Вот так я и судил. Еще раз говорю: я не любил судов. Да и пиры я не любил. Я на пирах молчал, почти не пил, а то и вообще не досидев вставал и уходил. А в спину мне шептали:

— Словно Хальдер!

А что?! Ведь мы и действительно во многом с ним схожи. И он чужак, и я чужак. Он не любил пиры — и я их не люблю. Он мрачен был — и я не говорлив. Его терпели — терпят и меня. Вот только он был белобров, а я, как говорят про руммалийцев, темнорож. И вот еще: он возвышался много лет, и подкупал, интриговал, и воевал, и бунты подавлял, а я… Вошел в кумирню, посидел, а вышел — я и ярл. А Хальдер ярлом так и не назвался — не решился. А я о том и не просил, оно само собой так вышло.

И вот я — ярл; утром встаю и принимаю воевод, а после вершу суд, после пируем, а то и выезжаем на охоту, а то — на новолуние и четверти и полнолуние — мы ходим на кумирню и славим Хрт и воздаем ему дары, Белун их принимает, а мы, вернувшись, вновь садимся пировать. Они все называют меня ярлом, пьют, пляшут в мою честь, даже сражаются без панцирей — и падают в крови.

Но я же понимаю — я не ярл! Вот Верослав был ярл. И Айгаслав был ярл. И Ольдемар, а тот особенно, был ярл! И он первым Ярлград и возвысил, и подчинил себе соседних ярлов, а после Хальдер подчинил и остальных, а Айгаслав… А Айгаслав бежал. Я даже знаю, как он это сделал — я ж ведь живу теперь в той самой горнице, в которой прежде жил и Айгаслав. Так вот, когда они схватились на пиру и воеводы кинулись на ярла, он прибежал сюда, отодвинул сундук, ему открылся тайный лаз — я проверял, тот лаз ведет к реке и, может быть, мне еще пригодится… Так вот, и Айгаслав бежал вверх по Нипару, а Верослав не мог его преследовать — он лежал с перебитой ключицей. Он, кстати, так и не поправился — кости срослись неправильно, рука усохла, потеряла силу, и когда я явился сюда и привел легионы, ярл Верослав безмерно гневался, все проклинал, но меч держать не мог, так и ушел к себе в Тэнград, сказав, что по весне еще вернется, чтобы посчитаться. А Айгаславу не вернуться никогда — его увел Хвакир, так мне сказал Белун.

И он еще много чего рассказывал об Айгаславе. А обо мне он ничего не говорил. Да я и не расспрашивал, хотя, конечно, понимал, что здесь что-то неладно. Ибо какой я ярл? Ведь у них как: и Ольдемар из рода Хрт, и Верослав, и даже Айгаслав — так сам Белун сказал, хоть и болтают, будто Айгаслав подменыш. А я кто? Я совсем чужак, мало того — я враг, пришел и сжег Ярлград. А после ярлом стал? Зачем им такой ярл?!

А мне зачем такая честь? А, может, это и не честь! Что, если… Да! Вот, я опять о ярле Айгаславе. Все говорят: поднявшись по Нипару, он повернул на Ржу, такая есть река, и там его схватили рыжие, злобный, дикий народ, и объявили Белой Глиной. Быть Белой Глиной — это много чести. Все наилучшее, все наисладкое, все наиценное — тому, кто именован Белой Глиной. Его в дни празднеств носят на руках, ему и поклоняются, и он же вершит суд, и он же первый на пиру, первый у женщин. Но вот приходит срок, Небо зовет его — и он безропотно восходит на костер. А может, и взошел уже — ярл Айгаслав. И так, я думаю, и я, как Айгаслав, но только не у рыжих, а в Ярлграде.

И чтит меня Ярлград! А я молчу. Я властвую, я сыт и пьян, мне хорошо, сам Хрт благоволит ко мне — когда я воздаю дары, он всякий раз кивает, улыбается.

Да, улыбается! В это, я понимаю вас, трудно поверить, но это так когда я подхожу к нему, то его каменные губы начинают расплываться в… благосклонной, как здесь полагают, улыбке. А мне в ней видится какое-то зловещее предзнаменование. И даже более того, мне чудится, что Хрт не улыбается, а шепчет… Нет, вот об этом я пока что промолчу — потом скажу. Я и тогда об этом не рассказывал. И вообще, ни о чем особенном я с ними не разговаривал. Ну а на капище тем более молчал — да там так и положено. Воздав дары, мы каждый раз сразу уходим, приходим в терем и пируем.

А в тот — самый обычный, кстати — день, когда, как и всегда, мы, возложив дары, собрались уходить, я сказал Белуну:

— Я останусь.

Белун вопросительно посмотрел на меня, и тогда я добавил:

— Меня ждут в Хижине. Я чую — ждут.

К тому времени я уже знал, как надо разговаривать с варварами и как, если захочешь, сразу добиваться своего. Так было и на этот раз: Белун не решился меня ни о чем расспрашивать, а, повернувшись к остальным, властно сказал:

— Идите! А ярл пока задержится. Благие Прародители ждут его в Хижине. Им есть о чем поговорить!

И мы ушли. Прошли мимо Бессмертного Огня, потом, уже возле крыльца, я бросил «кость» Хвакиру, потом, сняв шлем, вошел.

Благие Прародители смотрели на меня, а в очаге горел огонь. Этот огонь и впрямь бессмертный, ибо в него никогда не подбрасывают дров. И колыбель здесь необычная — когда она качается, то, значит, по всей стране мир и покой. Еще она качается, когда ждут рождения нового ярла, а также и тогда, когда уже одна его душа, без бренной оболочки, уходит в здешний рай. Но есть еще одно поверье: если вдруг колыбель упадет, то, значит, жизни здесь уже больше не будет. Да и не только здесь, в Ярлграде, а вообще по всей стране! Остановившись возле колыбели, я положил руку на рукоять меча. Веревки, поддерживающие колыбель, срубить легко — можно одним ударом. Я, если захочу…

Но я не захотел. Прошел и сел к столу. Меч положил на стол. Меч сразу прикипел к нему, теперь его уже не стронуть. И не надо! Я не за тем пришел. Я посмотрел на Белуна — тот, как всегда, сел на лежанку. Я сказал:

— Ты говорил, что никогда не лжешь. Да здесь и лгать нельзя!

— Нельзя, — кивнул Белун. — Ты хочешь спросить у меня что-то очень важное?

— Да, — сказал я. — Скажи: что шепчет Хрт, когда он улыбается?

— Шепчет?! — Белун даже привстал. — Что?

— Я и спрашиваю: «что?».

— А ты… Ты, значит, что-то слышишь?

— Да. Вполне отчетливо. И каждый раз одно и то же.

— Что?

Я задумался. Потом ответил так:

— Я все скажу. Но не сейчас. Ибо сперва ты мне расскажешь, кто я такой и почему такой.

— Ты — ярл…

— Я это знаю! Но почему я ярл?

— Так Хрт решил. Мы ему покорились. Да ты ж об этом сам прекрасно знаешь! Тебе об этом столько раз было рассказано!

— Кем? — усмехнулся я. — И как? Да, говорили мне, что вы сошлись на капище и кланялись ему, воздавали дары, а он молчал, молчал… А после возгласил: «Ярл! Барраслав!» А больше ничего они не знают. Да и не могут знать — здесь все решаешь ты!

— Не я, а он, — Белун кивнул на Хрт. — И мы к нему пришли и, возложив дары, спросили, кто же теперь должен стоять над нами. Ведь Айгаслав ушел. И Верослав. И Хрт — после предолгого раздумья — назвал тебя. И я тогда пришел сюда и подал тебе меч, мы вышли к градским. А дальше ты все знаешь.

— Да, это так. Но прежде было что? Ведь я же здесь сидел без малого два месяца. И встать не мог! Рукой не шевельнуть! И… Х-ха! — я засмеялся. — Я спрашивал у них: «Где был я? Что со мною было?» А мне они: «А ты — это не ты. Тот руммалийский ярл сразу сгорел, когда вошел в огонь. А ты — наш ярл, ярл Барраслав, хотя и впрямь сильно похож на руммалийца, но ты — это не он, забудь о нем, и мы…» И прочее! И прочее! И… А! — и я махнул рукой. — Чего с них взять?! Но мы же с тобой знаем: я не сгорал, я здесь сидел, руки не поднял, головы не повернул. И без меча я был — того еще, легионерского. Ты же забрал его, унес. Где, кстати, он?

— Мы поднесли его. Хрт поглотил его. И нам была дарована победа никто из руммалийцев не ушел, все полегли под Ровском.

— А я, — сказал со смехом я, — живой. Зачем?

— Хрт так решил.

— Так! — гневно сказал я. — Я вижу, ты неразговорчив. Ладно! Тогда…

И я глянул на меч, на Хрт…

Хрт снова улыбнулся! Его рубиновые губы приоткрылись, и он опять шепнул — я не скажу, о чем…

И я взялся за меч. Меч мне легко поддался! И я схватил его, встал и пошел из-за стола, остановился возле колыбели. И изготовился…

И только тут Белун, не выдержав, воскликнул:

— Я вспомнил! Вспомнил! Только отойди! А лучше сядь!..