И вдруг Источник забурлил! И вспенился! И начал прибывать и прибывать, и выходить из берегов, и разливаться озерцом! Сьюгред вскочила, отшатнулась.
— Нет! — закричала она. — Нет! Нет! — и шаг назад! Второй!..
Но тут к ней подбежал Нечиппа! Схватил ее и поднял на руки.
Вж-вж! — и две стрелы в него! Торчат в спине. А он:
— Прими! — вскричал. — От всей нашей Земли! Тьма, расступись! — и…
Бросил Сьюгред в воду. Она исчезла. Он оборотился…
Вж-вж! Вж-вж! Вж-вж! И он, весь в стрелах, зашатался и упал.
— Ур-р! Ур-р! — заголосили криворотые. — Порс! Порс!
Псы на него и кинулись! И ну его трепать! Рвать в клочья! Грызть! Кровь хлещет! Хруст!..
А мне смешно! Ведь я же вижу, как вот оно уже ползет из-под кустов, встает из-под земли и опускается сверху! Как все о нем и говорили, оно зеленоватое, искрит. И вот оно уже на них, а вот уже и на меня! Х-ха! Марево! Дождался! Источник, значит, жив, и, значит… Да! Мне не видать того, оно ж сейчас сожрет меня, сглодает, оставит только кости. Ну и пусть! Зато и их… И…
Тут я задохнулся, в глазах стало темно, и я…
Вот только что был я, а вот меня уже и нет — вместо меня в траве возле Источника лежит совсем другой старик. Хотя, конечно, он сильно похож на меня. И он, этот старик, живой. А больше никого живого там нет. Там вообще нет никого, зато там по всей поляне разбросано великое множество самых различных костей. Значит, Марево сожрало их всех: и Нечиппу, и криворотых, и псов. Один только я… Да, тот старик — это все же я… Один только я и остался в живых. Я лежу на траве. Уже смеркается. А рядом со мной дерево. И камень… из-под которого чуть пробивается ну вот такой вот, совсем маленький, Источник. Я встал — с большим трудом — и подошел к Источнику, склонился перед ним, приложился к нему губами… и долго пил. Вода там оказалась самая обыкновенная — холодная, безвкусная. Я встал, утер губы. На камне лежал меч. Он был очень ржавый, ножны сильно истлели. Я повернул их, рассмотрел, увидел теперь уже едва различимые на них крестики, кружки, дужки, отпятки, уголки и прочие тому подобные значки. То есть, без всякого сомнения, это были те же самые ножны, и тот же самый меч. Правда, меч был в таком плачевном состоянии, что уже никуда не годился. И тем не менее, уж и сам не знаю, для чего…
Я взял тот меч, и взял ножны, и отошел немного в сторону, и вырыл там небольшую ямку, и спрятал туда меч и ножны, потом все это аккуратно засыпал, заровнял, приметил место, оглянулся на Источник…
И, резко развернувшись, пошел прочь.
После я плутал в тех местах еще целую неделю, прежде чем сумел выбраться к реке. Там, как будто специально ее туда подогнали, меня ждала у берега весьма добротно сделанная, еще почти совсем новая лодка-долбленка. На ней я мог запросто, дней за десять, не больше, спуститься до самого устья Нипара, а это уже почти Руммалия!..
Но никуда я тогда не уплыл. Лодка уплыла одна — я оттолкнул ее от берега. В отличие от Нечиппы, я никому не давал никакого слова, я был волен в своем выборе — и я выбрал Идею. Я остался у реки, вырыл себе землянку, жил в ней, кормился диким хлебом, рыбой и кореньями. Лето прошло, осень прошла. Я терпеливо ждал, я никуда не спешил.
