И Лайм взялся рассказывать:
— С чего все началось, тебе, если ты того пожелаешь, могут подробно объяснить и Акси, и Сьюгред. И потому я не буду даже останавливаться на том, из-за чего пошла моя вражда с Эрком Смазливым. Скажу только одно: к тому времени, когда мы с ним в последний раз встретились на Крысином Ручье, с обеих сторон полегло немало народу и люди стали уже поговаривать, что если так пойдет и дальше, то вскоре наши места и вовсе опустеют, и некому будет садиться за весла. Пора, все говорили нам, идти на примирение: заплатите по встречной щедрой вире, а после устройте в складчину пир… Ну, и так далее. И мы, со своей стороны, уже начали склоняться к такому решению, но тут убили моего племянника. Мои работники нашли его в лесу мальчик лежал прямо посреди тропы, а в груди у него торчал нож. Я, как старший в роду, и достал этот нож. Мне было сказано, что Эрк и его люди остановились совсем неподалеку, на нижнем берегу Крысиного Ручья, развели там костер и пируют. А еще мне сказали, что всего их там семеро. Ну что ж, подумал я, их даже больше, чем достаточно! Мне подвели коня — и я поехал к ним. Как только я подъехал к их костру, Эрк немедленно встал мне навстречу и, даже не дожидаясь вопроса, сам заявил, что это он собственноручно зарезал моего племянника. А еще он говорил мне много прочих грубостей, был щедр на брань. Я соскочил с коня, обнажил меч и потребовал, чтобы и Эрк тоже изготовился к битве. Но Эрк и не думал браться за меч, а продолжал поносить меня самыми последними словами. А его люди вели себя ничуть не лучше. Тогда я пришел в неописуемое бешенство и пригрозил, что если Эрк и далее будет уклоняться от поединка, то я все равно зарублю его, пусть даже безоружного. Эрк засмеялся мне в лицо и сказал, что я никогда не посмею этого сделать. Тогда я призвал его людей в свидетели, взмахнул мечом… И Эрк пал в одну сторону, а его голова покатилась в другую. Я пнул ее в костер… И тут люди Эрка набросились на меня! Однако действовали они весьма суетливо и разобщенно, и вскоре я сразил троих из них. Я мог бы запросто прикончить и троих оставшихся, но они были нужны мне как свидетели — и я отпустил их, взяв с них слово, что ровно через неделю, в самый полдень, они все трое явятся в усадьбу Аудолфа Законоговорителя, где я собираюсь начать новую тяжбу против наследников Эрка с тем, чтобы их лишили всего, что у них есть недвижимого, движимого или носимого, оставив одну только жизнь. А потом…
Тут Лайм долго молчал, потом сказал:
— А что было потом, пускай лучше Акси расскажет.
И Акси сказал так:
— Явившись к Аудолфу Законоговорителю, все трое свидетелей показали одно и то же: Лайм скрытно приблизился к Эрку и, не дав тому даже опомниться, зарубил его самым бесчестным образом. Свидетелей испытывали огнем и водой и заставляли давать самые страшные клятвы, но они не отступились от своих слов. Лайм был признан виновным в позорном убийстве, у него отняли фьорд и корабль.
— И доброе имя, — добавил Лайм.
— Да, и его, — согласно кивнул Акси.
— А после было что? — спросил мой муж.
— А после, — сказал Лайм, — уже по прошествии долгого времени ко мне явился некий человек, не стану называть его по имени, и сказал: «Почтенный Лайм!.. (Хоть по решению суда всем было строжайше запрещено именовать меня почтенным!) Почтенный Лайм! Иди в Счастливый Фьорд и начинай тяжбу против покойного Торстайна. Дело это верное, да и к тому же я буду всячески тебя поддерживать, ибо, как мне кажется, в прошлом году тебя напрасно осудили». И я пошел. Но этот человек, опять не буду называть его по имени, теперь вторично осудил меня. Что у меня осталось? Ничего, лишь гнев да меч. А чего я хочу? Да уже ничего не хочу! Мне лишь бы вернуть свое доброе имя. И, думаю, что ты, ярл Айгаслав, мне в этом поможешь.
— Как?
— Сразившись со мной. Если победа достанется мне, то все будут говорить: «Это тот самый Лайм, который одолел того, кого не смог одолеть даже сам Великий Винн!» Ну а если я буду убит, то обо мне будут вспоминать уже несколько иначе, но тоже с превеликим уважением: «Это тот самый Лайм, единственный из всех, кто не дрогнул перед Вернувшимся Оттуда!»
