Ты, варвар, полузверь и вообще никто — ты молчал! Цемиссий же все набавлял — еще, еще… Глупец! И трус. Да разве бы ты, Хальдер, пребывал в бездействии, да разве бы ты раз за разом откладывал приступ, если бы у тебя хватало на это сил? Но не хватало, ох, не хватало! Хотя, вне всякого сомнения, ты тогда привел с собой немало кораблей и многого чего добился да, много чего взял и много чего сжег. Но этот город так просто не взять. На следующий раз, так думал ты тогда, ты, Хальдер, будешь осмотрительней. Один плененный руммалиец очень подробно — ты так повелел, а он не смог перечить — очень подробно рассказал тебе вот что: для того, чтобы иметь успех в осаде, нужны тараны, катапульты, фашины, лестницы, машины огненного боя и, что может быть важнее всего остального, нужны мастера, которые возьмутся прорыть подкоп под Пятиглавой Башней. Правда, еще лучше, если бы этим мастерам удалось отыскать тайный проход во внутреннюю — Золотую Гавань. Но где сокрыт этот проход, плененный руммалиец не сказал поклялся, что не знает. Его убили. А теперь…
То есть, тогда, в своем шатре, ты, Хальдер, хмурился и ничего не отвечал. И вообще, ты делал вид, что тебе нет никакого дела до того, что говорит Цемиссий. Он от этого очень сильно нервничал и то и дело менялся в лице. Тебя это тешило. Но потом ты спохватился, подумал, пора и меру знать. И потому, когда Цемиссий еще раз набавил цену, ты вдруг сказал:
— Довольно, я согласен.
Толмач кивнул и перевел. Цемиссий улыбнулся, отступил на шаг, дал знак слуге, тот подал ему свиток…
— Нет! — сказал ты. — Постой. Сперва… вот это, — и властно поднял руку, согнул ее в кисти и протянул ее к нему. Цемиссий побледнел. А ты строго сказал:
— Я жду!
— Чего? — спросил Цемиссий, задрожав; точь-в-точь как сегодня посол…
— Жду поцелуя, — сказал ты. — Он — знак твоей покорности.
— Но я…
— Не хочешь?!
— Нет!
— Тогда чего ты здесь стоишь? Иди. Я не держу тебя. Но завтра…
— Нет-нет! — поспешно сказал ярлиярл. А потом…
Х-ха! Ярлиярл, Владыка Полумира, автократор — встал на колени перед варваром, взял его руку, шершавую и крепкую руку настоящего воина, в свои почти женские, мягкие и пухлые ладони…
Да, что и говорить, уже и тогда, в первый раз, тебе все это было очень противно. Но ты ведь знал — для них, для руммалийцев, это очень важно; пленник рассказывал, что это — знак рабской покорности. И ты терпел.
И он стерпел — поцеловал. А после встал и резко, рукавом — как варвар! — вытер губы. Губы у него были серые, лицо тоже было серое. А вообще он держался довольно достойно, почти что как воин. Тебе это понравилось, и ты сказал:
— Ну, вот и все. Теперь ты можешь идти. И я тоже уйду — сегодня же.
— А мирный договор? Вот его текст, — и Цемиссий совсем уже собрался подать тебе свиток…
— Потом, потом, — ответил ему ты. — Кто я такой? Я так, я просто воин. Я читать не умею. И потому я не буду его брать, этот твой договор, а я просто так уйду. А ты после пришлешь своих послов к нам в Ярлград, пускай тогда они, кроме даров, возьмут еще и этот договор, которым, я вижу, ты так дорожишь. Мой властелин, ярл Айгаслав, прочтет его. Он умеет читать, он не воин. Прочтет и, может, и подпишет. Он, мой властелин, умеет и это. Но все это будет потом, может, только в следующем году. Ну а пока… я больше не держу тебя.
И ярлиярл ушел. И ты, обычный воин, снялся в тот же вечер. Шесть раз по сорок кораблей пришли в Ярлград. Народ встречал тебя на берегу, на пристани, народ в тот день много и радостно кричал. А ты как будто ничего не слышал; сошел на берег и сказал:
— Как ты и повелел. Вот, принимай дары.
