Она говорила с внуком, а мысли об Андрее не выходили из головы. А когда выносила корм галдевшему около двора выводку индеек, то увидела шедшую другой стороной улицы почтальонку и сама себя отругала: "Кто она такая, если я только и думаю о ней! И с чего бы это, если она моего ногтя не стоит?"

Если бы так думал и сам Бунтов, а то у него в это утро совершенно иные мысли вились и произрастали, пока туда-сюда ползал по лугу, радуясь, что держится роса. А как она высохла, то и косьбе конец, потому что по сухой траве косу с места не сдвинешь, жилы оборвешь. Поэтому с легкой душой протер косу, потуже привязал подбрусник и, подхватив сумку с пустой банкой из-под воды, зашагал в слободу. Возвращался огородами и, проходя мимо Розиного, увидел ее саму: стоит в вишнях и на него смотрит, но никаких знаков не подает, словно говорит: вот она я, чего же ты ждешь, особого приглашения? Таинственный вид Розы, ее нарочитая неподвижность - все это заставило Бунтова замереть душой, а после почувствовать, как заколотилось было успокоившееся после косьбы сердце. И мысли совсем другие пришли, заставившие твердо решить: "Что бы ни случилось, а сегодня к Розе иду!"

Перекусив после покоса, он отправился в сарай, но долго не мог заснуть, хотя бы вздремнуть: мысли так и вились, так и путались. Все-таки задремал, да так разоспался, что, когда проснулся, оказалось, что солнце к вечеру покатилось. Это Бунтову на руку: все ближе встреча с Розой, хотя Валентина все-таки не утерпела, укорила:

- Весь день проспал… Чего ночью-то делать будешь?

- У меня теперь одна забота: покос! Чуть свет надо вставать! Вечером Бунтов, будь его воля, сразу бы отправился к Розе, бегом бы

побежал, но нет - надо делать вид, что он действительно собрался спать. Поэтому, затаившись, наблюдал через щель, дожидаясь, когда погаснет свет в доме. И как только он погас, то Бунтов сразу вышел и сел в сторонке, решив понаблюдать: выйдет Валентина проверять или нет? Если выйдет, он сразу увидит ее да еще укорит при необходимости, если нет - то и вовсе на душе станет спокойно. Более часа томился Бунтов, притулившись около забора на подвернувшемся коротком бревнышке, и никого, на свое счастье, не дождался. В слободе все это время было тихо, лишь время от времени доносились от клуба то музыка, то девичьи голоса. А как минул час, то более не хватило сил дожидаться неизвестно чего. Он тихо вышел из засидки и отправился к Розе, но не огородами, где, коснись, было бы непонятно его появление, а порядком, быстро переходя от палисадника к палисаднику, прислушиваясь и приглядываясь ко всему, что творилось вокруг.

Он дошел почти без помех, лишь в одном месте пришлось затаиться у чужого палисадника, когда какая-то парочка шла по асфальту навстречу, впрочем, этой парочке ни до кого не было дела: парень что-то бубнил и бубнил, а девчонка в ответ заливалась смехом. Бунтов только подумал: "Молодцы - никого не боятся, ни от кого не скрываются!" Через минуту рядом скрипнули ворота во двор и образовалась щель, в которую Андрей нырнул и сразу оказался около теплой Розы, будто только что нежившейся на солнышке… Он чуть не задохнулся, прижав ее к себе и не жалея в этот момент поцелуев. Но вот она легонько освободилась и повела Бунтова за руку. Когда входили в сени, шепнула:

- Осторожнее…

И ее голос, по которому Бунтов соскучился за последние дни, показался слаще сладкого, приятней приятного из всего того, что может быть на свете. И это лишь начало, ну а после, когда они, обнявшись, бухнулись на кровать, то и вовсе все поплыло в голове… Бунтов не мог сказать, сколько продолжалось волшебное путешествие и сколько еще могло продолжаться, если бы не слабый голос Розы, приведший в себя, напомнивший, где он находится. Она прижалась к его щеке, обвила руками и прошептала:

- Не могу больше, умираю!

Потом они какое-то время лежали молча, приходя в себя. Она отдышалась быстрее, и, видимо, хотела запоздало укорить его, но сказала с такой интонацией, словно жаловалась сама себе:

- Как же я долго ждала тебя!

Он ответил не сразу, а когда сказал, то тихонько рассмеялся:

- Не больше года!