Зато когда по моему разумению настало мое время спешить, я рано утром встал, собрался — и пошел. Теперь я шел значительно быстрей, чем в первый раз. Конечно, я достаточно хорошо помнил дорогу, но все-таки главное, что мне теперь помогало, это уверенность. Я шел всего два дня, а потом, не удержавшись, я шел даже ночью, и потому уже на третий день, когда еще только рассвело, я был уже на месте. Вот дерево, вот камень, вот Источник. Я сел неподалеку, ждал. Было довольно холодно и пасмурно. А потом пошел снег — это было впервые в том году. И вот этот снег шел да шел и все гуще, и гуще укрывал собой землю, а я смотрел, смотрел, смотрел…
И все-таки не усмотрел! Вот только что ведь ничего там, возле Источника, не было — а потом я вдруг вижу, что при камне, у самой воды, лежит младенец, завернутый в теплый женский платок. Точно такой платок я видел на плечах у Сьюгред. Не правда ли, это весьма символично? И вообще, на эту тему можно очень долго и продуктивно рассуждать. Но, напомню, тогда было очень холодно, шел снег, а младенец, пусть даже и хорошо запеленутый, лежал на голой земле. Поэтому я, ничуть не мешкая, поспешно кинулся к нему, схватил его, прижал к груди, запахнул полой своего ветхого овчинного плаща — он сразу загугукал…
А я рассмеялся! Я — честно вам скажу — был счастлив. Мне даже ничуть не было обидно за то, что этот законченный глупец Нечиппа на этот раз оказался намного прозорливее меня. Подумаешь, какая мелочь! Ибо Идея — вот что превыше всего!
А что было потом? Да ничего особенного. Я встал и пошел, прижимая младенца к груди. Сыпал густой снег, крепчал мороз. Я и понятия не имел, где мне искать ближайшее человеческое жилье. Но я ничуть не волновался, я знал, я был уверен, что мы не пропадем. И я не ошибся — в тот же день, прямо в лесу, я встретил криворотых. В тот год их там везде бродило великое множество — они искали удобные для жилья места и, если находили, так сразу и обустраивались. Вот на таких я и набрел: какая-то семья остановилась на ночлег, и я смело вышел к их костру. Первым делом я показал им младенца и сказал, что подобрал его здесь совсем неподалеку, мать его, сказал я, умерла наверное от голода, а отца его, сказал я, я вообще не видел. И вообще, кто они были такие, я не знаю.
Старший из криворотых, нетерпеливо выслушав меня, злобно сказал:
— А я знаю! Малец, небось, из прежних! Так что его бы надо не к огню, а на огонь сажать!
Но его женщины на это сразу закричали:
— Молчи! Хоть постыдился бы!
После чего они сразу отобрали у меня младенца и унесли к себе в шалаш, там они его накормили и перепеленали. И вообще, они его там, у себя, и оставили. А я остался у костра, хлебал горячую баланду, согревался, молчал и время от времени поглядывал на шалаш. Кто я такой? Дряхлый старик, пусть даже и весьма ученый. А мальчику сейчас важней всего — это тепло да молоко, да умелые добрые руки. Честно сказать, мне было очень хорошо тогда, мне хотелось еще немного поразмышлять, порассуждать на эту тему…
Но тут старший из криворотых, вновь обратившись ко мне, строго спросил:
— А сам ты чей?
— Ничей, — просто ответил я. — Бродячий человек.
— Из прежних?
— Нет, я из дальних. Из южной страны.
— А это где?
— Еще плеснешь — и расскажу.
Мне опять дали баланды. Я с удовольствием ел и рассказывал им о Руммалии. Рассказывал я красочно. Криворотые многому просто не верили. А старший, тот сказал:
— Вот нам куда бы надо бы! А то… Тьфу! Пропади оно все пропадом! Завел нас Князь, так уж завел!
Все на это мрачно промолчали. А я, наевшись, встал, еще раз глянул на шалаш…
Но мне оттуда сразу замахали руками, тем самым ясно давая понять, что меня там не ждут, а о мальчике я могу не беспокоиться — он в надежных руках, а сейчас крепко спит.
Тогда я сказал так:
— И хорошо. Пусть спит. Так он скорее вырастет. А уж когда вырастет, тогда, я думаю, я снова с ним встречусь. И даже знаю, где это случится.
После чего я поклонился им, пожелал всем добра, потом еще раз попросил, чтобы дитя не забывали и не обижали — и пошел. И вот я уже пришел, вернулся в Наиполь. И вот… Кто я такой?! Я ведь не Мастер, а простой адепт, один из очень многих, а вот поди ж ты, избран именно я, дряхлый старик, лысый урод! Я, только один я и наблюдал рождение нового варварского мифа, а если фигурально, то рождение того, кто пришел на смену Хрт. Только сперва пусть этот мальчик еще вырастет, потом придет к Источнику, отыщет меч, и уже только потом на Земле Опадающих Листьев наступит новый день. И тогда можно будет говорить…
Вот именно! Ибо мы, смертные, можем только говорить, предполагать, надеяться, но все решается — увы — не нами.
Но кто нам запретит надеяться?!