И Айга принял. Молча. Он, Айга — ярл, нет — старший ярл над всей здешней землей — Землей Опадающих Листьев. Здешних двенадцать младших ярлов безропотно верны ему и платят ему дань. На то они и младшие, чтобы платить. А ты кто, Хальдер? Просто воин. Старый, неграмотный, и ничего тебе не нужно. Вот твоя горница, вот твой тюфяк, вот твой меч на стене. Меч. Х-ха! Даже посол — не воин, а почти что женщина — и тот, увидев этот меч, был поражен. И еще как! Стоял и все смотрел, смотрел, смотрел, словно почуял! Меч — да, силен; твой меч, он… Да! Вот это настоящее сокровище, достойное настоящего воина. А золото и самоцветы, парча, шелка и благовония — все это пусть достанется властителю страны, из-за которой ты, глупый старик…
А ведь и вправду ты уже старик! Уже наверное лет тридцать минуло с той поры, как ты пришел сюда. Ты и тогда был просто воином. Был, правда, у тебя свой корабль, была своя дружина. Была и земля — та самая, на которой ты родился. И там ты жил, как все. То есть первых семь лет своей жизни ты провел в поселке, вместе с матерью и сестрами. Потом тебе разрешили охотиться, а потом и рыбачить, но недалеко. И только потом уже, когда тебе исполнилось четырнадцать, отец стал брать тебя с собой в набеги на соседние поселки. Потом ты уже сам ходил и начал сам себя кормить. Быстро, уже на следующий год, ты добыл себе корабль. И побеждал — это всегда. Вот за эту постоянную удачу тебя тогда и прозвали Счастливым. Но ты вместо того, чтобы держаться за это…
Вдруг решил бросить все и начал готовиться к походу за море. Отец, как только узнал об этом, страшно рассердился. Он призвал тебя к себе и сказал:
— Зачем это тебе? Что, разве здесь мало добычи? Весь Берег — твой.
Да, это было так. Но что такое был тот Берег? Две сопки, три скалы, лед, мрак. И разве можно добыть много чести, опустошая и без того почти пустые, голодные и нищие поселки? А вот зато за морем, в тех далеких и благодатных местах, о которых ты к тому времени был уже столько наслышан… О! Но твой отец упрямо стоял на своем. Ты, говорил он, у меня единственный сын, а я уже стар, в следующем году я думаю уйти на покой и передать тебе все дела — то есть и сам наш поселок, и все корабли, а у нас их четыре, все они новые и крепкие, и люди на них проверенные, все это, вместе взятое очень большая ценность. А что, так говорил отец, можно найти за морем? Только смерть. Почти все, ушедшие туда, ее, смерть, и нашли. Так стоит ли так далеко ходить?! И он еще хотел что-то сказать…
Только тогда ты, Хальдер, не стал его дальше слушать, а резко встал, взял меч — еще не этот драгоценный меч, а тот, простой… Но все равно уверенно сказал:
— Так то были они. А это я. И я вернусь. Ведь я Счастливый. Да и к тому же я иду не так, как все.
— А как это «не так»? — спросил отец.
Но ты не ответил. С лязгом вложил меч в ножны и ушел к воде — там тебя уже ждали. А потом…
А что было потом? Да ничего; шестнадцать дней гребли. Торосы, шторм…
И ведь прошли-таки! На южном берегу вас встретили дымами. Кто жег эти костры, вы не видели, но прекрасно понимали, что там, за как будто пустынными песчаными холмами, вас уже ждут. Там знают, с чем приходите вы, белобровые…
Да только вот на этот раз они ошиблись, ибо ты не стал причаливать к берегу — твой корабль резко свернул от него и двинулся едва ли не вдоль самой линии прибоя. Так тебя учили знающие люди, они говорили, что так безопаснее. Ты так и поступил. И так вы шли вдоль берега. И так продолжалось два дня. Ты стоял на корме и командовал, а воины гребли четко, размеренно. Вскоре дымы исчезли. Потом, уже на третий день, вы подошли к устью реки. Река, как ты об этом уже знал, была широкая и полноводная, течение у нее было слабое, а по обоим ее берегам — до самого горизонта — рос вереск. Кругом никого. И река, казалось, не представляла никакой опасности. Но, тем не менее, ты приказал табанить и развернул корабль вначале вправо, после влево… и потому, следуя одному памятному и очень полезному совету, благополучно миновал железный частокол, который был скрытно устроен на тамошнем дне, на самом перекате.
А в полдень, на излучине, на правом берегу, вам открылся кумир. И про него ты тоже слышал. Ты велел остановиться и пристать. Пристали. Все оставались на своих местах, а ты один сошел на берег, опустился перед кумиром на колени и поднес ему две большие связки янтаря, китовый ус и старинный каменный кинжал — очень хороший. Кумир молчал. Ты встал и осмотрелся. На горизонте показался дым, потом еще один, еще… Прекрасно! И ты, победно улыбаясь, приказал:
