ведь ничего толком не знает, где Хальдер взял его, откуда появился шрам на его горле, — но Верослав! Ведь тут все было на виду: Айгаслав перебил Верославу ключицу, кости неправильно срослись, и Верослав не мог взяться за меч… Но все уверены: не Айгаслав — Хрт покарал его! Хрт не желал, чтоб Верослав, взял под себя Ярлград! И Верослав, хоть просидел два месяца на Ольдемаровой скамье, но так и не был признан здешним ярлом, Хрт отвернулся от него и градские ушли — и оттого Ярлград был пуст, когда я взял его. Вот так-то вот: то с Айгаславом чудеса, то с Верославом…
А теперь и со мной! И я уж не знаю, как они это себе представляют, но вижу: они и действительно верят в то, что я вначале был сожжен, а после возродился, и что теперь я их, ярлградский. И, как ни удивительно, но кое в чем они правы, ибо порой мне кажется, что я и впрямь родился здесь, и что все их обычаи — мои, и сами все они — мои, и я их знаю всех — кого только в лицо, ну а кого и лучше. Так, например, мне хорошо известен норов Тихого, но я его терплю. И знаю, что и где он у меня ворует. И знаю, отчего хромает Шуба. И помню, как пять лет тому назад здесь был пожар, и как тогда Чурпан… Ну, и так далее.
Но помню я, конечно же, и Теодору, Тонкорукого, свое поместье, и свой первый поход, и свой первый триумф. Но почему-то все это меня теперь нисколько не волнует. И вообще, как будто это не мое, а так — приснилось, что ли. Или же привиделось. Порой я думаю: возможно, уже умер Тонкорукий, Держава ждет меня и все гадают обо мне — жив или нет. Гликериус бы точно им ответил: «Жив». Да только неизвестно, жив ли сам Гликериус. Он как исчез тогда, во время битвы, так больше и не кажется. Я, Барраслав, уже неоднократно спрашивал о нем, самым подробным образом описывал его приметы, я даже посулил триста диргемов за его поимку. Мало того, я говорил: в Ярлграде есть лазутчики Державы, посол об этом намекал, так их надо схватить — и на потеху псам! Да, я так и сказал тогда:
— Псам! Псам!
И гневен был! Ибо кто я? Ярл Барраслав! Это моя Земля и мой народ, мои обычаи, небо мое, мой Хрт! Да, стар он стал, устал, и оттого и шепчет мне… Но правильно Белун сказал: «Не верь ему!» — и я не верю. И потому не делаю того, о чем он просит, а лучше докажу ему, что слишком рано он…
Вот так примерно я и рассуждал после беседы с Белуном. Так размышлял я на пиру, так размышлял я ночью после пира. А утром встал и, наскоро позавтракав, велел, чтобы ко мне призвали воевод. Когда они пришли, я вышел к ним в кольчуге, в шлеме. И сказал:
