По вечерам доктор всегда рассказывал историю Алтая. Дельмек многое пропускал мимо ушей, а то, что понимал и запоминал, осмысливал по-своему, лепил легенду за легендой, какие и не каждый кайчи знает!..

В этот вечер рассказов о хане Эрлике с его черным зеркалом, спящем боге Бурхане с серебряными глазами и закованном в цепи хане Ойроте больше не было — долго сидел в кабинете доктора поп, Галина Петровна ходила с заплаканными глазами, а сам Дельмек так и проторчал у погасшей на все лето печки, выкуривая трубку за трубкой и пуская рваными клочками сизый дым в ее распахнутый зев. Мысли его были тяжелыми: он догадывался, что поп говорил с Федором Васильевичем о нем, и добрый доктор ничем не мог отгородить теперь Дельмека, не испортив своих отношений с бородатым русским богом Еськой Кристом.

Галина Петровна несколько раз зазывала Дельмека к столу, чтобы тот пообедал, а потом и поужинал, но тот упорно отказывался:

— Спасип, не хочу. Потом.

Наконец поп ушел, прошуршав своим темным женским чегедеком у самого лица Дельмека, но даже не взглянув в его сторону.

Осуждающе посмотрев ему вслед, Галина Петровна поспешила в кабинет мужа, но долго там не задержалась. Вышла сердитая, дрогнула губами, чтобы ободрить Дельмека хотя бы улыбкой, но у нее ничего не получилось.

— Иди, Дельмек, к Федору… Фу, всю кухню прокурил! Парень выбил трубку в колосник, закрыл зев печи, нехотя отлепил зад от табуретки.

Федор Васильевич сидел на клеенчатой кушетке, сняв пенсне и бессильно опустив его к полу. Увидев Дельмека, Федор Васильевич подошел к нему, положил ладонь на плечо.

— Окунулся бы ты в купель, Дельмек! И от тебя и от меня отвязался бы этот кутейник!

Вместо ответа Дельмек опустил голову, а ночью ушел, чтобы никого не обижать — ни Эрлика, ни самого себя, ни людей, которые его приютили и обогрели…

Слава в горах летит на птичьих крыльях. В двух-трех аилах всего и ночевал Дельмек, двум-трем людям помог чем мог, а его белый клеенчатый фартук уже узнавали на всех дорогах и почтительно кланялись, приложив руку к сердцу:

— Доброй дороги вам, лекарь!

Так на волне своей неожиданной славы и добрался Дельмек до края долины Посхон, полностью соответствующей своим названием настоящему его положению.[109] Соорудив временное жилье, он начал помаленьку обживаться. Лекарств у Дельмека не было, кроме пузырька с настойкой йода, но он ходил с доктором за травами в лес, многие из них хорошо знал и видел, как Галина Петровна и сам Федор Васильевич готовили из них различные настои и отвары. Где не хватало приобретенных у доктора познаний, Дельмек охотно прибегал к проверенным народным средствам. И слава Дельмека как лекаря крепла все больше.

А в долине Посхон и в других соседних с ней долинах все шло своим чередом: рождались и умирали люди, болели и выздоравливали, богатели и разорялись, старились и набирали красоту и силу.

Однажды приехал в его долину и знаменитый в горах кам Оинчы, большое камлание было по случаю первой травы, когда пожертвовали пять коней. А через три дня провожали в последнюю дорогу старика Жетона — владельца больших стад, отца трех сыновей и дочери Сапары, славившейся своей красотой. Дельмек не лечил Жетона, но его тоже позвали, там он и познакомился с сыном кама Оинчы Учуром, оставшимся после отъезда отца поараковать с парнями, хотя всем было видно, что ему приглянулась дочь Жетона. И хотя братья Сапары не прочь были породниться с известным в горах камом, Учур не стал говорить с ними об этом. Потом Сапары куда-то исчезла, и Учур; поискав ее у соседей, уехал ни с чем.

Дельмек редко ночевал в своем ветхом жилище: разгорелось лето, начались болезни, и лекарю хватало работы. Особенно часто болели дети. Дельмек умел делать клизмы, умел промыть желудок, знал травы — их настои прекращали понос и рвоту. Пока ему везло — ни один ребенок не умер. Приходилось Дельмеку заниматься и хирургией — резать нарывы, вытаскивать занозы, рвать больные зубы. И домой он теперь никогда не возвращался с пустыми руками…

Неожиданно в долине снова появился Учур и увез подругу Сапары Барагаа, сделав ее своей женой. Ее отец уже не держался в седле и преследовать дочь не стал, хотя, по закону гор, мог и потребовать плату за Барагаа от самого кама Оинчы. Но где тягаться бедному пастуху с могучим камом! И он махнул рукой:

— За ветром не бегают. Пусть живет, где хочет и с кем хочет! Девка в доме — чужая овца в стаде.

