Неумение использовать карту подвело даже самого опытного летчика – Васильева. Перепутав Тверь с Торжком, он, миновав Вышний Волочек, полетел не к Москве, а к Ржеву, Этот эпизод отнял у летчика два часа и, самое главное, практически лишил его возможности прилететь в Москву в день вылета из Петербурга.

Как же шел перелет?

Уточкин хорошо долетел почти до Новгорода, но в десяти километрах от Новгородского стрельбища, где был организован пункт для посадки участников перелета, мотор его «Блерио» отказал, и летчик сел на шоссе. Здесь переполненные горючим баки подвели его: самолет грузно приземлился и был основательно поломан. Уточкин приуныл. Казалось, после неудачной посадки перелет для него закончен. Но довольно быстро прибыл из Петербурга автомобиль с запасными частями, а офицеры и солдаты расквартированного поблизости Выборгского пехотного полка помогли отремонтировать самолет. И вот Уточкин опять в небе. Однако, пролетев всего около часа от Новгорода, он снова попадает в беду, и на сей раз в более тяжелую. Сильный ветер резко бросил машину вниз. Посчитав, что ему не удержать самолет в полете, Уточкин принял решение сесть и выключил мотор. Машина летела прямо в овраг. Тогда Уточкин... выпрыгнул из самолета. Он упал в реку на дне оврага и получил серьезные переломы и ушибы, а предоставленный самому себе самолет превратился в груду обломков. Находившиеся неподалеку от места падения летчика крестьяне доставили Уточкина в ближайшую больницу. Здесь произошел довольно забавный эпизод. Совершивший очередную посадку для заправки и осмотра самолета Кампо-Сципио (кстати, коллеги-летчики и друзья звали Михаила Фаддеевича, в шутку конечно, Кампо-Птицио) решил навестить в больнице Уточкина. Во время их беседы вошел механик Михаила Фаддеевича и сказал ему, что лететь дальше нельзя: самолет в столь плачевном состоянии, что вот-вот развалится. Быстрый на решения летчик заявил:

– Ерунда, готовь самолет, я сейчас же лечу!

Тогда Уточкин позвал врача и с самым серьезным видом попросил поставить в его палату еще одну кровать.

– Зачем? – удивился врач.

– А через полчаса сюда привезут этого сумасшедшего, – сказал Уточкин, показывая глазами на Кампо-Сципио.

Этот разговор охладил пыл Михаила Фаддеевича, и он прекратил дальнейший перелет.

Пролежав трое суток в больнице в Крестцах, Уточкин добрался все же в Москву, но уже не на самолете, а на санитарном автомобиле. После лечения в Москве он еще долго летал.

Стартовавший вторым на тихоходном «Этрихе» Лерхе с течением времени все больше и больше отставал от «Блерио» Уточкина. Его стал догонять второй «Блерио» – Янковского. Поэтому Лерхе никак не мог рассчитывать на получение «промежуточного» приза, предназначенного для того, кто первым прилетит в Новгород. Но Уточкин, как мы уже знаем, в десяти километрах от Новгорода потерпел первую аварию, а Янковский так и не сумел догнать «Этрих». В результате первым Новгород встретил Лерхе. Представитель новгородского отделения Всероссийского аэроклуба наградил молодого летчика памятным призом. К сожалению, на этом эпизоде для Лерхе перелет закончился: сразу после взлета на второй этап у его самолета отказал мотор. Хорошо посадить машину летчику не удалось, более того – во время приземления он сильно ударился головой о мотор.

Пожалуй, больше всех к перелету готовился Янковский. Накануне дня старта он, стремясь лучше изучить первый этап маршрута, проехал на автомобиле до Новгорода и обратно. В день начала перелета, уже через полчаса после официального начала соревнований, Янковский уверенно и красиво поднял в небо свой «Блерио». По опытности Янковский был, пожалуй, вторым после Васильева среди соревнующихся, хотя и получил официальный диплом пилота за несколько дней до перелета Петербург – Москва. Новая машина и квалификация вполне позволяли надеяться на успех.

В Новгород Янковский прилетел вторым, прилетел, что называется, на последних каплях бензина. Затем Крестцы, Валдай, Вышний Волочек. Все идет нормально. Узнав, что Васильев прошел уже Клин, Янковский начинает торопиться. Беда пришла тут же: через 10 минут после взлета отказал мотор. Посадка в поле. Самолет катится прямо на дерево. Летчик не может избежать прямого удара. Самолет побит. Машину возвращают в Волочек и ремонтируют. Проходит два дня, прежде чем самолет удается привести в порядок. Рано утром 25 июля Янковский прилетает в Торжок. Опять задержка на два дня: поднялся сильный ветер, да и мотор продолжает капризничать. Только 28 июля удалось достичь Твери. Здесь при посадке новая неприятность: летчику не удалось избежать встречи еще с одним деревом. Опять самолет поломан. Разлетелся в щепки пропеллер. Сказалось и многодневное нервное напряжение. Янковский в Твери закончил перелет.

Как мы уже говорили, победил в перелете Александр Алексеевич Васильев. Он покинул Комендантский аэродром четвертым по счету. Машина хорошо прошла все этапы, несмотря на то, что летчик практически не отдыхал в местах посадок, – он сам заправлял и готовил машину, не доверяя это никому. Неприятности пришли вместе с нарастающей усталостью. Вот как описывает Васильев эпизод подлета к Валдаю:

...Условия полета становились все более и более ужасными. Начинаются Валдайские возвышенности, сплошь покрытые лесами, оврагами, озерами и болотами. Воздушные ямы становятся зловещими.

Еще раньше, слыша от заграничных авиаторов о существовании воздушных ям, в которых аппарат падает на 150-200 м, я считал эти рассказы анекдотами. Здесь на самом себе мне пришлось убедиться, что мои заграничные коллеги преуменьшали даже размеры падения. Думать о карте, о компасе совершенно не приходилось. Я не мог даже следить за контрольными стаканчиками, показывающими правильную смазку мотора, я не обращал внимания на тахометр, по которому надлежит судить о числе оборотов пропеллера. Я должен был напрягать все силы, чтобы не выпустить из рук бешено рвущийся клош (ручку управления – А. Б.). Обмотав его платком, я обеими руками впился в круглую ручку и летел вперед, инстинктивно проводя необходимые движения...

В разгоряченном мозгу поднимались видения. Был момент, когда я начал галлюцинировать, и тогда мне стало казаться, что из густой шапки леса простираются бледные костлявые руки. Они все ближе, они уже тянутся ко мне! Еще мгновение и они захватят меня в свои цепкие объятия и повлекут вниз, к смерти!

...Малейшая оплошность и мне грозит неминуемая гибель... Мрачное отчаяние овладело мною. Моментами я был близок к тому, чтобы прекратить эту ненужную борьбу, выпустить клош из окровавленных рук и, закрыв глаза, с чувством неизъяснимого наслаждения броситься в объятия стерегущей меня смерти.

Но цепкие руки не поддавались безумному мозгу. Безвольное тело инстинктивно пыталось использовать еще какие-то возможности, ухватиться хотя бы за тонкую ниточку, связывающую его с жизнью!

И в тот момент, когда я уже окончательно выбивался из сил, когда руки мои были готовы разжаться, я увидел вдали Валдай. Я прожил самые ужасные 1,5 часа в моей жизни!

Читатель уже знает, что при полете к Твери из-за плохой ориентировки в воздухе Васильев отклонился к Ржеву.

Внутри меня все похолодело. Я понял, что сбился с пути и что ко всем моим терзаниям прибавится еще почти невыполнимая задача – отыскать потерянный путь.

Не помня себя, я круто повернул аппарат влево и полетел сплошными лесами, наугад, стараясь ориентироваться по солнцу, которое, как я заметил, до сих пор было преимущественно с правой стороны относительно аэроплана.

Я совершенно не могу установить, сколько времени продолжался этот безумный полет над сплошным зеленым покровом, среди которого не прорывалась ни единая лужайка. Как утлую ладью среди разыгравшейся стихии, мой аппарат бросало из одной бездны в другую, пока вдали каким-то чудом не показалась узкая полоска железнодорожной насыпи, и вскоре я вылетел на шоссе. Первое, что я увидел на этом в общем безлюдном шоссе, был конный городовой, стоявший поперек дороги. Первый раз в жизни я обрадовался такою безумною радостью городовому. Человек! Он меня видит! Я получил какую-то связь с жизнью!