Солнце стояло еще высоко, и времени было достаточно, чтобы выбрать подходящее место и найти пути для отступления…

Ко всему надо быть наготове!

Винтяй плутал по тропкам долго, опускаясь все ниже. Ктитор опять не выдержал:

— На постой, никак, готовишь нас, купец?

— Вы — не кони и не овцы, чего вас готовить, мордами к копне ставить? — попробовал отшутиться Винтяй. — А в тиши да в холодке чего не посидеть?

Но Василий стоял на своем:

— В долину надо ехать! Там и поглядим, что да как…

— Я не глядеть на орду приехал, — не выдержал Винтяй, — а бить ее смертным боем, не считая!

— Так оне жа не лезут пока к нам!

— Когда полезут-от всем скопом — поздно будет… Еще вчера Винтяй был понятен Василию и казался простым уцепистым мужиком, уважающим церковь и причт, просящим у господа только управы на отца-двуперстца, щедро жертвующим на алтарь, за что и выбрал его иерей защитником и воителем за дело христово, а у него, у варнака, совсем что-то не то в голове завелось!

— Тут и станем засадой, — услышал он голос Винтяя и послушно развернул коня, чтобы не отстать от купца л его работников — угрюмых, ко всему на белом свете равнодушных мужиков.

Березняк, густые заросли кустов, мелкие тропки, разбегающиеся во все стороны от главной тропы… Хорошее место, глаз у Винтяя есть!

— Шалаш рубить будем? — глухо поинтересовался ктитор и потянулся за топором, заткнутым за пояс.

— Зачем он нам! — Винтяй снял двухстволку с плеча, переломил ее, вогнал в зарядник два патрона с красными жакановыми головками, крутнул головой. — С таким припасом только на ведмедя и ходить!.. А в твоем бердане, Василий, бекасиная дробь, поди?

— Пули. Свои. В бане вечор лил.

— Эт ладно! Устоим.

Винтяй отозвал работников в сторону и долго что-то втолковывал им, пока не дождался кивков согласия. Потом махнул Луке направо, а Нефеду налево. Вернулся, сел у комля березы, прикрыв глаза… Привал, значит. Ну что же. Можно и подкрепиться, грех не велик, что не на скатерти холщовой, а на собственных штанах!..

Василий отломил горбушку, круто посолил ее, понес ко рту. Скосил глаза на купца Лапердина. Тот сидел за ближним кустом, и на губах его играла легкая усмешка.

А Феофил с братьями шли в это время к Кырлыку, откуда надеялись пробраться к перевалу, где и пожива была бы погуще и откуда уйти попроще, чем через солонцы и листвянники в сухую степь и безлесные горы.

К Кырлыку подходили осторожно, но он оказался обычным алтайским стойбищем, к тому же почти пустым: чумазые ребятишки, подслеповатые старухи, обезноженные старики… Федор попытался было поговорить с ними, но его познаний в языке хватило только на то, чтобы узнать — мужчины, парни, девушки и женщины ушли в долину Теренг слушать Белого Бурхана, за которым уехал три дня назад хан Ойрот.

Узнав об этом, Феофил скривился, как от зубной боли:

— Не врут, выходит, про своего нового бога?

— Выходит, не врут, — как эхо отозвался Серапион, — можа и нам, тово, послушать того Бурхана хучь вполовину уха?

— А ты выучился их говору, пока до Кырлыка шел? — съехидничал Феофил.

Все ниже клонилось солнце, и потому бесконечнее казался путь. Карабкаясь по камням все выше в небо, люди и кони вымотались, всем хотелось пить. И хотя вода была рядом, внизу, у них под ногами, добираться до нее надо было по козьей тропе. А Феофил торопился к перевалу, чтобы сесть в засаду до того, как в горы придет ночь.

— Распустили пузы у домашнего самовара! — ворчал он, облизывая высохшие губы. — Теперич и терпежу не достает?

Терпежу и ему не доставало, но не будешь же останавливаться на голых и раскаленных солнцем камнях?

Серапион давно отбился от Феофила и шел теперь рядом с Яшкой, напряженно думая, как укоротить брата, который с каждым днем становился зверее и занозистее Винтяя, проклятого отцом.

На горном плато Феофил позволил, наконец, всем передохнуть. И только здесь они решились посмотреть туда, вниз. Вид долины их изумил: люди, кони, костры… И когда только они успели сюда понаехать?

— Делы-ы… — протянул Серапион растерянно. — Да где жа нам с имя воевать-то?! Удрать бы суметь только…

Феофил на этот раз не отозвался. Увиденной внизу картиной он был поражен не меньше младших братьев.

«Пустое мы, кажись, затеяли, — поползли злые мысли. — Да оне нас, как вшей… И пикнуть не поспеем!»

Но отступать было уже поздно: из-за ближней скалы вышли воины в меховых куртках с широкими поясами и направились к ним, держа наперевес боевые винтовки. На концах винтовочных стволов холодно поблескивали плоские штыки…

Феофил выронил плеть и первым поднял руки.

Неподалеку грохнул выстрел, влепив в ствол дерева, мимо которого проезжал Дельмек, горячую свинцовую звезду. Он взглянул в сторону, откуда раздался выстрел, увидел, как из-за соседнего березового комля в него целился бородатый человек, пытаясь взять на мушку, не прищурив левого голубого глаза. Удивившись неумелости стрелка, Дельмек потянулся рукой к ружейному ремню, но кто-то из едущих сзади опередил его, и бородач, выронив ружье, опрокинулся на спину.

— Не палите, православные! — завопил кто-то в кустах. — Они тож с ружьями!

Дельмек спешился, подошел к убитому и сразу узнал его: Винтяй Лапердин. Пуля попала ему в тот самый глаз, который он побоялся прищурить, когда целился.

«Потому и не попал в меня с трех шагов! — подумал Дельмек, поднимая с травы хорошую двустволку убитого. — Разве можно попасть, когда неправильно целишься?»

Переломив ружье, он поймал краем глаза золотое донышко второго жакановского патрона, по которому так и не успел ударить боек курка. Разрядив ружье в воздух, Дельмек предложил:

— Выходи кто есть! Убивать никого не будем. Ему никто не ответил. Дельмек шагнул в кусты, едва не споткнувшись о лежащего человека. Шевельнув его носком сапога, Дельмек вздохнул, будто нашел не то, что искал:

— Вставай. Я не медведь, меня не обманешь, если притворишься мертвым! Мертвым я и сам могу тебя сделать.

Человек шевельнулся, сел, испуганно перекрестился:

— Ктитор я! На охоту был зван купцом, не на разбой! Кабы знатье, ни в жисть бы, тово! Что я, нехристь поганая?

Дельмек усмехнулся. Можно легко представить, как бы они, эти охотники, загалдели, упади на тропу с простреленной башкой не их главарь и заводила, а кто-нибудь из безоружных путников, идущих в долину Теренг, чтобы только послушать Белого Бурхана и узнать у него, как жить правильно и справедливо! Волчьей стаей бы бросились за нежданной и негаданной добычей, если бы даже кроме старой драной шубы ничего и не нашли у своей жертвы!

— Кто еще был с вами?

— Два работника купца.

— А братья Винтяя где?

— Должно, ушли на Кырлык… «Не успели мы! — Дельмек огорченно мотнул головой. — Если их не остановить, много беды будет!..»

Серапион с грустью подсчитывал потери. А все Феофил! Чуть ли не с голыми руками бросился на штыки, хотя первым и поднял руки. Парни же оказались серьезными воинами: кого тут же, на плато, прикололи штыками, кого выстрелами сбросили вниз, остальных повязали, допросили со всей строгостью и — по двое в разные стороны… Кого к перевалу увели, кого вниз — к Кырлыку отправили, а их вот-по обходной тропе к Ябогану… Зачем? А кто их поймет, каменных молчунов? Может, в подходящую пропасть спустят, может, к дороге какой выведут; может, сейчас, через шаг, по пуле в затылок…

Федор непрерывно скулил, обвиняя старших братьев и отца в затеянной ими кровавой игре, за которую одни уже поплатились, а другие вот-вот поплатятся!

— Да не скули ты! — не выдержал Серапион. — Без твоего скулежу тошно! Этих не разжалобишь!

— Ага, тошно! А где ваши недавние хиханьки да хаханьки? Перебьем ту орду, как вошей передавим!.. Выкусили? Пропадай, вота, из-за вас, дурней!..

— Не шел бы с нами! Кто тебя за ноздри тянул?

— Попробуй, не пойди я или Яшка! Живьем сожрали бы потом!

За их спинами клацнули затворы винтовок, и братья замолчали.