Раза два Тойу пыталась завязать с ним разговор. Мол, как зимовать будем без своего мяса, молока и талкана; где будем шкуры брать для шуб и обуви. А тот лишь ухмылялся в ответ…

Гость спал долго и проснулся только перед самым возвращением Анчи. Поблагодарил хозяйку за угощенье и постель, сел на своего коня и уехал к ручью. Вернулся посвежевший, веселый, с влажным лицом. Неужели водой мыл свое лицо и руки? О кудай! И не боится, что вода унесет не только его счастье, но и молодость и здоровье? Ведь все, кто побывал в воде, болеют и не могут потом жить, задыхаясь от кашля!

Узнав, что Анчи привел только восемь всадников, Ыныбас нахмурился, жестко бросил:

— Мало! Ты работаешь или аракуешь?

— Я собрал не всех. Мне их негде держать, и они живут на разных стойбищах! Но они передадут твои слова, ярлыкчи.

— Пора приниматься за дело, Анчи. Бурханы не могут ждать, когда у тебя будет армия. Для нападения на прииски хватит и тех, что есть. Они хорошо вооружены?

— Да, ярлыкчи.

— Денег тебе хватает?

— Пока хватает, ярлыкчи.

— Скоро у тебя будет Техтиек. Постарайся не сердить его. И готовь своих парней к настоящему делу, хватит им по чужим аилам валяться!

Гость, к огорчению хозяина, отказался провести ночь в его аиле. Ему предстоял неблизкий обратный путь, а времени для возвращения к Аргуту оставалось совсем мало. Единственное, о чем он попросил Анчи, когда переговорил с его парнями, обеспечить едой на пять дней пути и какимнибудь оружием. Хозяин, не задумываясь, протянул свое ружье, из которого он так и не успел сделать ни одного выстрела. И сам напросился проводить гостя до ближайшего перевала, на что получил согласие.

Выехали перед самым закатом. Долгую часть пути — до первых звезд Ыныбас молчал и слушал только Анчи, который докладывал, как шла вербовка и обучение парней, какие обещания были им даны. В конце пожаловался, что ему не хватило времени для проведения стрельбищ и он не уверен, что его алыпы попадут даже в корову.

— А сам-то ты попадешь? — усмехнулся Ыныбас. — Ружье грязью заросло, пауки в стволе ползают…

— Времени не было, ярлыкчи! — сокрушенно мотнул головой Анчи. — С утра до вечера в седле, сестре стыдно в глаза смотреть!

— Сестру тебе надо куда-то пристроить, Анчи. В начале зимы Техтиек переведет всех твоих парней в другое место, подальше от чужих глаз. Там их и стрелять научат, и ножом владеть, и на конях ездить…

Анчи не отозвался. Он так прижился на своем стойбище, что его теперь оттуда придется арканом стаскивать! Впрочем, это уже забота самого Техтиека…

— Бурханы спешат и потому торопят всех нас, — Ыныбас старался говорить спокойно и ровно, чтобы не насторожить Анчи каким-либо словом или интонацией. — До наступления зимы надо успеть сделать главное: подготовить базу для военного лагеря и превратить весь собранный нами сброд в настоящих воинов Шамбалы.[132] Хан Ойрот говорит сейчас только об этом и ни о чем больше!

— Великий хан не спешит вернуться в свои горы?

Ыныбас удивленно покосился на Анчи: вот тебе и доверенное лицо Техтиека! Он даже не знает, что хан Ойрот и Техтиек — одно и то же лицо! Но вслух сказал ни к чему не обязывающее:

— Еще не пришло для этого время, Анчи. Ыныбас замолчал, а у Анчи больше не было вопросов. Слишком много запретов наложил Белый Бурхан на все, что задумал. Даже о самом Белом Бурхане знают не все. А видели его только призванные, такие, как Техтиек…

Он, Анчи, попал в лапы Техтиека неожиданно, когда поднял золотой самородок на тропе и торопливо спрятал его в одежде. Но не успел обрадованный пастух выпрямиться, как получил ощутимый удар нагайкой по спине:

— Ах ты, шелудивый пес! Пользуешься чужим добром?

Анчи изумленно взглянул на грозного всадника, выросшего перед ним, как из-под земли. Пролепетал, что желтый камень валялся на тропе, был ничей и поднять его мог любой. Всадник рассмеялся:

— Но поднял-то его ты! Ты и есть вор!

Он снова поднял нагайку, и Анчи невольно прикрыл глаза рукой, чтобы свинцовая пуля на конце плети не выбила их. А когда отнял от лица рассеченную ладонь, то увидел за своей спиной еще трех конников. Дальше все было, как в полусне: его положили на медвежью шкуру, заставили дать клятву небу и его посланцу Белому Бурхану, поставили тавро.[133]

— Ты видел Белого Бурхана, ярлыкчи?

— Да, я видел одного из бурханов.

— Их много? — удивился Анчи. — Ну и кто он?

— Он — бог, хотя и похож на человека.

— И его можно перепутать с человеком?

— Нет, Анчи. Бурхана ни с кем не перепутаешь!

К утру добрались до аила Кичимкея — старшего брата Анчи. Тот встретил гостей сдержанно, хотя, похоже, уважал Анчи и даже за что-то побаивался. Но, видно, и до него дошли какие-то слухи о его невиданных причудах:

— В горах говорят, что ты продал скот и стал охотником?

— Да. Скот невыгоден в нынешнее лето. Кругом падеж. Кичимкей кивнул головой:

— Лето плохое, верно. Кончается месяц большой жары, а дождя все нет. Но что ты собираешься есть зимой? Одной охотой не прокормишься!

— У меня есть деньги.

— И ты думаешь, что их хватит надолго?

— Насколько хватит.

— Я не хочу, чтобы сестра умерла голодной смертью, Анчи. Отправь ее ко мне! Ну а ты как хочешь, так и живи! — Покончив с братом, Кичимкей обратил свое внимание на второго гостя. — А ты откуда взялся в наших местах, орус? Тоже — охотник?

Ыныбас отозвался хмуро и резко:

— У меня своя жизненная дорога, у тебя — своя. Зачем тебе знать, по какой дороге я приехал и по какой дороге уеду? Я не спрашиваю тебя, в какой долине ты пас скот весной и куда собираешься кочевать с ним осенью!

Кичимкей хмыкнул и обескураженно покрутил головой:

— Злой у тебя язык, парень!

— Но он не так болтлив, как твой.

Ыныбас резко встал и, не прощаясь, вышел. Взлетел в седло и огрел коня плетью. За многое не любил людей Ыныбас. В том числе и за излишнее любопытство, от которого никому нет проку. А ведь и закон гор сурово осуждает тех, кто лезет в чужой рот грязными пальцами, чтобы вытянуть наружу чей-то язык!..

Разгорался погожий день. И хотя он тревожил пастухов и скотоводов, заждавшихся дождя, его, путника, такой день вполне устраивал — сухая дорога лучше мокрой, а от зноя легко избавиться, если пустить коня во весь опор…

Вот так же торопился Ыныбас четыре луны назад на встречу с бурханами, едва прослышав, что в горах появились люди-боги, поклявшиеся самим небом принести людям Алтая счастье. А на тропу Техтиека он вышел случайно, хотя, может быть, и совсем не случайно встретился с ним: волк был на охоте. Но Ыныбас ему чем-то не понравился, и он решил пропустить его мимо, взяв конем влево. А тот вдруг спешился и сам встал на колени, торопливо обнажая плечо:

— Поставь мне свое клеймо, Техтиек! И говори слова клятвы!

— Ты, крещелый алтаец, пришел сам? — опешил тот. — Почему ты пришел сам? Тебя послали твои попы?

— Я хочу служить бурханам! Техтиек тоже оставил седло, подошел к Ыныбасу, поколебался несколько мгновений, потом приказал:

— Садись на свою кобылу и следуй за мной. Они ехали рядом, а позади их на почтительном расстоянии шли еще пять всадников. Техтиек долго хмурился, потом спросил:

— Как ты выследил меня?

— Я знал, что ты не ходишь по торным дорогам.

— Гм!.. Но я ставлю тавро бурханов только тем людям, которые нужны небу! Они должны быть молодыми, рослыми и настоящими алтайцами… Ты не подходишь ни с какой стороны! Почему же ты решил, что бурханы будут говорить с тобой, орусом?

— Я им нужен, Техтиек. А они нужны мне. Я много видел, много знаю, у меня много друзей… Одни пастухи и охотники не помогут бурханам обновить Алтай!

— Если бурханы откажутся от тебя, я вынужден буду убить тебя.

— Я пришел сам, Техтиек. И я согласен умереть, если окажусь ненужным бурханам и Алтаю!