Жердяной аил, крытый корой и утепленный кошмой, набитой на стены, братья Сапары поставили в один день. Кучук привез кучу посуды и тряпья, оставил у привязи свою лошадь под седлом и сам посадил сестру у очага:

— Живи здесь, Сапары, и будь Дельмеку хорошей женой!

Та покорно кивнула, мельком взглянула на озабоченное лицо мужа, занялась обедом. Братья и Дельмек сидели за тепши молча, только Кучук говорил и говорил, не закрывая рта ни на мгновенье:

— Надо тебе с Учуром подружиться! И кама, и лекаря при одной беде зовут! Вот и условься с ним! Учура первым позовут, пусть на тебя кивнет: «Лекарь посмотрит, буду камлать!» Тебя первым позовут, про Учура не забудь: «Я помогу, но кам поможет лучше!» Вот и будете хорошо жить — сладко есть, горько пить! — Он хохотнул, довольный своей остротой. — Умные люди всегда друг возле дружки держатся! А как иначе? Где волки пируют, там и шакалу есть что подобрать себе на обед…

Дельмек смотрел на Сапары и удивлялся ее покорности. Вот и не верь после этого, что и в наложницы она пошла с таким же равнодушием, как и в жены к нему! Покорная жена — хорошо, но покорная сестра у такого брата, как Кучук, — никуда не годится… «Ничего, — думал он, — отдам ему свои долги, и ноги его больше в моем аиле не будет! Только бы с Сапары у нас все хорошо пошло…»

Но и с Сапары у Дельмека пошло плохо. Переночевав в его аиле и покорно приняв его ласки, она утром ушла к братьям. Но Кучук ее привел снова, пригрозив:

— От Дельмека не смей больше уходить! От Дельмека ты можешь уйти теперь только в аил горбуна и тастаракая Хадрана, нашего соседа по стойбищу!

Сапары с ревом упала на орын:

— Я не люблю лекаря! От него, как от барана, травой пахнет! Он колдун, у него глаза разные!

Кучук положил широкую ладонь на плечо Дельмека и, протягивая плеть, подмигнул:

— Женщину, Дельмек, кнутом учить надо.

— Я не смогу, не сумею.

— Она сама выпросит! Уж я-то свою сестру хорошо знаю!

Кучук уехал, взяв у Дельмека несколько монет и бумажных денег, пообещав привезти к нему нового кама Учура, чтобы аракой и мужским словом скрепить договор о помощи друг другу.

Что-то в разговоре брата и мужа успокоило Сапары. Она занялась хозяйством, и скоро все вошло в берега, как река после половодья. Муж Сапары стал часто бывать у Кучука, вместе с братьями ездил раза два или три на охоту. Тем более, что зимой Дельмека почти не звали к больным, и времени у него было свободного много.

Но к весне все эти попойки и развлечения пришлось бросить — весна снова привела на стойбища разные болезни, и приходилось порой целыми неделями не покидать седла. Скоро Дельмек почувствовал, что Кучук сдержал свое слово, ему хорошо стал помогать Учур, которому надо было платить за услуги точно такими же услугами. Потом Учур с Барагаа сам приехал к Дельмеку. Мужчины охотно познакомились заново, а женщинам и знакомиться не пришлось — они были подругами с детства…

Все закрутилось в одном клубке, где ни конца не было, ни начала: то Учур зовет Дельмека к пастуху или охотнику, то Дельмек-Учура; то Барагаа гоститу Сапары, пока их мужья по своим делам ездят, то Сапары-у Барагаа. И за все это время только раз у молодоженов случилась размолвка.

Узнав, что у Барагаа будет ребенок, Сапары встретила Дельмека упреком:

— Я тоже хочу ребенка, муж!

— Заводи, будь со мной поласковей, — попробовал отшутиться Дельмек. Кто же тебе мешает?

— Ты мешаешь! Детей женщинам богиня Умай[110] дает, а ты русскому богу Еське Христу свою душу продал, когда жил у доктора! Вот Ульгень и приказал Умай, чтобы она не баловала своим вниманием жену лекаря-колдуна!.. Оставь хотя бы на время свое ремесло! Я сама выброшу твой проклятый фартук!