То, что сказала Марина, было неожиданно и, как показалось Корневу, нелепо. Но вместе с этим какая-то ирония заключалась в самом факте: Марина — родня Петра Обманова, самого темного из всех тех мужиков, которые населяли эти дремучие места в доисторический период.

Чего он хотел, чем жил, так никто и не мог понять. Крученый мужик, скользкий дед, только о нем и слышишь. Каждый раз при встрече он неизменно напоминал о своей просьбе: поспрашивать о Берзине. Виталий Осипович обещал и в самом деле спрашивал всех приезжих, с кем приходилось иметь дело. Никто о Берзине ничего не слыхал.

И у Марины он спросил:

— А вы такого не встречали: Берзина Павла Сергеевича?

Этот вопрос не удивил ее. Для нее Обманов и Берзин были связаны не только одним землячеством. Чем, она еще и сама не вполне знала. Какая-то неразрывная цепь сковывала этих людей.

Она, прямо глядя перед собой, равнодушно ответила:

— Встречала. Каждый день. Мы с ним работаем в одном издательстве, в одной комнате.

Она постаралась сообщить все это как можно равнодушнее, чтобы не выдать тоски, внезапно нахлынувшей на нее.

Ну да, она знает Берзина. Больше того, она знает, что он любит ее и что ей надоело одиночество. Она хочет, чтобы он сейчас был здесь рядом, чтобы он пошел к тому таинственному Обманову и со всей прямотой поговорил с ним, уладив все эти сложные мужские дела.

Понял ее Виталий Осипович или нет, только и он как-то притих и заботливо пообещал:

— Я узнаю, где сейчас Петр Трофимович, и тогда вы увидитесь.

«Ну, раскисла, дура», — подумала Марина и вдруг увидела Тараса.

Он бежал по улице навстречу Марине, прикрывая варежкой лицо и увертываясь от снежков, которые с замечательной ловкостью Лида бросала в него. Надрываясь от смеха и победно крича, она на ходу подхватывала снег и, в два приема обмяв его, ловко кидала в Тараса.

Тарас почти добежал до Виталия Осиповича, но в это время снежный ком влепился ему в шею. Издав торжествующий вопль, Лида кинулась к мужу.

Выгребая снег из-за воротника, Тарас повернулся к Лиде:

— Ну, теперь ты пропала!..

Но, увидав, что она смотрит куда-то мимо него, остановился и тоже оглянулся. Марина успела заметить возбужденно счастливое выражение его лица. Она видела, что он не сразу понял, что состоялась встреча, которой он скорей всего не хотел и, может быть, боялся так же, как и она не хотела и боялась этой встречи.

Все еще улыбаясь, он снял шапку и несколько раз ударил ею о колено, стряхивая снег.

К нему сейчас же подбежала Лида и ловко начала сбивать снег с его пальто. Потом, отряхнув пестрые свои рукавички, взяла мужа под руку и степенно повела его навстречу Марине и Корневу. В серых глазах ее все еще сверкали искорки недавнего возбуждения, и уголки румяных губ вздрагивали от смеха.

— Разыгралась молодежь, — улыбнулся Виталий Осипович, пожимая горячую Лидину руку.

— Ох, и не говорите, — легко дыша горячими клубочками пара, ответила Лида. — Как маленькие.

Марина подумала так же, как и все думали, что они оба — молодые, сильные, статные — стоят друг друга.

И она вдруг почувствовала, что завидует Лиде и ее здоровью, и заливистому откровенному смеху, и круглому подбородку — признаку силы, и румяному лицу в нежной рамке белого пухового платка. Но больше всего она завидовала уверенности, с которой Лида держалась. Подавая руку Марине, она прямо посмотрела в ее глаза, как бы вызывая на честные и откровенные отношения.

Тарас медленно, окая больше, чем обычно, спросил:

— В леспромхозе еще не побывали?

Марина ответила, что не была и не собирается.

Тарас согласился с ней:

— Нечего там делать. Из всех знакомых один Петров остался. Помните, гаражом заведовал?

Марина ответила, что она все помнит. Тарас неодобрительно заметил:

— Ну, все помнить головы не хватит. Да и не к чему.

Тогда заговорила Лида:

— Ну, вот что, пойдемте все к нам. Нет, Виталий Осипович, и вы. Тарас, ты что же? Приглашай.