- У меня и неделя к году приравнивается! У меня свой счет. Так и знай!

Пришел он в себя, более или менее освежившись в мыслях своих, лишь когда за окном обозначилась ранняя июльская заря. Он сел на постели, сладко потянулся, потому что действительно невыносимо хотел спать:

- Пора собираться!

Она послушно поднялась, закрыла за ним дверь со двора и, немного постояв и прислушиваясь, не услышав ничего подозрительного вернулась в дом и, упав на постель, охнула:

- Вот и все счастье: было, и нет его! Теперь жди, когда оно вернется! Пробравшись огородами к дому в обманных предрассветных сумерках,

когда все очертания плывут и двоятся, Бунтов тихонько нырнул в сарай, заметив при этом, что старый полынный веник, который он предусмотрительно положил под ворота сарая, лежит на месте, и поэтому вполне можно предположить, что Валентина в эту ночь не проверяла.

Свежесть раннего утра взбодрила Бунтова, и когда он добрался до лощины, то и сонливость пропала. Захотелось работать и работать. И зазвенела коса, и застучал брусок, когда Бунтов, протерев полотно косы росистой травой, ловко точил его, словно дробь отбивал. Когда добил первый рядок почти до конца, то обратил внимание, что в одном месте кто-то собрал в кучур-ку подсохшую вчерашнюю траву, а подошел ближе - кучурка сильно примята, а рядом лежит чей-то забытый сиреневый платочек… И сразу в Бун-тове что-то всколыхнулось, заставило радостно вздрогнуть, словно те, кто был здесь сегодняшней ночью, одного с ним рода из племени влюбленных. И ощущение этого прибавляло сил. Посматривая на мятую кучурку, Бунтов косил и косил, почти без перекуров, вспоминая минувшую ночь, которую отдал Розе.

Вволю накосившись, Андрей тяжело плелся домой в тот час, когда уж солнце вскарабкалось на самый обрыв небосклона. Усталость, как он ни хорохорился, давила тяжелей тяжкого, и вся его мечта сейчас была лишь в том, чтобы добраться до дому, умыться, чуток перекусить и рухнуть спать. Все бы так и было, но у веранды его встретила Валентина и сразу как кипятком ошпарила:

- Тебя участковый ждет!

- Какой еще участковый?

- Самый обыкновенный… Милиционер наш!

Заглянул Бунтов в веранду, а там действительно сидит носатый, со сросшимися бровями Мустафа и что-то пишет в планшетку. Фамилию участкового Бунтов не знал, но она была нездешняя, трудно произносимая, схожая с именем, потому что участковый этот прибыл несколько лет назад то ли из Дагестана, то ли из Чечни взамен местного участкового, которого осудили за то, что, скооперировавшись с местной шпаной, распродал половину коров в соседнем отделении. Тогда и поставили приезжего участкового, наверное, более строгого, которого, видимо, притянул сам начальник милиции, тоже выходец с Северного Кавказа. И вот этот лейтенант сидит у Бунтова на веранде. Услышав Бунтова, поднял голову, встал, надел фуражку с гербом и руку к козырьку:

- Вы Андрей Бунтов?

- Он самый, - невольно заробел Бунтов, сразу вспомнив ночное путешествие к Розе. - А в чем дело?

- Минувшей ночью в вашей слободе совершили преступление в отношении Фирсовой, похитили пятьдесят тысяч рублей… Поэтому у меня к вам есть несколько вопросов. Расскажите, может, кого подозреваете, или видели каких-либо подозрительных людей, которые могли совершить это преступление?

Бунтов сразу вспомнил Пичугина и решил, что это его рук дело или его сообщников. Ведь неспроста они вертелись у администрации в те дни, когда привозили из Москвы деньги. И вот результат: одну уже грабанули! Правда, о мелькнувших подозрениях Бунтов не сказал, лишь наигранно удивился:

- Откуда у нее столько денег-то? Ведь за паи давали по тридцать пять тысяч, а как вы говорите, что пятьдесят отняли?

- Сумма общая, вместе с трудовыми сбережениями!

- Ха! У нее трудовые сбережения? Да она уж лет десять на пенсии!

- И все-таки, скажите, - настоял горбоносый лейтенант, говоривший почти без акцента, - есть ли у вас какие-либо по этому поводу соображения, тем более что, если судить по свидетельским показаниям, вас видели сегодняшней ночью у дома Фирсовой?