И, сказав так, Лайм встал, взялся за меч. И встал мой муж…
Но встал и Акси — и весьма поспешно! И сказал:
— Э, нет, так не годится! Почтенный Лайм, да на что ты его подбиваешь? На нарушение закона! Ведь все мы только что прекрасно слышали, как Аудолф сказал: ярл Айгаслав не имеет права защищаться!
— Но ведь закон еще не успел вступить в силу! — рассерженно воскликнул Лайм. — Сам Аудолф…
— Что Аудолф? — в ответ воскликнул Акси. — Он разве мог…
— Я не о том! А я…
Но тут мой муж не выдержал и закричал:
— Довольно!
И Лайм, и Акси замолчали. А муж сказал:
— Я ничего не понимаю. Какие у вас дикие обычаи! Если один человек вызвал другого на поединок, то о каких законах можно вести речь? Мы должны биться, вот и все! — и он взялся за меч…
И тут уже я закричала:
— Муж мой! Одумайся!
А Акси закричал:
— Ярл! Ярл!
И даже Лайм… Нет, он кричать не стал, но отступил на шаг и сказал:
— Дело действительно весьма запутанное, и мне бы не хотелось вторично опозорить свое имя. Да, я по-прежнему горю желанием сразиться с тобой, ярл, но мне хотелось бы, чтобы все это было совершенно законно.
— Вот и прекрасно! — сказал Акси. — Но где же Аудолф? Куда это он подевался?
— Ушел, — ответил Лайм. — И Гьюр ушел. Остался только я один да мои люди.
— Так, хорошо! — воскликнул Акси. — И, значит, будет так: сейчас мы немедленно отправим кого-нибудь из твоих людей вдогонку за Аудолфом. Зачем нам голову ломать? Пусть это делает Аудолф. Пусть рассуждает. И потом как он нам скажет поступать, так мы и поступим. Биться — значит, биться. А нет — значит, нет.
— Но… — начал было Лайм.
— А что, — с ехидцей спросил Акси, — ты думаешь, что Аудолф может посоветовать нечто низкое или постыдное? Ты от него когда-нибудь такое слышал?!
Лайм побледнел. А прежде он никогда не бледнел! Но зато Акси продолжал весьма уверенно:
— Ну а теперь вот что! Лайм, где тот человек, которого мы отправляем к Аудолфу за решением по вашему делу? Я бы хотел заодно передать через него два-три словечка лично от себя. Ты ведь не против, Лайм?
Лайм молча мотнул головой — нет, он не против. И они оба вышли. Когда мы остались вдвоем, мой муж очень долго молчал, а после вдруг сказал:
— Вот и опять все то же самое. Ярл я или не ярл?!
А после встал и заходил туда-сюда. Он был в великом гневе. Я молчала. Когда отец мой гневался, мать никогда его не трогала, а говорила мне:
— Пускай себе. Мужчины любят гневаться, и в этом им мешать нельзя. Запомни это, дочь!
И я запомнила. И вот теперь ждала, ждала. Гнев — как огонь: ярко горит, но быстро догорает. А догорев…
Когда мой муж устал ходить, он сел к столу. Я налила ему вина и подала еды. Он выпил и поел. И успокоился. Потом еще раз выпил. И спросил:
— Ты хочешь мне что-то сказать?
— Да, — скромно ответила я. — Мне бы очень хотелось, чтобы ты не гневался на Акси. И на Лайма. И даже на Аудолфа, даже на Гьюра! Муж мой, они ни в чем не виноваты. Они ведь родились в такой стране — дикой стране, где нет ни ярла, ни его дружины, а есть только закон, дарованный нам Винном. У вас, муж мой, намного проще жить — всем заправляет ярл, и как он скажет, так оно и будет. А если кто ослушается ярла, то ярлова дружина примерно и быстро накажет строптивца. Но если и сам ярл окажется плохим, его можно убить и выбрать нового, хорошего ярла с такими же хорошими законами. А здесь, у нас… Винн — он не ярл, его убить нельзя, ты недавно сам убедился в этом. И потому хорошие ли, плохие ли законы дарованы нам Винном, но их нужно неукоснительно исполнять, иначе обязательно погибнешь. Вот потому-то Лайм и Акси, и Аудолф, и даже Гьюр… Муж мой! Я заклинаю тебя всей твоей честью и всей твоей доблестью — послушайся меня и не перечь нашему закону! Винн — добрый, он простит тебя…