Она подхватила под руку Виталия Осиповича, но он стоял на месте и доказывал, что у него сейчас совершенно нет времени, что его ждут в одном месте.

— Силой уведу, — предупредила Лида.

Он ответил:

— Ну это вряд ли!

И крепко расставил ноги на снегу. Но тут же почувствовал, как Лида, продолжая смеяться, сдернула его с места. Он сказал «Ого!» и послушно пошел. У нее чуть только порозовело лицо.

— Вот вам и ого. Моя мама в войну на Каме грузчиком работала. Я — в нее. Так что здесь победа обеспечена.

Оставшись с Тарасом, Марина подумала: «Если я не пойду, он меня так же, как она Виталия Осиповича…» Но тут же с печальной улыбкой вспомнила, что даже в лучшую пору их любви она не позволяла Тарасу и подумать об этом. Может быть, напрасно? Очень может быть.

И сейчас она услыхала, как он, стоя где-то в сторонке, почтительно говорил:

— Прошу, Марина Николаевна.

Подняв свое красивое лицо, она двинулась вперед. Тарас догнал ее и молча пошел рядом. Он проговорил:

— Звонил я вам, когда в Москве был. Да вроде телефон сломался…

Вспомнив Лидин вызывающий взгляд, Марина сказала:

— Нет. Телефон был в порядке. — И ей сразу стало легче.

— Ясно, — ответил Тарас.

Марина, радуясь, что пересилила свою скованность, и сознавая, что в этом ей помогла Лида, заговорила:

— Знаете, Тарас, я думаю, этот случай надо забыть. Считайте, что я виновата перед вами и попросила прощения.

Тарас снова ответил:

— Ясно.

Когда Марина сказала Виталию Осиповичу, что сожалеет о своей нерешительности, он принял ее замечание на свой счет. Она не стала его разубеждать, но тогда она подумала о Тарасе.

Марина вдруг почувствовала себя вовлеченной совершенно в иную жизнь. Жизнь, которая до сих пор как-то обходилась без Марины, вдруг изменила свое отношение к ней.

До сих пор все ее переживания носили камерный характер, ни на кого не влияя, ничего не задевая. Она была одна, и если ей становилось не по себе, то никому от того не становилось хуже.

Ее вдруг вытащили как птицу из клетки и бросили в беспокойный мир. И она обнаружила в себе такие свойства, о которых и не подозревала до сих пор.

Марина свободно сказала Тарасу:

— Я еще ничего не знаю, как вы здесь живете. Я говорю о счастье… Мы с вами не очень-то стремились друг к другу.

Она легко шла, тоненькая и стройная, подняв свою голову в нарядном берете.

Все воспоминания о первых днях любви к Марине нахлынули на Тараса. Ему даже показалось, что он снова ощущает тот же беспокойный жар, который сжигал тогда его сердце. Он хмуро ответил:

— Не надо бы об этом говорить, я так думаю.

— А я не могу не говорить. Я жалею, что так получилось. Глупо и ненужно.

На этом разговор пришлось прекратить, потому что они уже подходили к дому.

У входа их дожидались Лида и Виталий Осипович. Лида, ясно улыбаясь, сказала:

— Вы подождите нас дома, а мы по хозяйству с Виталием Осиповичем. Тарас, я думаю, ты не забудешь поставить чайник.

Они ушли. Марина, словно она была здесь хозяйкой, не ожидая приглашения Тараса, вошла в дом. Он неумело помог ей снять пальто и боты.

Теперь им никто не мешал. Можно было говорить о чем угодно, не опасаясь, что кто-то подслушает или увидит неестественный блеск глаз. Главное, не было Лиды. Она милостиво разрешила им свободно и без помех выяснить все их отношения.

Но как только они поняли, что остались одни, что Лида все это нарочно устроила, не боясь никаких последствий, ими обоими овладела неловкость.

Так они и стояли: Марина у окна, а Тарас немного подальше, за ее спиной, и перекидывались малозначащими фразами.

— А город-то, оказывается, не маленький, — сказала Марина, глядя в окно с третьего этажа.

Тарас охотно и, как показалось Марине, обрадованно согласился:

— Строим. Не ленимся.

Наконец Марина отважилась и спросила:

— Вы счастливы?

Она не могла видеть его усмешки, но почувствовала ее по его тону: