И улетел. Гуннард сказал в сердцах:
— Бывает же такое!
И приказал грести изо всех сил. А мне принес копье, сказал:
— Не хочешь, не бери. И я пойму тебя.
Я молча взял копье, встал на корме и изготовился. А все они гребли, гребли, гребли! А вот уже и показался берег! А позади…
— Вепрь! — закричали все и побросали было весла…
Но Гуннард продолжал командовать:
— Р-раз! Р-раз! Вепрь далеко, а я — вот я! — и встал, и поднял меч, и замахнулся им!
И йонсы снова принялись грести. Гуннард ходил по кораблю, покрикивал, грозил мечом. А я стоял, крепко сжимал в руке копье и ждал.
А Вепрь все приближался, приближался, приближался! Он на лесного вепря не похож, он без ушей, а лапы как у выдры, клыки — вот так, огромные, а сам — как тур… Нет, что я говорю — в три раза толще и грозней! Глаза горят, из пасти — рев!
А мы гребем-гребем-гребем! Идем — прямо на скалы. И скалы — вот уже совсем! И Вепрь — вот, совсем уже! И я перехватил копье… Хрт, Макья, не оставьте! И…
Х-х-ха! Метнул! Попал! Вепрь дернулся, рванул! И…
Зацепил-таки! Корабль — на дыбы! И мы — на скалы! В воду! Тонем! А Вепрь ревет! Бьет лапами! Хватает! Рвет! Грызет! А я… А мы…
— Лузай! — кричу. — Сюда!
Плыву! Хватаюсь за скалу! Цепляюсь, лезу…
Вылез! И Гуннард вылез. И Лузай. Ну, и еще… Четырнадцать из сорока. Гуннард сказал:
— Не так уж плохо! Я в прошлый раз один лишь и ушел. А тут целых четырнадцать! Это очень большая удача!
Удача! Я молчал. Сидел на камне и смотрел на море. А море продолжало бушевать, ревел прибой — и добивал, и добивал обломки корабля. Ветер свистел и до костей меня пронизывал. А я по-прежнему смотрел. Но Вепря не увидел. И вообще… Вот я пришел сюда, а дальше что? Я что, стал ближе к Хальдеру? А если даже я его и встречу, он что, разве обязан рассказывать мне о том, что начертано на его ножнах? Или… Нет, хватит! Ярл я или не ярл?! Я резко встал, велел вставать Лузаю. Гуннард сказал:
— Эй! Да вы что? Куда? Сейчас будет костер, наловим крабов, запечем…
— Нет, — сказал я. — Нас ждут в Счастливом Фьорде.
— Э! — сказал Гуннард. — Вот ты и ошибся. Ибо теперь, чего бы ты прежде кому ни обещал, все это нужно на время отложить, потому что тебе нужно поначалу откупиться, то есть прийти в Трантайденвик, на Триед-капище, и поклониться Триединому, иначе в следующий раз он не наставит твою руку.
— Но, — сказал я, — моя рука — это моя рука. И голова моя. И ноги. И я пойду в Счастливый Фьорд.
— Что ж, поступай как знаешь, — сказал Гуннард. — Но помни: Винн суров и мстителен. А если так, то отныне за твою голову я не дам ни единой монеты. Или… Хочешь пятьсот? Семьсот! Айга, задумайся: вот мы придем в Трантайденвик и отобьем себе новый корабль, в море уйдем, покуда лед еще не стал…
Но я еще раз поблагодарил его за лестное предложение — и Гуннард меня больше не удерживал. И даже более того: я попросил, и он подробнейшим образом объяснил, как нам лучше всего добраться до нужного нам места. И мы с Лузаем двинулись вдоль берега.
Четыре дня мы шли. Плутали. Удивлялись: какая это необычная страна Окрайя! Начну с того, какая там земля… Хотя как раз земли, привычной в нашем понимании, там почти что нет, и там все больше камни или песок. Ольми, я помню, так и говорил: «Песок». Ну, я и представлял себе: песок желтый, мелкий, искристый. А здесь он черный с синевой, крупный, порой почти как щебень. А вот еще. Ольми мне говорил: «А сопки — это как холмы, и некоторые из них дымятся». Я думал, дым — это туман. Но это настоящий дым! Бывает, он валит, как из трубы, а после перестанет… Зато земля дрожит! И камни с сопок катятся. Ольми мне и об этом говорил, но я ему не верил. Еще он говорил, что в сопках, как в котлах, кипит и варится земля, а если она переварится, то тогда хлещет через край и заливает все вокруг, сжигает. Я смеялся! А вот теперь я видел эту переваренную землю — застывшая и охладевшая, она лежала вдоль по склонам. А кое-где между камнями вились дымы…
— Туман, — сказал Лузай, когда впервые их увидел.
— Нет, — сказал я, — то не туман, а пар. Там бьют горячие источники. Ольми рассказывал.
Он не поверил. Подошли…
И точно! Из-под земли текла горячая вода. Ольми мне говорил: «Она очень целебная. Мало того: она еще и убивает змей! В Окрайе змей не встретишь…» Так говорил Ольми, укушенный змеей. Великий Хрт! А Хальдер…
Да! И я склонился над источником, омыл лицо и руки. Потом пил воду, согревался. Эта вода была вкусна и придавала сил. Мы потом часто ее пили. И собирали ягоды — кровавые, сладкие, сочные. Охотились на лис. Там лисы белые, похожие на псов. И там полно непуганых гусей. Гусей мы тоже ели. Поймал и ощипал, развел огонь… Нет! Мы деревьев не рубили! Я объяснил, что здесь разрешено жечь только черный жирный камень. Жар от него, кстати, куда сильнее, чем от дров. Искать его несложно. Рубить легко.
— Да! — говорил Лузай. — Счастливая страна!
— Возможно, — соглашался я. — Но это только летом. А лето, сам видишь, кончается.
Лузай вздыхал, кивал — да, к сожаленью, это так. Пока еще светло, было тепло, а по ночам уже морозило, да так, что мы попеременно просыпались, чтоб поддерживать костер. А на рассвете нас будили гуси — они стая за стаей улетали на юг, улетали, улетали… Я думал: я завидую гусям. И так же думал и Лузай. Но мы оба молчали. Вставали, ели, шли. Шли, шли…
На пятый день перевалили через сопку и, наконец, увидели Счастливый Фьорд. Но, прав был Гуннард, счастья мы там не увидели. Там вообще почти что ничего и не было: землянки, может быть, с десяток, клочок черной земли, овцы на пастбище, и сети на шестах, и лодки, и корабль…
Корабль! Одно только название!
— Пришли? — спросил Лузай.
— Почти, — ответил я. — Ты рад?
— Пока не знаю.
Я усмехнулся и сказал:
— Ну что ж, сейчас узнаешь.
И мы стали спускаться по тропе. Вскоре внизу нас заметили, и к тому времени, пока мы спустились в долину, на площади перед землянками уже собрался весь поселок: старейшина, его дружинники, а за их спинами женщины, дети, рабы. Старейшина — крепкий, плечистый, краснолицый — важно спросил:
— Зачем пришли?
Тогда я тоже принял важный вид, опустил руку на рукоять меча и сказал так:
— Мы — это мы, представиться еще успеем. Но прежде я хочу узнать, туда ли я попал.
— А что ты ищешь, незнакомый человек?
— Счастливый Фьорд.
— Тогда ты не ошибся. Так как тебя зовут?
— Ярл Айгаслав из Страны Опадающих Листьев!
Старейшина нахмурился. В толпе раздался ропот… И тотчас же затих! Старейшина сказал:
— А, это ты! Тот самый ярл, которого сперва зарезали, а после оживили. И оживил тебя окрайский йонс Хальдер Счастливый. Так?
— Так.
— Что ж, хорошо. И с чем ты к нам пожаловал?
— Сказать, что Хальдер мертв.
Опять в толпе прошло движение. Опять старейшина нахмурился.
— А как, — спросил он, — Хальдер умер?
— Плохо.
Старейшина закрыл глаза… И я тут же добавил:
— А уходил он очень хорошо! Его сожгли на большом боевом корабле. И с ним были его товарищи. Они гребли, а он командовал, и звал меня с собой. И вот еще его, — я кивнул на Лузая. — И вот мы и пришли, — и на этом я замолчал.
Старейшина открыл глаза.
— Сюда, что ли? — спросил он с удивлением. — Он что, вас звал сюда?
Я промолчал. Я гневался — сам на себя. Зачем я начал с этого? Что, больше было не с чего? Звал меня Хальдер или нет, как звал, куда, зачем кому какое дело?! А тут еще Лузай:
— Мы ищем Хальдера, — сказал он с важным видом. — Хальдер ушел к своим богам. А его боги — здесь. Теперь и мы здесь. Вот!
— Да! — закивал старейшина. — Осталось только встретиться. Всего-то! Он, Хальдер, был большой шутник. То плащ себе добыл, плащ непростой подбитый ветром. А то и вообще… А тут я понимаю так: он приглашает вас… Но прежде мой черед! — и оглянулся, и окликнул: — Сьюгред!
И из-за спин дружинников — неспешно, скромно опустив глаза — к нам вышла девушка. Старейшина сказал:
